Патриция Вентворт - Часы бьют двенадцать
— Ты знаешь то, что он тебе рассказал.
— Да.
— И ты думаешь, дорогая, что он говорил тебе правду? По-твоему, мужчина способен говорить правду о таких вещах? Он устал от этой девушки — кажется, она заболела — и хочет вернуть тебя. Почему бы и нет? Ты молодая, хорошенькая и получаешь по завещанию Джеймса солидную сумму денег. Естественно, он хочет заполучить тебя.
— Ты говоришь, Мейзи заболела, — спокойно сказала Филлида. — Разве ты не знала, что она парализована уже много месяцев?
— Это он тебе рассказал? И ты поверши? Неужели, дорогая, ты хочешь, чтобы он снова разбил тебе сердце? Думаешь, ты была бы ему нужна, если бы заболела, как та бедная девушка? Он бросил ее и не постыдился сообщить тебе об этом.
Филлида подняла взгляд: в ее глазах была безмерная печаль.
— Все было совсем не так — думаю, ты это знаешь. Мы любим друг друга. Ты не должна пытаться снова разлучить нас.
Последовала пауза. Грейс Парадайн отвернулась.
— Я хочу, чтобы ты поняла, — заговорила она глубоким трагическим голосом. — Ты можешь выслушать меня, Фил?
У Филлиды перехватило дыхание от жалости.
— Конечно.
Грейс Парадайн стояла, глядя на бумаги на столе.
— Трудно заставить кого-то попять тебя. Это трагедия пожилых людей — они вынуждены страдать в одиночестве, очень часто по собственной вине. Они слишком многого ожидают, слишком многому верят, совершают ошибки, думая, что все знают. Единственное, что они хотят, это спасти любимых детей от таких же страданий и ошибок. Что, по-твоему, они чувствуют, когда дети не слушают их и не верят им — когда им приходится стоять в стороне и видеть, как они движутся к пропасти?
— Нельзя жить чужой жизнью, тетя Грейс. Как бы ты ни любила детей, приходится позволить им жить по-своему.
Грейс Парадайн повернула голову. Она была смертельно бледна, но улыбалась.
— Это твой голос, но не твои слова. Фил. Подойди на минутку, дорогая. — Когда Филлида подошла, она положила ей руку на плечо. — Смотри, Фил, вот твоя первая фотография, которую я сделала, когда взяла тебя. Тебе было восемнадцать месяцев. Я все сама делала для тебя. Ты была очаровательной малышкой. Позднее я наняла для тебя няню, но почти всегда сама тебя купала и одевала. На этом снимке тебе пять лет — ты все еще на него похожа. А вот твое первое школьное фото — в ужасном гимнастическом костюме, но ты так им гордилась. Здесь ты в платье для твоего первого бала. Правда, оно красивое? Я храню множество твоих фотографий — большинство из них в этой комнате. Все надо мной смеются, Дики называет это моей «галереей Филлиды», но я не возражаю. Каждый кусочек тебя слишком для меня дорог, чтобы с ним расстаться. Ты ведь вся моя жизнь.
Филлида хотела заговорить, но не смогла.
— Другой жизни у меня не было, — продолжала Грейс Парадайн. — Я рассказываю тебе об этом, дорогая, чтобы ты поняла. Тебя всегда любили, А меня — никогда.
— Тетя Грейс!
— Какое бы место я сейчас ни занимала, я добилась его сама. — Она посмотрела Филлиде в глаза. — Тебе когда-нибудь говорили, что меня тоже удочерили?
— Нет, — с искренним удивлением ответила Филлида.
— Полагаю, большинство людей об этом забыло — слишком давно это было. Мать Джеймса родила мертвую девочку, и они удочерили меня. Думаю, миссис Парадайн очень меня любила, но она умерла, прежде чем мне исполнилось пять лет. Остальные были добры ко мне, но я была ничьим ребенком. И я решила завоевать себе место в жизни. Когда я обручилась, то думала, что мне это удастся. Наверное, тебе известно, что я была помолвлена с Робертом Моффатом?
— Да.
— За месяц до свадьбы я узнала, что у него была девушка в Берстеде — кто-то мне рассказал. Он этого не отрицал — просто сказал, что у него с ней все кончено. Джеймс и его отец хотели, чтобы я вышла за него замуж — они не думали, что такие вещи имеют значение. Я рассказываю тебе об этом, Фил, не для того, чтобы тебя расстроить, А чтобы объяснить, почему я так отношусь к Эллиоту Рею.
— Да, понимаю. Но это совсем другое дело…
— Разве? Я так не думаю. Моя жизнь была сломана, а вокруг меня не было никого, кто мог бы облегчить ее, как я попыталась сделать это для тебя, никого, относившегося ко мне с любовью и нежностью. Это были десять пустых ужасных лет. А потом появилась ты, и жизнь началась заново. Когда расстаешься с какой-то частью своей жизни, каждый раз словно немного умираешь. Вот почему я храню всю твою одежду, все твои фотографии. Расстаться с ними для меня все равно, что с каким-то кусочком жизни. Но потом пришел Эллиот.
Когда Грейс произнесла имя Эллиота, Филлида почувствовала, что больше не сможет это вынести. Она была далеко не глупой и понимала, что все эти эмоции использовались в качестве оружия против Эллиота. А эмоции, которые человек не в состоянии разделить, могут стать нестерпимыми. Находиться рядом с Грейс Парадайн, чувствовать на плече ее руку было невыносимо. Но уйти Филлида тоже не могла.
— Он пришел — Джеймс пригласил его, — продолжала Грейс. — Если бы я была при этом, ему не представился бы шанс причинить тебе вред — я бы об этом позаботилась. Но я вернулась слишком поздно — вы уже были помолвлены. И Джеймс его поддержал — я никогда не могла ему этого простить. Мне не нравился Эллиот, и я ему не доверяла, но У меня не было никаких аргументов, чтобы протестовать. Я хотела, чтобы свадьба состоялась как можно позже, но Джеймс снова принял его сторону. А потом, когда вы уже поженились, я получила письмо Агнес Кранстон. Не могу тебе передать, как ужасно было получить его, зная, что уже поздно.
Филлида чувствовала сквозь ткань платья холод и тяжесть ее руки. Несмотря на всю испытываемую к ней жалость, она больше была не в состоянии это выдержать. Филлида шагнула назад, и рука опустилась.
— Пожалуйста, тетя Грейс, — заговорила она, еле сдерживая дрожь в голосе. — Позволь мне сказать то, за чем я пришла. Нет смысла заново переживать все происшедшее. Мы с Эллиотом начали плохо и теперь должны начать все заново. Чем плохо быть замужем и иметь свой дом? Моя настоящая мать была бы рада…
Она не могла бы сказать ничего более ужасного. Старая тлеющая ревность вспыхнула ярким пламенем. Филлида увидела перед собой лицо, какого никогда не видела раньше — сдержанность сменилась бешеной яростью, губы шевелились в тихом жутком бормотании.
— Уходи! — наконец прошипела Грейс. Испуганная Филлида выбежала из комнаты, одержимая лишь одной мыслью: поскорее исчезать из поля зрения и не слышать звуков бури, которую она вызвала.
Внизу в кабинете Фрэнк Эмброуз устало произнес:
— Да, я возвращался сюда в ту ночь. Не стану скрывать — все равно это станет известным.
Он сидел там, где раньше сидел Марк Парадайн — на стуле, придвинутом к короткой стороне письменного стола. Мисс Силвер восседала напротив, продолжая мирно вязать. Суперинтендант Вайнер делал записи, склонившись над блокнотом. С противоположной стороны сидел полковник Босток, нахмурив брови и искренне желая, чтобы он никогда не видел всю эту компанию. Чертовски неловкая ситуация…
— Думаю, вы правы, мистер Эмброуз, — кашлянув, промолвила мисс Силвер.
Фрэнк Эмброуз расправил плечи и с усилием выпрямился на стуле. Его массивные черты словно осунулись от ости.
— Тут нет ничего такого, — сказал он, — по из-за смерти моего отчима все простые, естественные веши, происходящие и семье, стали выглядеть подозрительно. Поэтому я могу рассказать вам, что произошло, но не могу заставить вас мне поверить. Я не в состоянии чем-то подтвердить мое заявление. Так вот, я вернулся назад, потому что расстроился и встревожился из-за сказанного отчимом за обедом. Чем дольше я об этом думал, тем сильнее чувствовал, что не могу оставить все как есть. Я решил вернуться и поговорить с ним. Если вы спросите любого, кто знал нас обоих, вам скажут, что мы были очень близки. В некоторых отношениях он рассматривал меня как сына, А в некоторых — как друга. Он всегда все со мной обсуждал. У отчима был достаточно резкий и саркастический характер. Мне не хотелось. чтобы его поведение нанесло семье незаживающую рану.
— Как он воспринял ваше возвращение? — спросил полковник Босток.
— Мы поговорили, — после паузы ответил Фрэнк. — Я пробыл с ним около двадцати минут. Потом я ушел.
Вайнер поднял взгляд и осведомился:
— Он рассказал вам, что чертежи мистера Рея исчезли?
Последовала новая пауза.
— Да, — произнес наконец Фрэнк Эмброуз.
— И он сообщил вам, кто их взял?
— Боюсь, я не могу вам этого сказать.
— Сейчас вы, конечно, вправе отказаться отвечать на любые вопросы, но вам могут их задать в другом месте, где вы будете находиться под присягой.
— Разумеется, я это понимаю. Но боюсь, что в настоящее время больше ничего не могу вам сообщить.
Когда дверь за ним закрылась, полковник Босток громко высморкался.
