Галина Романова - Лучший день в году
– Короче, был еще один мужик. Пришел прямо ко мне. И спросил конкретно этого дядечку. Прямо по фамилии, имени, отчеству и даже звание указал. Говорю, он уволился. Не работает у нас.
– И что мужик?
– Улыбнулся и ушел. Я командованию доложила, и все. И тут вдруг Степа является. Я снова командованию доложила.
– Как выглядел тот, кто приходил до Степы? Погоди, хочешь, угадаю? – Копылов зло сощурился. – Высокий блондин, симпатичный, зовут Гена. Так?
– Как зовут, не знаю, не спрашивала, мне не надо. Но он же должен был зарегистрироваться, заходя внутрь. У нас же не супермаркет. Узнай, если интересно. Но высокий, блондин, симпатичный. Все, как ты сказал. А теперь, отвали, коллега. Или будут проблемы, обещаю…
Проблемы у Копылова начались, как только он подошел к Светлане. Она прямо так и сказала, обернув к нему невероятно побледневшее лицо:
– У нас проблемы, Саша.
– Что случилось?
«Идиот, – подумал он сразу, – она приревновала меня к этим милым красоткам, продолжившим свое дефиле по набережной». Все оказалось гораздо страшнее.
– Степа, – еле слышно произнесла Света посиневшими губами. – Он в больнице. У него нож… Под сердцем…
И заплакала.
Глава 16
Кирилл сидел, тесно прижавшись к плечу Ларисы. Если бы не она, он бы точно давно удрал. Терпеть спокойного деда – то еще удовольствие. А когда дед в гневе!
– Ты нормальный, нет?! – орал дед так, что шишки сыпались с вековых елей, взявших его загородный дом в плотное кольцо. – Оставляешь записку, исчезаешь, следом сюда являются две протокольные морды и говорят мне такое!!
Голос деда не выдержал накала, сел до кашля, и Кириллу пришлось еще минут десять слушать его надсадный кашель, разбавляемый ругательствами. Дед выпил почти литровый ковш родниковой воды, отдышался, кивнул на Ларису:
– А это кто?
– Моя девушка и спасительница. Если бы не она… – И Кира в двух словах обрисовал ситуацию последних дней.
– Если бы не она, ты бы не засветился в том дворе, где мужика грохнули, – проворчал дед, заставив Ларису вспыхнуть. – Одно слово – бабы! Ладно, чем все закончилось?
– Все закончилось подпиской о невыезде.
– И то ладно. – Большие ладони деда легли на грубую поверхность стола, погладили старое дерево. – Сиди тихо, не высовывайся, пущай ищут убийцу этого алкаша.
– А как же мама?! – воскликнул Кирилл с обидой. – Мы же собирались с тобой…
– Цыц!! – снова взревел дед, вскакивая с места и нависая над молодежью, как гризли. – Мамы давно нет! А ты есть! И я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, понял? А ты поняла?!
Молодежь активно закивала.
– Поэтому, – дед сжал кулак и следом принялся разгибать по пальцу. – Картошку прополете – раз. Родник засрался – вычистите – два. Девчушка пускай дом выскоблит – три. И жрать приготовит – четыре. А я… Я в город поеду.
– Зачем, дед? Так нечестно! Мне нельзя, а сам!
Кира тут же съежился под его взглядом, напомнившим ему о мучительных сутках, проведенных в тюрьме. Он и не думал, что там так гадко и страшно. Нет, его никто не обидел, некому было. Его сносно кормили. Но…
Но там было так страшно, так безнадежно, как в могиле!
– Дальше только смерть, понимаешь? – шептал он Ларисе, зарываясь лицом в ее волосы тем вечером, когда его выпустили. – Стены, койки, матрасы эти вонючие, ужас! Это как преисподняя! И это еще при том, что я там был один. А когда толпа?!
– Что, внучек, желаешь туда вернуться? – ядовито поинтересовался дед, сразу угадав по глазам внука его страхи.
– Нет, не желаю, – буркнул Кирилл, опуская глаза и хватая Ларису за руку.
Спасибо, что хоть не бросила его, что рядом. Хотя ее родители, узнав обо всем, неприязненно кривили рты в его сторону. И шептались, и шептались без конца, пока они ехали в их машине к Ларисе на квартиру. Он услышал лишь одно слово: наследственность, но и этого было достаточно. Однако дочь проявила неожиданную твердость и заявила, что, если они станут влезать в ее отношении с Кириллом, она их перестанет замечать.
Испугались они или нет, неизвестно, но молодых людей оставили в покое. Они, но не дед! Тот готов был заковать их в кандалы, когда они явились. И он так орал…
– В город еду, к бабке твоей, – соврал Иван Митрофанович. – Давно не виделись. Вопросы есть.
Ребята стремительно переглянулись. Лариса вскинула брови: веришь, нет? Кирилл отрицательно качнул головой, и они тут же снова принялись рассматривать свои крепко сплетенные пальцы.
– Вопросов нет, – удовлетворился дед покачиванием головы внука. – Вот и отлично. Ну, ребятки, за работу. И не дай бог… Не дай бог вам отсюда удрать! Закую тогда точно в кандалы. В подвале! Будете сидеть там, так и знайте.
Дед вызвал такси по мобильнику, который Кирилл купил ему по его просьбе. И пока такси ехало, тщательно побрился, вымыл волосы, причесался так аккуратно, будто и правда на свидание к бывшей жене ехал. Но почему-то Кирилл ему не верил. И пока дед давал последние указания Ларисе, какой тряпкой надо мыть пол, а какой – окна, тихонько спросил у таксиста, куда конкретно он должен отвезти деда.
Таксист не разочаровал. Назвал адрес, из-за которого Кириллу пришлось семьдесят два часа быть заключенным.
– Он едет туда, Лара! – шипел он, когда дед усаживался на заднее сиденье пыльной машины. – Но зачем?!
– Ох, ну неужели непонятно? – Она погладила Кирилла по спине, зевнула. – Главный свидетель выжил и скрылся. И его надо найти.
– Ага, менты не нашли, а дед найдет, – фыркнул Кирилл и дернул плечами, чтобы Лара отстала.
– Менты, они всегда не там ищут, Кира. Они вон обрадовались, что мою машинку увидали, и скорее хватать. А что почем они потом разбираются. Им главное что?
– Что?
– Улики. Остальное – по барабану. Какая логика! Какая презумпция, на хрен, невиновности! Улики, все! Больше им ничего не интересно! Моя машина засветилась, они ухватились. А то, что убийца не стал бы так рисоваться и, скорее всего, пришел бы пешком, а не на машине и уж тем более – не на такси, это их уму непостижимо. Ладно, идем.
– Куда? – не понял Кирилл, все еще глядя вслед неулегшейся пыли, поднятой колесами такси.
– Дом скоблить, есть варить, тебя любить. Мы же должны воспользоваться отсутствием нашего надзирателя. Разве нет?..
Иван Митрофанович расплатился с таксистом, не забыв поворчать о диких тарифах и отсутствии скидок. Дождался, пока тот уедет, пониже на нос надвинул козырек старенькой холщевой кепки и двинул во двор, где жил фотограф.
Его тут не знали и не узнали бы. В прошлый раз, когда они тут неосмотрительно нарисовались с внуком, вопросы задавал все больше Кирилл. Дед отмалчивался и старательно шнуровал ботинки, скрывая лицо. Но теперь, скрывай не скрывай, вопросы задавать придется ему про этого гребаного папарацци. А у кого спрашивать? Полиция давно всех опросила, и ничего. Копылов так и сказал Кириллу, когда мучил допросами: никто не знает местонахождения фотографа. Никто! И никто не может сказать с твердой уверенностью, жив ли он вообще.
Иван Митрофанович твердо верил, что эта мерзкая крыса с фотокамерой жива. И где-то щемится в углу, намереваясь избежать наказания. Он ведь винил этого урода если не в смерти дочери, то в причастности к тому, чтобы истинный виновник избежал наказания.
Надо же, как все своевременно! Как неожиданно появился непонятный свидетель семь лет назад! Все быстренько обтяпали, раз-два и готово! Генка не причастен, Алинка все сотворила с собой сама! Суки!! Наглые вруны!!
Иван Митрофанович с силой пнул попавшийся под ногу камешек и тут же пожалел об этом. Камешек отлетел прямо тощей кошке в бок. Та с визгом умчалась в кусты, продолжая истошно вопить. «Ни за что ни про что обидел бедную тварь», – посетовал Иван Митрофанович, присаживаясь на скамейку возле подъезда, где жил подлый трус фотограф. Нагнулся, осмотрел нос старенького парусинового ботинка. Вот и ботинок порвал этим камнем! А еще носил бы и носил.
– Чего, туфлю порвал? – На его пальцы, теребившие нос ботинка, легла длинная уродливая тень.
Он поднял глаза. Прямо перед ним стояла очень пожилая леди в широком летнем сарафане, белоснежной панаме, в плетеных сандалиях на босу ногу и с сумкой, набитой под завязку.
– Да вот, пнул камень, – нехотя признался Иван Митрофанович. И вздохнул виновато. – И в кошку попал, досталось бедной твари ни за что. И туфлю вспорол.
– Бывает, – леди с трудом поставила сумку на скамью, присела рядом. – Меня тетя Таня зовут. А вас?
– Ну-у-у, какая же вы мне тетя Таня! – невольно рассмеялся он. – Татьяна скорее. А я – Иван, Иван Митрофанович.
Тетю Таню неожиданный комплимент порадовал. Она тихонько рассмеялась и вдруг попросила донести ей сумку до двери. Хоть и невысоко, но тяжко, пояснила она. У двери квартиры неожиданно ей вступило в спину, и сумку пришлось нести до кухни. Ну, а там и чай поспел.
– Одна живу, давно одна живу! – посетовала она, выдувая пыль из кружки, которую достала из серванта. – Помирать пора, а все живу.
