Джорджо Щербаненко - Предатели по призванию
– А где они теперь? Еще живы? – спросила она у Чарлза.
Тот показал ей еще один документ, от июля 63-го, – справку, уведомляющую Вашингтонский военно-исторический архив в том, что Адель Террини и Жан Сенпуан, в настоящее время Туридду Сомпани, по-прежнему проживают в Милане (с какой стати им менять место жительства?) на улице Боргоспессо, 18, где последний имеет частную адвокатскую контору.
Сюзанне Паани понадобилось всего четыре дня, чтобы принять решение: она отомстит за отца. Досрочно взяв отпуск, она сняла деньги со счета и на шестой день из миланского отеля «Палас» позвонила адвокату Сомпани – его номер был в телефонном справочнике, и его мог узнать каждый честный гражданин. Она представилась как дочь капитана Энтони Паганика – Паани и объяснила, что папин однополчанин рассказал ей, сколько они с синьориной Террини сделали для ее отца, как помогали ему, как спасли его в Болонье; она приехала в Италию в отпуск, а в Милан «посмотреть ярмарку», и ей бы очень хотелось познакомиться с адвокатом Сомпани и синьориной Террини, они ведь не откажут ей в такой любезности? Ведь он и синьора Адель Террини, наверное, смогут многое рассказать ей про папу.
Бретонец, ясное дело, ничего не заподозрил: если дочь Энтони Паани обращается к нему с такой нижайшей просьбой, значит, ей ничего не известно о его гнусной роли в судьбе капитана, она знает только то хорошее, что он для него сделал. Он принял ее с нежностью, как старый дядюшка, оба: и он и Адель – расцеловали ее; оба, конечно, постарели, подурнели, Адели скоро пятьдесят пять, а наркотики и прочие злоупотребления, безусловно, не красят женщину, а Туридду уже за шестьдесят, и все свои прежние доблести он утратил, за исключением подлой душонки.
Они поводили ее по ярмарке, где ее заинтересовали известные на весь мир итальянские вина, они тоже проявили к ним недюжинный интерес; она постоянно их обо всем расспрашивала, и они охотно рассказывали, а Туридду все думал, как бы получше выжать этот заморский фрукт, ведь иметь связи в Америке – большое дело; несколько раз они водили ее в кино, приглашали на завтрак, а потом на ужин в «Бинашину». Заведение Сюзанне Паани не понравилось, ей показалась отвратительной эта смесь конюшни и дорогого ресторана, но их она уверила в обратном: ей здесь очень даже нравится – правда, не сказала почему, а причина была в том, что она увидела канал, Павийский подъемный канал, натолкнувший ее на мысль.
Она семь лет проработала в уголовном архиве Финикса, составляя каталог всех преступлений, совершенных в Аризоне с 1905 по 1934 год, от мелких краж до отцеубийства; теоретически она была настоящим экспертом и знала о технике преступлений больше, чем любой уголовник; она отдавала себе отчет в том, что убить сразу двоих очень непросто, но в памяти, как только она увидела канал, сразу всплыл способ, которым воспользовалась в 1929 году жена для убийства мужа и любовницы. Муж часто возил любовницу на романтический, дикий берег Солт-ривер, где в машине постоянно нарушал супружескую верность. Получив эти сведения от частного сыскного агентства, жена одолжила у соседа машину, отправилась в то место и на очаровательном, пустынном пляже быстро опознала мужнин автомобиль. А дальше ей только и оставалось, что подъехать и легонько, даже не поцарапав кузов, столкнуть машину в холодные голубые воды Солт-ривер. Это преступление было раскрыто спустя три года: жена как-то поделилась тайной с одним приятелем, а тот начал ее шантажировать, вымогая деньги; когда же деньги кончились, он на нее заявил. Этот сюжет показался Сюзанне вполне подходящим; конечно, Павийский подъемный канал – не Солт-ривер, но воды в нем достаточно, чтобы достичь задуманной цели. К тому же обстоятельства ей сопутствовали: адвокат Сомпани охотно доверил руль ей. На третью неделю своего пребывания в Милане Сюзанна Паани продумала весь план до мелочей. Разок даже съездила одна в «Бинашину», проехала вдоль берега и пришла к убеждению, что «несчастный случай» должен произойти именно там, возле причудливого железного мостика, напоминавшего одновременно венецианский мост и Эйфелеву башню, – место было очень удобное, потому что оттуда она сразу же могла перейти на другой берег и очутиться на Государственной автостраде № 35, где большое движение и можно проголосовать.
Лишь один раз ее одолели сомнения: это случилось, когда адвокат Сомпани и синьорина Адель Террини (она так и не вышла замуж, оставшись синьориной) повезли ее в Павийскую обитель, где она увидела надгробные скульптуры Лудовико Сфорца по прозванию Мавр и его супруги Беатриче д'Эсте (прежде она о них не слышала, хотя и немного занималась историей итальянского искусства); эта невыразимая красота и торжественное величие потрясли ее настолько, что она готова была встать на колени перед скульптором (в путеводителе она прочитала его имя – Кристофоро Солари) и, наплевав на критику, обвинявшую его в грубом натурализме, поцеловать ему руку от переполнявших ее чувств. Вот в чем смысл жизни, подумала она, – в красоте, вере, торжественности, а не в преступлении и ненависти, и ей сразу же захотелось вернуться обратно в Финикс, к своему «другу по службе», накупить книг по искусству и забыть, и забыть, забыть, забыть, забыть, но когда она перевела увлажнившиеся глаза с Беатриче д'Эсте и Лудовико Мавра на гнусные физиономии Адели Террини и Туридду Сомпани, на их темные очки (наркоманы не выносят яркого света), серые обвислые щеки, когда она снова увидела в каждом их жесте порочность законченных садистов, то поняла, что никогда не сможет забыть. Никогда.
Через два дня они снова отправились ужинать в «Бинашину» – это был намеченный ею «час 0». Все оказалось просто, она все рассчитала, ведь недаром проработала столько в уголовном архиве. В конце ужина, когда те двое, отяжелев от курицы с грибами, горгонцолы и печеных яблок, политых сабайоном, накачивались для улучшения пищеварения самбукой, она поднялась, надела пальто и сказала:
– Пойду покурю на улице.
Они уже знали ее привычку: эта страстная курильщица не может курить в помещении и должна непременно выйти на воздух, хотя бы на балкон.
– Я подожду вас у машины.
Она и раньше так делала: в конце ужина уходила выкурить сигарету, а они еще оставались. А у посторонних создавалось впечатление, что ушли они из ресторана не вместе.
Она выкурила две сигареты, когда они наконец явились на пустынную стоянку машин в окружении высоких деревьев; ох, как же им хотелось спать, они с трудом погрузились на заднее сиденье и тут же задремали, а она села за руль. От «Бинашины» до намеченного места было не более пятисот метров, и, подъехав к нему, она сказала:
– Я выйду покурю, не хочется дымить в машине.
Потом хватило одного легкого толчка, и машина плюхнулась в воду, в Павийский подъемный канал.
11
– Можно подойду к окну? – спросила она.
За окном почти рассвело, и ей показалось, что она услышала птичий щебет. Птицы действительно запели в листве деревьев на улице Джардини.
– Нет, – сказал Маскаранти (хоть комната всего лишь на втором этаже, но если она вдруг от отчаяния спрыгнет вниз, то может и убиться: все зависит от падения, иногда метра достаточно).
– Да, – сказал Дука (моралистки вроде нее самоубийством не кончают).
Несколько секунд она стояла в замешательстве.
– Можно, – наконец отеческим тоном разрешил Карруа.
Подойдя к окну, белеющему в рассветных сумерках, она робко улыбнулась.
– Я не убегу. – Она чуть-чуть высунула голову и действительно услышала, как поют птицы в полной тишине, на углу совершенно пустой улицы Джардини, где четыре светофора мигали вхолостую; Милан как будто вымер, его покинули все, кроме птичек, щебетавших на зеленых деревьях.
Дука дал ей немного послушать птичий концерт, потом переспросил:
– Так вы заявляете, что убили Адель Террини и Туридду Сомпани?
– Ну да, она же мне это уже заявила, – вмешался Карруа и потер слипающиеся глаза.
Она кивнула и нехотя отошла от окна, от зрелища этой бесподобной миланской весны на рассвете; снова уселась на стул.
– И вы приехали в Милан из Аризоны, чтобы сдаться в руки правосудия? – Перед девушкой, и к тому же иностранкой, как-то неприлично выказывать свое бешенство.
Но она все-таки что-то почувствовала в интонации и подняла на него глаза.
– Да.
Взяв себя в руки, он спросил:
– Почему? – Он уже знал почему, но причина была настолько идиотская, что требовалось официальное подтверждение.
– Я поняла, что ошиблась, – отчетливо, хотя и очень тихо выговорила она. – Я не должна была их убивать.
Не имея возможности надавать ей оплеух, наорать, пристрелить в конце концов, он лишь повторил, как настоящий садист:
– Почему?
Она растерянно заморгала: какой-то странный допрос.
– Потому, что нельзя, никто не имеет права самолично вершить суд.
Ну вот, именно это он и хотел от нее услышать: нельзя самолично вершить суд, иначе мы в конце концов все перебьем друг друга; а что, подумал он, было бы неплохо. Ее, во всяком случае, он решил добить:
