Петр Акимов - Плата за страх
— Но — милиция? Почему она — ничего? Почему меня не допрашивают?
Кузнецова пожала плечами:
— Потому что. Это тот случай, сказал Игорь, когда невозможно понять, отчего его коллеги цепляются за удобную версию. Потому что верят от глупости или усталости, потому что хотят схалтурить или — потому что кто-то кого-то «попросил». Но, по его мнению, ситуация классическая: слишком много знавший соучастник убран. Все. Концы обрублены. Пауза.
— А — зачем? — Панкратову затрясло. До нее только сейчас начало доходить, что и покушение на Надежду ей не приснилось, и что она сама не в безопасности.
— Я только гадать могу зачем. Это ты должна рассказать. Но не хочешь.
— Я не могу! — Панкратова чуть не плакала, но была уже настолько скована известиями, что слезы не прорывались. — Я ничего не знаю! И о Глебском, и о том взрыве — ничего!
— Знаешь что? Не хочешь говорить — не говори. Но не притворяйся глупее, чем есть. Апээн — я все-таки сегодня пала ему в ноги и покаялась, что дурой была, когда его не слушала, — так и сказал: пока ты — именно ты! — не захочешь узнать правду, мы ничего не поймем.
Тамара Владиславовна чуть не застонала: только этой дурацкой мистики ей сейчас не хватает! Панкратова категорически не верила ни снам, ни колдовству, ни ворожбе, ни прочим «чудесам». Попов на дух не переносила, а колдунов всяких считала жуликами, которые ради денег дурят доверчивым людям головы. Что очень часто, почти всегда соответствует истине. Так она объясняла это самой себе. На самом-то деле, так считает Апээн, Панкратова принадлежит к людям, которые панически боятся гипноза. Он угадал. В детстве Тамаре случилось побывать на эстрадном представлении, где погруженные в транс люди совершали на сцене всяческие идиотства. Они хмелели от стакана воды, приняв ее за водку, нянчили собственные ботинки, про которые им внушили, что это — дети, раздевались, воображая, что они на пляже. Впечатление от этого непотребства навсегда осталось в памяти. И психоаналитик Апээн ничего, кроме раздражения, у нее не вызывал. Но в свете последних событий, опять убедившись, что Апээн умеет высветить истину своими способами, Кузнецова уверилась: именно тайна, которую Тамара носит в себе, не дает им понять причину и цель обступавших несчастий. Потому Панкратова и не хочет посоветоваться с чародеем, что боится рассказать при нем — не ему даже, а себе самой — «лишнее».
И опытный сыщик Игорь Выприцкий, и ее любимый спецназовец Олег Комаров тоже были уверены: пока Тамара что-то скрывает, известные им разрозненные и обрывистые факты допускают слишком много толкований и версий. Гадать тут можно сколько угодно, но если тыкаться во все стороны без смысла, то ничего хорошего не выйдет. Можно спугнуть злодеев и спровоцировать новые покушения. Неподсудных в силу юности химиков в Москве хватает.
Кузнецова не рассказала Панкратовой всего. Она так и не поняла: отдает ли Тамара себе отчет в том, что, умалчивая, рискует жизнью Надежды?
Но Тамара об этом и не думала. Не могла.
У сильных людей и заскоки сильные. Панкратову зациклило на уверенности: пока она недоговаривает, Надежда может ее покинуть, а может и остаться. Но, узнав ее тайну, думала Тамара, Кузнецова проникнется к ней таким презрением, что отвернется от нее обязательно. Все знают: нет страшнее презрения, чем к бывшим подругам.
Так, недоговорив и не поняв друг друга, Кузнецова и Панкратова расстались.
Причиной, по которой Кузнецова попросила Панкратову о встрече, было то, что мальчишка, взорвавший ее машину, — Илья Стриженко, внезапно исчез.
Олег, не доверяя затишью, наступившему после смерти Глебского, периодически интересовался контактами Ильи. Верил, что тот рано или поздно приведет к тем, кто все это затеял. Но парень почти безвылазно торчал дома, погрузившись в невесть откуда появившийся компьютер. В квартире Стриженко царил относительный покой: у матери появились деньги, и она больше не водила домой клиентов, постоянно пребывая в подпитии на грани отключки.
А вчера, когда Комаров в очередной раз наведался в уже отлично знакомый ему двор недалеко от «Проспекта Вернадского», оказалось, что Илья исчез. Мать бормотала что-то о каких-то родственниках на Украине, то ли кумовьях, то ли сватьях, к которым его отправила. Но волей-неволей приходила мысль о том, что кто-то, стоявший за Глебским, предпочел не рисковать.
Когда Тамара ушла, а Надежда добавила еще один окурок в блюдце, служившее ей здесь пепельницей, Комаров спросил:
— Почему ты не сказала ей про парнишку?
— Она и так в панике. Куда еще пугать? Какой смысл? Пусть успокоится, наладит жизнь. Мы сами за ней присмотрим. Понимаешь, человек имеет право не делать того, к чему у него нет способностей. Томка хороший человек, но уметь драться ей не дано. Даже за себя.
— А тебя не обижает, что она и не пытается?
— Почему меня должно это обижать?
— Ну как же. У тебя из-за нее куча проблем, а она даже пооткровенничать не желает. Почему ты должна о ней заботиться?
— А почему ты заботишься обо мне?
— Потому что люблю.
— А почему…
— Потому что ты большая и красивая. Добрая еще.
— А я ее люблю, потому что она маленькая, хрупкая и одинокая. То есть нет. Это я ей помогаю из-за этого. Мне интересно взять на себя часть ее тревог.
— Но о Глебском ты ей рассказала.
— Не успела подумать. Хотела насторожить, чтобы она жила с опаской. А потом спохватилась: ведь у нее на службе все нормально. Злопыхатели ей не досаждают. И против меня — тьфу, тьфу, тьфу! — никаких каверз. Значит — тут только два варианта. Либо после гибели Глебского некому эту травлю вдохновлять. Во что не верится: не тянет он на главаря. Не тот характер, если судить по рассказам тех, кто его хорошо знал. Даже Выприцкий уже в это не верит. Но если все-таки причина была в нем, то все кончилось с его смертью — и слава богу.
— А если дело не в нем? — спросил Олег.
— Тогда козни могли кончиться только по одной причине: они добились того, чего хотели. Да? Но тогда вопрос: а чего они, собственно, добились? Что получилось в итоге? Во-первых, они «поссорили» нас с Томкой. Мы почти два месяца не контачим. И почти два месяца ее не выживают с нового места работы. Совпадение? Не знаю. Если Выприцкий прав и я им мешала тем, что помогала Томке, то чем им моя помощь мешала? И почему в итоге они успокоились?
— Но ведь успокоились. У Тамары все хорошо, чего тебе еще надо? Может, все просто. Может, она наконец сделала то, чего от нее добивались, только нам не говорит?
— Боюсь я, Олежек. Опасное какое-то затишье получается. Смотри: чтобы избавиться от меня как близкого Тамаре человека, они меня были готовы взорвать. А на что они могут пойти сейчас, когда у нее только один близкий человек остался?
— Дочка?!
— Конечно. Согласись: чтобы добиться чего-то от Тамары, проще угрожать ее Зайке, чем мне. Так?
— Но ее же вроде бы не трогали?
— Вот это-то меня, милый, и пугает. Они словно только начали с меня, а девочку держат про запас.
Часть третья
Актуарные расчеты
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Февраль и март прошли, и апрель начался для Панкратовой в полной служебных хлопот безмятежности. Будто все непонятное и страшное сгинуло вместе с Глебским.
Панкратова пряталась от всего, что могло ей напомнить о миновавших неприятностях, от всего, о чем ей, наверное, нужно было беспокоиться, уходя в работу. Как страус — в песок. Он ведь не потому в него голову сует, что туп и не знает о торчащем наружу хвосте. Знает. Просто он бережет нервы: боится, что, узрев опасность, не выдержит, побежит и станет заметнее для хищника. А так — ведь львы подслеповаты, — пока страус недвижим и если ветер в нужную сторону, его могут и не заметить.
У страусов этот метод срабатывает: будь иначе, то пользующиеся им не выжили бы и не передали его по наследству.
Но, наверное, страусам везет чаще, чем людям.
Везение Тамары Владиславовны пока ограничивалось тем, что ее план в отношении «Аметиста» срабатывал, но ей и этого хватало для радости. Методично добиваясь своего — реорганизуя очень постепенно, по чуть-чуть, управление фирмой, — она рулила так, чтобы казалось, будто все происходит само собой.
Когда Воротников в очередной раз не смог найти какой-то потребовавшийся ему номер «Коммерсанта», она предпочла понять его раздражение как приказ провести инвентаризацию. Воротников был дотошен и щепетилен в отношении каждой копейки своих клиентов, но безалаберно относился к деньгам собственной фирмы. Он ленился и во всем полагался на главбуха, а той просто не хватало выучки, чтобы навести порядок. С платежками и ордерами к Воротникову за подписью шли все кому не лень. Ему досаждали мелочами, когда это было удобно служащим. В такой неразберихе невозможно было наладить планирование.
