Елена Басманова - Заговор стервятников
— Ф-фу, ты черт, — профессор с облегчением откинулся на спинку кресла, — и пусть венчается, если ей так невтерпеж. Третий день, как предложение сделали, а уж под венец мчится.
— Но зачем? — прорыдала профессорская жена. — Разве мы возражаем против ее брака? Не возражаем! И никто не возражает! И помолвку не портили, и обручение…
— Может, она так торопится потому, что ее подруга вскоре уезжает к своему неугомонному Колчаку? — высказал предположение профессор.
Собравшиеся в гостиной погрузились в молчание.
— Я хотел бы обратить ваше внимание, уважаемые дамы и господа, — Таволжанский прервал затянувшуюся паузу, — что на тайном и скором венчании настаивает не мадемуазель Брунгильда, а сам генерал Фанфалькин.
— Какая нам разница? — с горечью ответил профессор.
— Разница значительная, — возразила Мура, нежно поглаживая руку матери. — Если на скоропалительном венчании настаивает жених, у него должны быть веские причины. Или у него есть какой-то тайный сильный козырь, который заставляет Брунгильду покоряться.
— Есть, есть у него такой козырь, — язвительно отреагировал глава семейства, — предоставление вольной воли для творческого самовыражения.
— В этом я ничего не понимаю, — мичман нахмурился, — но мне сдается, что девушка оказалась во власти гнусного негодяя. Есть ли у нее профессия?
— О да! — воскликнула Елизавета Викентьевна. — Брунгильда блестящая пианистка! Ее знают даже в Европе!
— Ну, я слишком далек от этой сферы. Нo то, что вы мне сообщили, подтверждает мои худшие подозрения.
— Худшие? — Елизавета Викентьевна побледнела еще больше. — В каком смысле?
— Если ваша дочь, сударыня, известна в Европе, ее очень выгодно использовать как прикрытие во время поездок для встреч с агентами европейских стран.
— Но она не собирается в Европу! — воскликнул доктор. — Напротив, рвется в Порт-Артур!
— В Порт-Артур? — Мичман встал. — Значит, я на верном пути. И, думаю, генерал не против, чтобы она туда поехала!
— Но сам же генерал туда не собирается, — поникла профессорская жена. — Почему вы решили, что наша девочка станет орудием шпионажа?
— Сударыня, — как можно осторожнее сказал мичман, — в мадемуазель Брунгильде я не сомневаюсь. Однако ее багаж… Если она повезет с собой рояль — разве это не самое удобное место, чтобы прятать туда донесения?
— Кто же будет их туда прятать? — саркастически спросил профессор.
— Как кто? Генеральский камердинер, — уверенно ответил мичман. — Генерал не отправит в такую даль молодую жену без сопровождения. А сопровождать ее наверняка будет его японец.
Все подавленно молчали. Тернов думал о пребывающем в Ярославской губернии батюшке и рассказ о предполагаемом браке Брунгильды Николаевны слушал вполуха, а остальные слишком хорошо помнили, что генерал действительно обещал отправить своего слугу-японца вместе с Брунгильдой на Дальний Восток.
Доктор Коровкин счел нужным вмешаться.
— Насколько мне известно, оснований подозревать господина Фанфалькина в шпионской деятельности нет. Но если вы правы, господин Таволжанский, — он встал и подошел к профессору, — то мы, Николай Николаевич, должны срочно ехать в церковь и предотвратить это тайное венчание, чтобы уберечь вашу дочь от той неприглядной роли, которая ей уготована. Думаю, в военное время контрразведка дремать не будет, и неминуемое разоблачение приведет к тому, что несмываемое пятно позора — обвинение в измене России — ляжет на репутацию рода Муромцевых.
Профессор побагровел.
— Вот так трудишься всю жизнь на благо России, а все погибнуть может в один миг от дочернего легкомыслия.
— Но еще ничего не погибло, — возразила профессорская жена, — и я уверена, что господин Таволжанский нарисовал такую мрачную картину лишь потому, что не знает нашу девочку. Если б он хоть раз ее увидел, он бы не думал, что она так глупа и беспомощна…
— Надеюсь, скоро он ее и увидит, — сказал профессор. — Господин Таволжанский, вы не откажетесь нас сопровождать?
— Пожалуй, не откажусь, — оживился гость, — не сомневаюсь, что там будет и камердинер-японец…
— Прошу всех не терять времени, — отдал распоряжение профессор и закричал: — Глаша! Глафира! Быстро подавай одежду! Мы выезжаем!
Все понуро последовали в переднюю. Последней выходила Мура, на минуту задержавшись у телефонного аппарата.
Когда все уже были одеты в тяжелые зимние наряды и Мура поспешно застегивала пуговицы пальто, не желая отстать от компании, Глафира отперла входные двери и вскрикнула.
— О черт! — Профессор, которому горничная непроизвольно наступила на ногу, сморщился и возопил: — Ну что там еще?
Глаша безмолвно прижалась к стене, и перед профессором открылась странная картина.
На лестничном половике, предназначенном для того, чтобы вытирать обувь, лежал черный полотняный квадрат с нарисованными белым черепом и костями. А сбоку от черепа было воткнуто соколиное перо!
ГЛАВА 22
Илья Михайлович Холомков, молодой вдовец, привыкший жить на широкую ногу, пребывал в скверном расположении духа. Война с Японией никак не изменила его образа жизни, однако, наметившийся всеобщий сумбур коснулся своим крылом и его.
Любимый ресторан его, «Семирамида», к превосходной кухне которого он так привык, внезапно потерял часть своего очарования: нападение неизвестной банды с перьями на голове, беспорядочная стрельба, ограбление — все свидетельствовало о том, что мирная жизнь иллюзорна, что опасность может подстерегать в любом укромном уголке. И тем не менее синеокий красавец не желал менять своих привычек.
В этот вечер он вновь сидел в отдельном кабинете «Семирамиды» и размышлял над событиями прошедшей ночи. Дальний тупичок на задах Николаевской железной дороги давно служил приютом веселой компании. А так как Илья Михайлович любил наблюдать странные проявления человеческих пороков, хотя сам грешил умеренно, то иногда и он присутствовал при тайных оргиях. А для прикрытия в одном из вагончиков размещались симпатичные патриотические сестрички милосердия. В прошлую ночь разгоряченный Илья Михайлович, желая позабавиться с одной из них, нарвался на грубый отпор: барышня визжала, отбивалась, плакала. Но главное, поблизости болтался ненужный соглядатай, он отбил и уволок девицу.
Настроение Ильи Михайловича было испорчено. Как бы газетчики чего не пронюхали, не устроили скандал. Ведь хвалили его за идею отправить благотворительный эшелон на Дальний Восток с сестричками и медикаментами. Средства ему позволяли. К тому же военные действия открывали неплохие перспективы для получения подрядов и закупок для фронта, что могло принести неплохие барыши, да и орденок — хоть паршивенький, за неслужебные заслуги — Анна или Станислав, ему, меценату, человеку светскому, не повредит.
Разумеется, Илья Михайлович, принял меры предосторожности. Во-первых, договорился с начальством железной дороги, чтобы перегнать эшелончик на другой путь, в дальний тупичок и срочно его перекрасить. Во-вторых, объявил своим дружкам о временном карантине. Ну а сестричек пока оставил сидеть над корпией.
Илья Михайлович угрюмо поглощал мозельвейн. За окном опять мела метель, царил глухой мрак, а здесь сияло электричество, обволакивало жаром хорошо протопленной печи, со стен бросали призывные взоры полуобнаженные гречанки и чудно пахло свежей клубникой, разложенной на хрустальном блюде.
Одиночество Холомкова прервал метрдотель.
— Господин Холомков, там, у входа, вас спрашивает какой-то оборванец, говорит, вы его знаете. Назвался Лузиньяком.
— А, — вяло улыбнулся Холомков. — Что ему надо?
— Уверяет, что вы его благодетель, что он явился за обещанным вспомоществованием.
— Да, что-то такое я говорил, — признался Холомков, — но содержать его не собирался. Впрочем, пусть войдет.
Через две минуты бордовая бархатная портьера вновь отодвинулась, и перед Холомковым предстала сухопарая фигура в поношенной мятой шинелишке. Голова посетителя поверх шапки была обмотана серым платком, из-под платка по-бабьи выглядывала полоска грязной белой ткани.
— Ваше королевское высочество! — насмешливо приветствовал Бурбона меценат. — Что это с вами?
— Несчастья меня преследуют, — дрожащим голосом ответил Бурбон. — Приходится скрываться от охотников за тайной Орлеанской девственницы. Получил огнестрельное ранение. Нуждаюсь в лечении, а средств нет.
— Погодите, погодите. Присядьте, — великодушно предложил Холомков и попросил официанта принести рюмку водки. Он рассчитывал, что потешные россказни оборванца отвлекут его от неприятных раздумий, и ради этого можно потерпеть и не слишком приятный запах, исходящий от его протеже. — Давайте по порядку. Вы обращались в детективное бюро?
— Да, господин Холомков, ваше давешнее вспомоществование ушло на поимку моих преследователей.
