Анна и Сергей Литвиновы - Несвятое семейство
Мама у девочки – опять же, в духе фольклорных традиций – была заботливой, доброй и рано овдовела. Но тут сказки кончились. Прекрасные принцы – что за взрослой женщиной, что за ее дочкой – в очереди не стояли. А мужчин типовых обе, гордячки, не жаловали. Что мама давала атанде разведенным коллегам, что дочка шарахалась от неловких ухаживаний одноклассников. Как положено интеллигентной девочке, ждала своего принца. Умного, начитанного, доброго. И, конечно, взрослого.
Но кому сейчас нужны платонические отношения со школьницей? (А иных отношений девочка из интеллигентной семьи не признавала.)
Аленка, как все дети, иногда взбрыкивала. В художественную школу ходить отказалась, музыке учиться не пожелала. Правильные супчики, которые мамуля оставляла ей в термосе, бывало, выливала в окошко. Но одного родительница – дама образованная! – добиться сумела. Девочка обожала читать и над книжками, дай ей волю, могла сидеть сутками. Проглатывала все, что под руку попадалось – «Бронзовую птицу», «Каникулы Кроша», «Трех мушкетеров». Даже «Справочник участкового врача» и «Словарь иностранных слов» штудировала, если ничего больше под рукой не оказывалось. А в пятом классе случайно попал ей в руки женский роман. Мама не сразу заметила, что литературу дочка читает совсем неподобающую юному возрасту, а когда просекла – было поздно. Девочка на книжные страсти подсела, и сколько ни пыталась мамуля доказать, что чтиво сие – примитивное, одномерное, сделать ничего не сумела. Аленка будто помешалась на романтических историях, изданных в аляповатых обложках. Оставляла на книжных развалах деньги, что выделялись ей на завтраки, состояла читательницей множества библиотек. Обожала, когда мама отправляла ее к соседям, скажем, за солью. Всегда просила позволения подойти к книжному шкафу. И волокла домой очередные тоненькие, напечатанные на плохой бумаге книжонки.
И стихи стала писать. По мнению мамы, ужасные.
Однако сама Аленка считала, что получается у нее неплохо. К тому же одноклассницы подливали масла в огонь, хвалили: «Классно пишешь, все понятно, с Ахматовой не сравнить». Аленушка даже что-то вроде бизнеса основала. Творила для своих подружек поэтические любовные письма. «В имени твоем, Костя, столько страсти, столько здоровой злости!..»
Стихи ее шли нарасхват, благодарные клиентки вовсю отдаривались – конечно же, любимыми дочерью любовными романами.
Дальше – больше.
Аленка, уверенная, что нашла дело всей своей жизни, решила записаться в литературную студию при бывшем Дворце пионеров, ныне – Доме школьного творчества. Располагалась студия в центре Москвы, неподалеку от литературного института, и отбор туда проходил, как у взрослых – требовалось написать сочинение, пройти собеседование.
Приемная комиссия, показалось школьнице, приняла ее творчество довольно тепло. Один желчный дядька, правда, выслушал ее стихотворение и съязвил:
– Страшно далеки мы от народа!
Но дама в ультрамариновом синтетическом костюме бросилась на ее защиту:
– А кому сейчас нужна правда жизни? То ли дело у девочки: море, облака, алые паруса. Молодец, детонька!
Комиссия разулыбалась, и Аленка была почти уверена – в литературную студию ее взяли.
Однако на следующий день выяснилось: творческий конкурс она не прошла.
– Может, и к лучшему, – попыталась утешить мама. – Хлеб поэта – совсем нелегкий.
Но Аленка рыдала, не переставая, и дрогнуло родительское сердце. Мама решила помочь.
Ее слово – доктора наук, завкафедрой престижного вуза – вес имело. По крайней мере, в детской литературной студии.
– Возьмем вашу девочку, – пообещал матери руководитель. – Пусть балуется. – И посоветовал дружески: – Только вы уж приложите все силы, чтоб она дальше не пошла. В литературный институт, например. Не ее это, и слава богу. У поэтов хлеб горек, уж поверьте мне!
Но Аленка училась еще только в девятом, до поступления – больше двух лет. «Успею переубедить», – не сомневалась мать.
Однако столкнуть дочь с выбранной ею стези оказалось совсем нелегко. Девочка пропадала в литературной студии все вечера. Увлеченно конспектировала лекции о Серебряном веке, Шиллере, поэтике Гомера. Пыхтела, придумывала примеры аллюзий и аллитераций. Пробовала себя в прозе и литературной критике. И продолжала писать стихи. Хотя с основным предметом – собственно поэзией – у нее не ладилось. Преподаватель ее не щадил, утешениями не кормил, резал правду-матку:
– Асадовщина твои стишата. В худшем варианте!
Аленка страшно переживала, изо всех сил самосовершенствовалась, но заслужить одобрения строгого критика не могла никак.
Мама долго думала, как поступить. Встать ли на сторону преподавателя? Жестко сказать дочери, чтобы перестала тешить себя иллюзиями и выбирала – пока не поздно! – другую профессию? Или щадить ранимую подростковую душу, скрепя сердце хвалить бездарные вирши?
Выбрала в итоге третий путь. Половинчатый. Сказала дочери:
– Не грусти! Признают сразу только тех поэтов, кто служит режиму. А необычным, талантливым людям приходится пробиваться.
– То есть ты считаешь, я… я талантлива? – просияла Аленка.
– Ты очень искренна, – осторожно произнесла мать. – И строчки твои – от души, это тоже много значит.
– Спасибо! – Дочка бросилась ей на шею, обняла, прижалась.
Не часто дождешься от ершистого, вечно всем недовольного подростка. Не отходить бы от нее, всю жизнь сидеть рядышком… Но разговор нужно было продолжить.
Мама осторожно произнесла:
– Скажи, Аленка, только честно: ты готова ради стихов своих всем на свете пожертвовать?
– Это как? – слегка растерялась девочка.
– Ну, можно, например, смириться со всем, что в стране происходит, и карьеру делать. А можно противопоставлять себя режиму. Например, служить, как Виктор Цой, в котельной. Или в тюрьму отправиться, как Сервантес. Или в изгнание, как Солженицын.
– Я в изгнание не хочу, – насупилась дочь. – И вообще: я пишу лирику, за что меня изгонять?
А мать продолжала гнуть свое:
– Мало у кого получалось прославиться в юности, в пятнадцать лет! А кому удавалось – те плохо кончали, хотя бы Нику Турбину вспомни! Или почитай раннего Пушкина, что он в твои годы творил. Очень тяжеловесно и архаично. Но потом вырос, ума набрался и «Евгения Онегина» выдал. Вот и ты – не зацикливайся на студии своей литературной. Интересуйся всем вокруг, общайся с людьми, путешествуй. Собирай свою коллекцию типических характеров, типических обстоятельств. Чем больше опыта, самого разнообразного, тем лучше будут стихи.
Аленка задумалась. Мама в напряжении ждала ее ответа – реакция подростков, да еще таких, как дочь, ранимых, творческих, бывает непредсказуема. Однако девочка широко улыбнулась:
– А ты будешь спонсировать мое самообразование? Билеты в театры, поездки по миру?
– Ты знаешь, что все наши деньги лежат в ящике стола, – в тон ей ответила мать. – Бери, сколько нужно. В разумных, конечно, пределах.
Она не сомневалась: на банальные тряпки невеликий капитал дочь не спустит. Не разбазарила бы его на очередные пустенькие книжки.
Однако Аленка через пару дней робко спросила:
– Можно я куплю себе абонемент в фитнес-клуб?
Мать едва арию не спела: «Дождусь ли такого счастья?»
Впрочем, когда дочурка озвучила цену, энтузиазм у нее поутих. Она-то надеялась на скромную аэробику, что преподавали по вечерам в чудом сохранившейся, типично «районной» парикмахерской. Но дочь решила начать свое познание мира с изучения жизни элитной.
Рядом с литературной студией, где она занималась, в центре столице Аленушка приметила спортивный клуб только для избранных, на парковке – машины бизнес-класса и выше.
– Можно, я буду туда ходить? – робко попросила дочь.
– Аленка, – осторожно произнесла мама, – это место, скажем так, не совсем нашего уровня.
– Зато знаешь, сколько там интересных людей! – восторженно выдохнула девочка. – Я много раз рядом стояла, наблюдала! Мне бы так хотелось с ними по-настоящему познакомиться…
Мать не видела ничего интересного в многочисленных холеных блондинках, но спорить не стала. Кивнула:
– Хорошо. Покупай. Но имей в виду: в таком случае летом на море мы поехать не сможем.
И мужественно оплатила абонемент, а также недешевую, уместную в элитном местечке, спортивную форму.
Пусть собирает дочка свою «коллекцию нравов». А заодно оздоровится – сколько можно над книжками сидеть!
Но Аленка лукавила. Она собиралась не только за соседками по тренажерам наблюдать.
Одна из стен тренажерного зала была полностью стеклянная и выходила в оживленный переулок. Народ тренировался, будто в аквариуме, у всех на виду. Несколько эксгибиционистская идея: шагает клиент по беговой дорожке, а на него толпа провинциалов с улицы глазеет, будто на диковинную птицу. Или клерки по пути с бизнес-ланча притормозят и горячо обсуждают, у кого из спортсменок грудь больше или попа эффектней.
