Елена Гордеева - Не все мы умрем
А с экрана Евгении слышались возня и сексуальный шепот:
— Сделай так! А теперь так!
Но почему после смерти Мокрухтина Зинаида Ивановна опять вынуждена принимать разных кошкиных?
Ага, вот почему! Договор на вторую квартиру, в которой живет Зинаида Ивановна и которая не может считаться ее собственностью до тех пор, пока не будет выплачен долг ее отца. Вот почему Зинаида Ивановна не может послать всех кошкиных к черту. Она не знает, кому по наследству перейдет этот договор. Может, тому самому Лехе? Тогда у Зинаиды Ивановны должны быть расписки о погашении части долга «пострадавшему» Мокрухтину.
К Зинаиде Ивановне Евгения чувствовала искреннее сострадание, а вот к Мокрухтину — глухую ненависть. Если бы пришлось, она бы убила его вторично. Впрочем, не одна она такая, кто-то сделать подобное уже пытался, если стрелял в труп.
«А если эти документы ей подбросить? Освободить ее, а? Тогда я сижу в колонии строгого режима. Михаил Анатольевич, седой, импозантный мужчина сорока лет, выполняет свой супружеский долг — навещает, отправляет посылки, — а молодая, красивая Зинаида Ивановна, одетая отнюдь не в ватник, живет в однокомнатной квартире в престижном районе Москвы. Она присутствует на суде и перед тем, как Евгению уводят, успевает пожать ей сквозь прутья решетки руку (мужайся!) — за Мокрухтина, за себя, за Михаила Анатольевича, за квартиру.
Соломенный вдовец Михаил Анатольевич чувствует — жизнь проходит мимо. Восемь лет он не выдержит. Да и какой вернется оттуда Евгения? Дряхлой старухой — кхе-кхе! — возможно, с открытой формой туберкулеза, и тогда ей тоже понадобится канамицин. Да еще без зубов! Нет, муж поможет ей вставить зубы, хотя бы из нержавейки».
Евгения прыснула.
«Но отдать ей всего себя он уже не в состоянии. Да и потом, пройдя школу колонии, как она будет жить рядом с ним в одной квартире с открытой формой туберкулеза? А негативное влияние на дочь? А боярыня Морозова, которая вообще не выдержит такого соседства и преждевременно уйдет в историю?»
Евгения увидела на лице Михаила несчастное, затравленное выражение.
«Нет, при таком раскладе их брак не имеет будущего.
А если поменять женщин местами? Сделать небольшую рокировочку? Славянскую, так сказать, защиту?
Итак, Зинаида Ивановна живет уже новой жизнью. Михаил Анатольевич простил ей прошлое. Она переходит в квартиру Евгении, а Евгения — в квартиру Зинаиды Ивановны. Бред? А если копнуть глубже — так это мечта любого порядочного мужчины: верная жена днем и блудница ночью! Нет, он выполнит свой долг перед Евгенией до конца, но любит он уже другую.
И вот в один прекрасный день в колонии на свидании появляются двое: Зинаида Ивановна и Михаил Анатольевич. У них счастливые лица, но они прячут от Евгении глаза и, смущаясь, сообщают, что решили пожениться. Но ее в беде не бросят. Вот такая фантасмагория!»
Евгения взглянула на экран. Мужчины в комнате не было, а Зинаида Ивановна шарила по карманам пиджака. Любопытно, что она ищет? Ах, паспорт! Так и есть — это Кошкин, наш будущий клиент. А Зинаида Ивановна уже теребит портфель — пробует открыть. Но портфель на шифре, и ей это не удается. Интересно, Мокрухтин просматривал этот компромат до конца?
Напрасно Зинаида Ивановна изучает документы. Отомстить она не решится. Не тот человек. Уже сломана.
Пошел «снег» — пленка кончилась.
Евгения поменяла кассету. На экране уже был другой мужчина, и она сразу узнала его: депутат Государственной думы Орехов. Слишком часто мелькает по телевизору и все говорит, говорит… о правах человека. Ей не хотелось на это смотреть, и она отключилась.
Риэлтерская фирма Мокрухтина. Целый ворох бумаг на подставное лицо. А вот документы на парикмахерскую и магазин эзотерической литературы. Хведор Степанович и Карлос Кастанеда! Уму непостижимо!
И что бросается в глаза: одни ксерокопии. Кроме договора на «озеленение», подлинников нет. Значит, где-то есть еще один тайник — с подлинниками. Но ей до него нет никакого дела.
Вопрос: кому же все это хозяйство перейдет по наследству?
Ответ: тому, кто заменит убитого главаря.
Вопрос: почему спускались с крыши трижды?
Один раз понятно — спасатели. Их вызвали охранники Мокрухтина. Входную сейфовую дверь спасатели вскрывать не стали, а проникли в квартиру через открытую балконную дверь с крыши. Разумное решение. Правда, спасать уже было некого.
Вопрос: почему лазили еще дважды?
Потому что на наследство Мокрухтина претендуют две разные группировки.
Вывод: скоро начнется стрельба.
Она подняла глаза на телевизор. В салоне «Мерседеса» сидели двое: Мокрухтин и полная женщина рядом. Хозяин передавал ей пачку долларов. Евгения силилась вспомнить — где она эту даму видела? Ведь знакомое лицо!
На столе замигала лампочка селектора. Евгения отключила магнитофон:
— Что, Таечка?
— Звонит Виктор Петрович Кошкин из Минфина. Я посчитала, что это важно.
«Легок на помине, — подумала Евгения. — Денежный мешок в ультрафиолете».
— Слушаю!
— Здравствуйте, уважаемая Евгения Юрьевна. Я от Сморчкова. Он сказал, что у вас возникли затруднения с памятником Достоевскому. Я преклоняюсь перед талантом Федора Михайловича и хотел бы принять посильное участие в увековечении его памяти.
— Я тоже люблю перечитывать Федора Михайловича, — Евгения улыбалась, — и буду рада встретиться с вами.
Она слушала мужской голос в телефонной трубке и представляла, как Барсуков заставит Виктора Петровича сделать так, потом так… В конечном итоге любитель классики будет стоять на горбатом мосту через речку Пономарку рядом с любимым писателем, и, опершись на перила, смотреть в вечность, в струях которой исчезнет все, в том числе и его денежки.
Князь Кошкин-Мышкин. Роман «Идиот». Современное прочтение.
Вернувшись домой, Евгения застала Антонину Васильевну в слезах. Та сидела на табуретке у ванной комнаты и причитала:
— Сашенька, открой! Это твоя бабушка! Я очень боюсь за тебя.
— В чем дело, Антонина Васильевна? — всполошилась Евгения.
Свекровь подняла на нее заплаканные глаза:
— Она набрала полную ванну воды, заперлась и выключила свет. Сашенька, открой!
— Саша, — сказала Евгения, — я пришла с работы усталая, мне хочется умыться и полежать в ванне. Вылезай!
Сашка тут же откликнулась:
— Я умерла.
Антонина Васильевна зарыдала, а Евгения и глазом не повела:
— А почему тогда отвечаешь, если умерла?
— Я не совсем умерла, я только пробую. Лежу в темноте и думаю, что умерла.
— Открой, и давай думать вместе, — предложила мачеха.
От «думать вместе» Сашка никогда не отказывалась. Тут же раздался щелчок, и дверь открылась. Евгения остановила свекровь, которая ринулась включать свет, и одна вошла в полутемную ванную. Стены ее, отделанные под гранит, действительно напоминали чем-то склеп. Внутри было влажно и жарко. На постаменте стоял белый саркофаг, в котором, сложив руки на груди, плавала Сашка — как в невесомости.
— Пред ней во тьме печальной гроб качается хрустальный.
Послышался слабый всплеск.
— Ну, рассказывай!
— Бабушка говорит, что душа человека держится на тонюсенькой серебряной нити, — начала Сашка. — Когда человек спит, душа вылетает из тела и путешествует, поэтому мы видим сны. Когда человек умирает, душа его еще сорок дней на серебряной нити. А потом нить рвется, и душа уходит в загробный мир. Там темно, сыро и жарко, как у нас в ванной.
— А почему жарко?
— Потому что там варят грешников. И еще бабушка сказала, что скоро умрет. Значит, и я умру.
— Но это же нелогично! — возразила Евгения.
— Очень даже логично! Ты сама говорила: Сократ — человек. Все люди смертны. Значит, и Сократ смертен.
— В том-то и дело, что ты не Сократ, — рассмеялась Евгения. — Вот где твоя логическая ошибка.
— Верно, — обрадовалась Сашка и вылезла из воды. — Я не Сократ.
— Значит, и не человек, — подхватила Евгения. — А если не человек, то…
— А если не человек — то бессмертна! — закричала Сашка. — Урра!
— Поэтому выпускай воду и пошли есть твою колбаску.
Михаил, пришедший вслед за Евгенией, сидя на кухне, подтрунивал над ними:
— Как это у вас, у философов, интересно получается: логика — что дышло, куда повернул, туда и вышло. То Сократ смертен, то он бессмертен. Что же нам, простым смертным, об этом думать? — И он посмотрел на свою мать.
Боярыня Морозова сидела с опухшим от слез лицом и обиженно молчала, потому что она, родная бабушка, справиться с внучкой не может, а чужого человека — ма-че-ху! — внучка слушается. Где справедливость?
Евгения видела муки боярыни — то ли сжигать себя на костре, то ли супостат сам сгинет? — но предпочитала не акцентировать на этом внимания. И, обращаясь к мужу, подмигнула Сашке:
