Росс МакДональд - Три дороги
- Вот как? - Небольшое тело затопало вслед за головой в комнату.
- Он ушел от меня вчера, как только мы добрались сюда. Сегодня после обеда я его видела. Он бродил по городу в поисках этого мужчины. Я хотела отговорить его, но он зациклился на желании отыскать убийцу. Заявил, что справедливость и правосудие важнее всего остального - Сама комната казалась теперь ото всего оторванной, похожей на кубик мягкого света, парящий в пространстве среди мерцающих звезд.
- Возможно, для него справедливость действительно имеет такое важное значение, - произнес обитатель этой парящей комнаты. - Его внешняя самость необычайно сильна даже для американца, как мне представляется.
- Внешняя самость! - воскликнула Паула, захлебываясь от хохота. - Не могли бы вы хоть на пять минут забыть свой жаргон? Мы ведем речь о мужчине. Какое вы имели право рассказывать ему о его жене? Это оказало на него ужасное воздействие. Он думает, что обнаружил убийцу, и я не знаю, на что он способен.
Ее безудержный смех вдруг сменился слезами. Она закрыла лицо и разрыдалась, как ребенок. Клифтер сел и стал ждать.
Через некоторое время она подняла голову и посмотрела на него. Он беззаботно примостился в уголке дивана, одна рука на подлокотнике, нога на ногу. Его брючина поднялась выше носка и обнажила бледный и худощавый кусочек правой ноги.
- Закипело. - Он вскочил с дивана и пошел на кухню. - Вам черный?
- Пожалуйста, черный.
Он сидел и молча наблюдал, как она жадно глотает обжигающий кофе. Напиток помог ей отделаться от ощущения, что наступает конец света, от страшного чувства, что Земля соскочила с орбиты и летит в тартарары. У кошмаров всегда привкус виски, а реальная жизнь отдавала горечью, жарой и запахом завтрака у маменьки на кухне, возле голливудского парка в Детройте.
- Спасибо, - поблагодарила Паула, когда он налил ей вторую чашку. Покажите мне, где у вас ванная комната. Я приведу себя в порядок.
Ее лицо стало прежним, когда она притерла расплывшуюся пудру и заново покрасила губы. Одновременно восстановилась и ее вера в доктора. Вернувшись в гостиную, она рассказала ему о встрече с матерью Брета.
Впервые со времени их знакомства она увидела удивление на лице Клифтера.
- Вы вполне уверены, что эта женщина... как ее фамилия?
- Миссис Свэнскаф.
- Вы уверены, что эта миссис Свэнскаф действительно его мать?
- Никакая женщина не смогла бы сыграть такую роль. Да и вообще, зачем ей меня обманывать?
- Не знаю. В этом деле много обстоятельств, которые мне непонятны. Явной причины вас обманывать не было, но ведь Брет был жертвой обмана в течение многих лет.
- Видимо, его отец сказал ему, что мать умерла. Я могу понять мужчину, который поступает так при определенных обстоятельствах.
- Да, но у него в памяти остался определенный образ, ложная картина смерти матери. Он рассказывал об этом с некоторыми подробностями. Он сказал, что вошел в ее комнату и увидел ее похолодевшее тело, сложенные на груди руки. Голова лежала на подушке в белой сатиновой наволочке.
- Не знаю, что означает для его рассудка ложная память. Если с рассудком произошло что-то непоправимое, то для этого должны быть какие-то серьезные причины. То, что он увидел в ту ночь, должно было его так же потрясти, как сама смерть.
- Возможно.
- Мне кажется, я ненавижу эту женщину, - сказала Паула. - Я осуждаю ее не за нарушение супружеской верности. Нельзя допускать, чтобы неосторожное прелюбодеяние отражалось на ребенке.
- Последствия такого поведения сказываются даже по прошествии двадцати пяти лет. Я должен был догадаться о том, что произошло. Я обратил внимание на нереальные моменты в его рассказе: сложенные руки, сатиновая наволочка. Нормальные женщины не спят на сатиновых наволочках, даже в Америке. И они не складывают руки на груди, как покойники, если умирают во сне. Несомненно, в детском возрасте он кого-то видел в гробу - может быть, тетку - и выдумал сцену смерти матери из имевшегося в его сознании материала, чтобы успокоить свой рассудок.
- Но зачем его рассудку нужна такая форма спокойствия?
- Может быть, здесь подойдет слово "уловка" - это точнее передает суть дела. Я не смогу сделать окончательных выводов, пока не поговорю с ним поподробнее и получше его не узнаю. Однако кое-что можно предположить. Допустим, что о смерти матери сказал ему отец. О чем может подумать ребенок? О чем он не станет думать? Он случайно зашел в ее комнату среди ночи и застал ее за каким-то занятием, которого не понимал. Он вполне мог почувствовать, что, пустив постороннего к себе в кровать, его мать нарушила свои обязанности перед сыном. Он набросился на нее с ребячьей яростью и оцарапал ее. Потом любовник пололся в зале с рогоносцем, а ребенок убежал к себе в комнату. Утром матери дома уже не было.
Возможно, тогда-то, сразу же, отец и сказал ему, что мать умерла. Смерть является таинством для ума ребенка. Даже для нас она загадка, а уж тем более для ребенка! Не почувствовал ли он в глубине своего сердца, что убил мать своими немощными кулачонками? Такая тайна, слишком чудовищная, чтобы поделиться ею с отцом, может объяснить происхождение его чувства вины. Все мы чувствуем вину, обуреваемые беспокойством и отвращением к себе, но есть такие люди, которые к этому более чувствительны, чем другие. Вашего Брета всегда угнетало чувство вины, и я думаю, что он мог бы обнаружить источник такого настроения. Если бы мы смогли восстановить в его памяти эту странную ночь, это удивительное утро, то тогда нам бы удалось освободить его разум от бремени.
- Вы не сможете этого сделать, - вырвалось у Паулы. Она сидела, выпрямившись в своем кресле, и твердо держала чашку на коленях.
Клифтер близоруко всматривался в ее открытое лицо. Его белые руки проделали медленное движение и опять возвратились на прежнее место, на колени.
- Кажется, вы очень уверены в себе, - мягко отозвался он.
- А мне представляется, что вы сами чересчур самоуверенны. Вы объясняете жизнь мужчины, располагая всего несколькими фактами. Но даже и имеющиеся у вас факты вызывают сомнение.
- Все факты сомнительны. Но подумайте и о моих преимуществах. Помимо самого пациента у меня есть и реальный свидетель травматического заболевания - редкое явление в моей работе. Я согласен, что мои выводы приблизительны, они нуждаются в проверке. Но самое первое испытание для таких гипотетических объяснений заключается в самой возможности что-то объяснить и таким образом воздействовать на воображение. Я поподробнее объясню свою гипотезу. Сцена насилия в доме, за которой последовали исчезновение матери и молчание отца, - всего этого достаточно, чтобы убедить ребенка, что случилась большая несправедливость. Ребенку нетрудно предположить, что именно он поступил неправильно. В его сознании еще не очень четко определилась грань между желанием и ответственностью, между намерением и виной. Я не настаиваю на своем мнении о том, что он мог подумать, будто убил свою мать. Достаточно самой такой вероятности.
Никакой ребенок не сможет долго мириться с такой ужасающей мыслью. Рассудок защищает себя всеми возможными средствами. Память, или воображаемая память, которая хранит что-то ужасающее, должна быть так или иначе завуалирована и преодолена. Рассудок ребенка нашел укрытие в иллюзорном представлении о том, что его мать была уже мертва, когда он вошел в комнату. Сцена насилия была откинута прочь и забыта. Такая иллюзия была безобидной для всех, но не для него. Хотя она позволяла ему продолжать жить и расти, не мучаясь угрызениями совести, эта иллюзия все же заронила глубоко в его сознание семя вины. Она также создала образец поведения при шоковых ситуациях в зрелом возрасте. Это уход от реальности бытия любой ценой, даже ценой потери самой памяти. Разве такое объяснение ни о чем не говорит? Разве оно не оказывает воздействия на реальное положение вещей?
- Да, оказывает. Такое объяснение чудовищно убедительно. Но означает ли этот образец поведения, что у него нет надежды на восстановление памяти?
- Наоборот. Это значит, что ему надо сказать правду. Человек не может строить свою жизнь на иллюзиях, как бы хорошо они ни были придуманы.
- Ему надо сказать правду? - повторила Паула. Этот вопрос эхом отозвался в ее голове, охватил все ее существо и поставил под угрозу сами основы бытия.
- Я считал так с самого начала. А теперь убедился в этом.
Уход от реальности - то, что было сказано и что осталось невысказанным, - породил в глазах Паулы страх. Страх, что стрела правды пронзит Брета, что он останется безумным и будет навеки потерян для нее. Кстати, где он сейчас? Бродит по городу, оставаясь уязвимым для зла? Входит в темную аллею, где его подстерегает вооруженный бандит?
Она встала так резко и неловко, что чашка с блюдцем полетели на пол и разбились.
- Это совершенно не имеет значения. - Доктор поторопился предупредить ее извинения. Но он не поднялся, чтобы пожать протянутую на прощание руку. Не уходите пока. Пожалуйста, присядьте снова.