Свинцовый хеппи-энд - Сергей Григорьевич Рокотов
Все чаще и чаще он вспоминал покойных родителей, понимая, как ему не хватает их. Он понимал, что они, несмотря на возраст и болезни, поддерживали его морально. Умерла мама, и дом опустел наполовину, умер отец, и в доме стало совсем мрачно. Порой им с Катей даже не о чем было говорить, вечерами они подолгу сидели в своей шикарной гостиной и молчали, смотрели телевизор, читали книги. Им не хотелось приглашать в дом гостей, они словно стыдились своего горя, о котором теперь уже знали все окружающие. Кое-какие сведения о пропавшей дочери предпринимателя Раевского и об инциденте в Стамбуле появились и в желтой прессе, и это особенно раздражало Владимира. Он сделал несколько внушительных звонков куда следует, и газеты перестали писать на эту тему. Однако информация уже успела получить широкую огласку.
Владимир понимал, что ни у него, ни у Кати практически не осталось настоящих друзей. Людей из их нынешнего окружения назвать друзьями было трудно. Старые же школьные и студенческие друзья стеснялись общаться со своим разбогатевшим однокашником, им поневоле пришлось бы разговаривать с ним на разных языках. Новые деловые знакомые из "новых русских" не могли стать друзьями, это был круг людей, во всех отношениях чуждый и Владимиру, и Кате. Интересы у них были порой диаметрально противоположные, и находиться в их обществе бывало откровенно скучно, а то и просто неприятно.
Ему не удалось сблизиться с Сергеем Скобелевым, как он ни пытался сделать это. Сергей сам выстроил между ними стену. Их могла бы объединить любовь к Варе-Марине, но произошло совсем наоборот — общее горе провело между ними полосу отчуждения. Они сближались только в критические моменты, когда надо было что-то срочно предпринимать. А потом снова расходились.
Пожалуй, самым близким для него человеком, кроме Кати, был Генрих Цандер. За несколько лет постоянного общения Генрих научился понимать Раевского с полуслова и полувзгляда. И сам Владимир тонко улавливал настроение Генриха, хотя тот практически никогда не выказывал своих эмоций, а говорил вообще очень мало…
Владимир очень строго подходил к отбору людей. Большинство он браковал сразу же. Хамство, наглость, развязность, стремление подражать худшим образцам "современных людей", а особенно игра в "крутость" вызывали у него непреодолимое чувство отвращения.
Он понимал, что очень одинок. А смерть родителей до предела обнажила это одиночество. Он корил себя за то, что провел так много времени в разлуке с родителями, хотя мог бы давно уже вернуться в Россию. Дела найдутся всегда, их не переделать, а вот родителей уже никогда не вернуть.
Катя же осиротела уже давно. Ее мать умерла, когда Катя была еще студенткой и едва только познакомилась с Владимиром. Отец же, директор одного из киевских научно-исследовательских институтов, скончался года через два после смерти жены. Свою внучку Варю он видел только раза три в жизни, бывая по делам в Москве. Он умер внезапно, от обширного инфаркта, и Катя считала, что исчезновение внучки, собственно, и стало основной причиной его скоропостижной смерти. Владимир пытался ее в этом разубедить, считая, что основной причиной смерти отца Кати является потеря жены. Но Катя продолжала считать по-своему.
Они оба были очень одиноки, ни родственников, ни друзей, только деловые знакомые, в основном люди очень зажиточные или даже богатые, типа Александра Ильича Холщевникова.
После инцидента в самолете Раевский и Холщевников сблизились, стали почти что друзьями. Простой в общении, остроумный, веселый Холщевников был очень симпатичен Раевскому, что способствовало и процветанию их совместных предприятий. Но недавно Александр Ильич развелся со своей женой и женился на молоденькой девушке лет восемнадцати, до того работавшей фотомоделью. После этого Катя прониклась к нему чувством глубокого презрения, и обмен визитами прекратился. Сам же Раевский хоть и не осуждал своего компаньона, тем более что тот оставил бывшей жене большое состояние и продолжал всячески помогать сыновьям, но в гости его больше не звал и сам к нему не ездил.
Мрачные тревожные мысли посещали Владимира Алексеевича все чаще. Он понимал, что достиг, такого материального благополучия, что большего желать не может. А счастье? Оно осталось там, в прошлом, в московском дворике в центре Москвы, в веселых студенческих походах по пивным, во встречах с Катей, тогда еще наивной и безмятежной, в рождении Вареньки… А что теперь? Что осталось ему теперь? Катя рядом, но она становится все более чужой, замыкается в своих безрадостных мыслях… Им не нужно ничего, кроме одного — найти Вареньку. А дьявол смеется над ними, играет с ними в какую-то страшную игру, прячет от них того единственного человека, который может принести им обоим счастье.
— Эх, мама и папа, — прошептал Раевский, выкурил еще одну сигарету и лег в постель. На сей раз он заснул невероятно крепким сном.
Проснулся он со свежей головой, мрачные мысли оставили его. У него появилось неосознанное предчувствие, что именно сегодня он получит новые, важные сведения о Варе. Он пребывал в каком-то лихорадочном возбуждении, хотел поделиться своими предчувствиями с Катей, но решил воздержаться от этого, боялся сглазить.
За утренним кофе Катя сама начала разговор.
— Ночью что-то произошло? — каким-то равнодушным тоном спросила она, наливая себе и мужу кофе.
— Да. Звонил Марчук, — стараясь придать своему голосу такой же равнодушный тон, ответил Владимир. — У него кое-какие сведения из Турции. Там… Понимаешь, обнаружен дом, в котором похитители прятали Варю.
— А ее, разумеется, там уже нет? — с какой-то саркастической улыбкой глядя на него, спросила
