Анна и Сергей Литвиновы - Несвятое семейство
– Но я не могу платить по глупым счетам своего покойного любовника! – возмутилась Елена. – Двести тысяч долларов – огромные деньги!
– Я одного не понимаю, – задумчиво проговорил Дима, – зачем вы отправляли Романа на дачу к Гречишниковым? Вы хотели, чтоб его застрелили?
– Нет! – выкрикнула женщина, и это, показалось Диме, стало первым за весь разговор естественным, непритворным выражением чувств. – Вы не понимаете! На даче не должно было никого быть! Он бы украл скрипку – или что там собирался – и решил свои проблемы! То, что в особняке оказался младший Гречишников, да с заряженным ружьем – просто несчастный случай!
– Но почему Черепанов отправился грабить именно Гречишниковых? У вас, что ли, с Гречишниковым старые счеты?
– Нет. Почему именно эта семья и этот дом – я не знаю.
– А кто знает?
Постникова секунду подумала, а потом черкнула пару слов на лежавшем перед ней блоке.
– Спросите у нее. Она в курсе. И это именно она, если уж на то пошло, должна помочь деньгами семейству Романа. Попросите ее, попросите ее подруг. И если вы убедите их раскошелиться, я, так и быть, тоже готова войти в этот пул.
– Какой еще пул?
– Финансовых спасительниц сестры Романа. В конце концов, двести тысяч на одного – это неподъемная, даже для меня, сумма. Те же средства, только распределенные на четверых – уже терпимо. Пятьдесят штук европейских денег вполне можно насобирать!
Женщина протянула Диме листок. На нем значилась фамилия, за последние сутки ставшая хорошо Диме знакомой: «Ирина Коврова», и телефон.
– И еще – вот, – продюсерша протянула журналисту компьютерный диск.
– Что здесь?
– Моя беседа с Ириной Ковровой. Я ее записывала. Тайно. Кстати, обратите внимание на интерьер, в котором происходит разговор.
– А что в нем особенного?
– Он покажется вам знакомым.
– Вот как? Почему же?
– Наша беседа с ней происходила в этих стенах.
И тут Дима догадался.
– И вы тайно записали ее? Как сейчас записываете наш с вами разговор?
Продюсерша усмехнулась.
– Я не привыкла верить на слово. Никому, в том числе и незнакомым, пусть симпатичным, – она заговорщицки подмигнула, – молодым людям. Ступайте себе с богом, а о моем предложении поработать вместе подумайте. Оно действительно до конца недели.
Елена на прощание улыбнулась и даже постаралась выглядеть секси, и это стало для Димы еще одним аргументом в пользу того, что предложение о работе, поступившее от продюсерши, ни в коем случае не следует принимать.
* * *В жизни вольного журналиста, безо всякого сомнения, имеются весьма приятные моменты. Ну, например: зайти в кафе среди бела дня, выбрать удобный столик, у окна и вблизи электророзетки, чтобы даром лэптоп не сажать. Потом заказать кофейник бодрящего напитка, включить ноутбук, и получается, что ты вроде бы и работаешь – однако в столь комфортных условиях, что любой курортник позавидует.
А тут, как по заказу, позвонила Надя. Сказала:
– Я тебе узнала координаты Иры. Запишешь?
И, несмотря на то что мобильный телефон Ирины у Полуянова уже имелся, преподнесенный телевизионщицей, он горячо подругу жизни поблагодарил. Тем паче что снабдила Надя его самой исчерпывающей информацией о Ковровой: адрес по прописке, домашний и рабочий телефоны, место работы (между прочим, заведовала дама кафедрой в очень уважаемом вузе) и даже электронный адрес.
– А у меня для тебя еще одно задание будет, – весело бросил журналист.
– Ну? – сурово переспросила Митрофанова.
– Ой, как строго! – шутливо испугался собеседник. – Нет, чтобы сказать: «Слушаю, тебя, Димочка, целиком к своим услугам», как положено верной спутнице жизни.
Настроение у спецкора было самым прекрасным: оттого, что рано проснулся и день казался бесконечным, а главное, потому, что работа складывалась, встречи и мысли цеплялись друг к другу как бы сами собой и он опять, казалось, поймал удачу за хвост – впервые после незадавшейся статьи про аварию в городе К***.
– Жене будешь свои поручения выписывать, – буркнула Митрофанова: кажется, она пребывала сильно не в духе.
– А ты и есть моя жена, – даже и удивился Дима. – Какая разница, что невенчанная? Миллионы так живут.
– Ладно, давай свое задание, – слегка смягчилась девушка.
– Ты мне рассказывала, что Ира Коврова самыми разными темами интересовалась, книжки у тебя заказывала. В последний раз – по музыковедению, по истории музыки. А чем она занималась перед этим? А еще раньше? Какие затрагивала темы? Какие сферы научные?
– Тебе за какой период нужно? – Надо отдать подруге должное: если она не выкаблучивалась, цены такой помощнице не было, схватывала все на лету. И даже не спрашивала, зачем Диме информация вдруг потребовалась.
– Сколько успеешь. Чем больше, тем лучше.
– Ладно. С тебя… Что бы такое с тебя попросить?
– Знаю-знаю! Горячий секс!
– Дурак! Купишь мне новый аромат от «Кензо» – его все рекламируют.
Появилось искушение еще одну исследовательскую работенку на Митрофанову возложить, но Дима решил пока подождать. Будем напрягаться и напрягать друг друга в порядке очереди. И главным сейчас все-таки был диск, которым его снабдила продюсерша. Лишь бы там оказалась не обманка, а действительно важная информация.
Чтобы послушать разговор Ирины Ковровой и Елены Постниковой, Полуянов достал наушники – негоже, чтобы голоса разносились на все заведение.
Запись оказалась не смонтирована; изображение – черно-белое, снятое с одного ракурса, откуда-то сверху. Видимо, камера находилась в углу, над креслом продюсерши. Она сама на экран не попадала. Дима видел только часть стола продюсерши и кисти ее рук с сильно натянутой кожей – он их узнал. А вот ее собеседница оказалась видна великолепно – скорее всего, кресло для гостей расположили в этом кабинете специально, под камеру.
Ирину Коврову журналист раньше ни разу не видел, разве что на той старой фотографии с подружками из «Альбома», на которой женщина была лет на двадцать моложе. Теперь она слегка округлилась, если не сказать, оплыла, но смотрелась неплохо, под стать своей визави с телевидения: модная, интеллигентная женщина из высших столичных кругов.
В углу кадра значилось время записи: 4 октября 20** года, 21 час 31 минута – за два дня до убийства Романа. Если только дата не была подделкой. Как и вся пленка. «А то знаю я их, умельцев с телевидения», – подумал Дима.
Однако от записи исходил трудноуловимый аромат подлинности, который так непросто сфальсифицировать. Дима на расследованиях собаку съел, поэтому за три версты нюхом чуял возможную липу. Так, как держала себя Ирина, ни одна актриса не сыграет, если это не Мерил Стрип и не Инна Чурикова. А Ира Коврова была неизвестна на актерском поприще.
В наушниках оказались великолепно слышны голоса. Один – знакомый, недавно слышанный – Елены Постниковой. Другой, принадлежавший Ирине, оказался с изюминкой, столь любимой журналистом (да и вообще мужчинами): низковатый, с хрипотцой.
– Я хочу поговорить с вами о вашем любовнике. – В голосе Ирины Андреевны слышались нотки неловкости и обеспокоенности: она, как-никак, пришла в кабинет к незнакомой и важной особе.
Зато Елена на своей территории чувствовала себя как рыба в воде.
– Любовнике? Котором из…? – усмехнулась за кадром она.
– Не морочьте мне голову! Сейчас он у вас один. Роман Черепанов.
– А, Рома… – пренебрежительно взмахнула кистью остававшаяся за кадром продюсерша. – И что же натворил этот сорванец? – Высокомерная ирония так и сочилась из ее фраз.
– Вы в курсе, что он вас обманывает?
– Неужели? – саркастически воскликнула Елена. – Какой ужас! С кем же еще он спит? С вами?
Лицо Ирины на экране лэптопа передернулось.
– Нет, не со мной. И речь пойдет не о физической измене. Вернее, не только о ней одной.
– Как?! – Голос Елены по-прежнему звучал шутовски. – Неужели мальчик напроказил как-то еще? И как же он, интересно знать, набедокурил?
– Я понимаю: ваша ирония – это род защитной маски, поэтому не обижаюсь и прошу вас выслушать меня серьезно. У меня есть дочь. Зовут Аленой. Ей скоро семнадцать, а тогда, год назад, не было даже шестнадцати. Дитя. В самом деле, ребенок. Началось все с нее. Точнее, с того момента, как она познакомилась с Романом…
* * *Прошлой осенью
Девочку звали, будто в сказке, Аленушкой, и выглядела она точно, как в детских книжках рисуют: тоненькая, глаза – озера темно-синие, взгляд задумчивый, беззащитный. И русая коса тоже имелась, не давала покоя школьным подружкам. Постоянно, класса с третьего, подбивали: остричь, покрасить. Чего маме стоило отговорить! Но смогла. Убедила: крашеные блондинки давно устарели, и теперь в почете все натуральное. «Специально, Аленка, косы наращивают, естественных оттенков цвета добиваются – за немалые деньги».
Мама у девочки – опять же, в духе фольклорных традиций – была заботливой, доброй и рано овдовела. Но тут сказки кончились. Прекрасные принцы – что за взрослой женщиной, что за ее дочкой – в очереди не стояли. А мужчин типовых обе, гордячки, не жаловали. Что мама давала атанде разведенным коллегам, что дочка шарахалась от неловких ухаживаний одноклассников. Как положено интеллигентной девочке, ждала своего принца. Умного, начитанного, доброго. И, конечно, взрослого.
