Ирина Глебова - Выкуп
– Я считаю, товарищ подполковник, – криминалист уже обращался к Викентию, – что из этого пистолета или стреляли в погибшего, или это его оружие, и тогда он сам чего-то опасался. Кто знает, может быть это не случайная авария!
Кандауров кивнул и опустил пистолет в протянутый ему пластиковый пакет. Сердце тоскливо сжалось: он знал, что у Константина Охлопина было оружие – вот такой точно пистолет…
За три дня, прошедшие после аварии, Барков разительно изменился. Волосы словно бы сразу поредели, потускнели, в них сильно проступила седина. Щёки его запали, а в глазах уже не было того решительного беспощадного блеска, каким они горели после смерти Инги. Гибель Константина словно погасила его жизненные силы и уверенность в себе. Похоже, он во всём винил себя, и Кандауров убедился в этом, столкнувшись с Вадимом Сергеевичем у входа в подъезд. Тот выводил, обнимая за плечи, заплаканную женщину, и Викентий услышал, как он приговаривает:
– Не уберёг я его, Люсенька, не уберёг!
«Сестра, – догадался Викентий. – Мать Константина».
Барков посадил сестру в машину, стоял, ссутулившись, глядя во след. Они поздоровались, поднялись в квартиру. Барков и разговор начал с обвинений самого себя.
– Я всё думаю: что я не так сделал? Чем спровоцировал их? Надо было всю сумму сразу им перечислить! А я побоялся подставиться, раскрыть свои секреты, попасть на заметку вашим органам! Господи, да пусть бы всё огнём горело!
– Но ведь «они» и не ставили такое условие – все деньги сразу, – осторожно сказал Кандауров. – Наверное, понимали, что это опасно.
– А я думаю теперь – проверяли меня. А пострадал Костик, такой молодой, милый мальчик!
В первый день ещё была надежда на то, что в машине случайно оказался другой человек – например, угонщик. Но поскольку Константин не объявился, мобильный телефон его не отвечал, да и найденный пистолет принадлежал именно ему, – все сомнения отпали. Кандауров пришёл к Баркову рассказать о результатах экспертизы. И начал с главного:
– Вадим Сергеевич, ваш племянник был сильно пьян. Наши специалисты говорят, что слово «сильно» – это ещё слабо сказано. В такой стадии опьянения просто невероятно, как он добрался из города до места аварии! Возможно, когда выехал, выпил слегка, а добавлял уже в дороге. Машину наверняка гнал, хотя координацию уже не контролировал. А там как раз обрыв, занесло, и – вниз…
– Это на него так подействовала вся эта история, и смерть Инги, и страх за себя, – угрюмо сказал Барков. – Он ведь был очень осторожный, рациональный и трезвый молодой человек. Пил умеренно и за руль выпившим не садился.
– Вот как… – Кандауров помолчал. – Криминалисты тщательно разбирались и на месте аварии, и с останками машины, и… с телом погибшего. Они утверждают: большая вероятность того, что это несчастный случай.
– Такой же, как с Ингой, как с тётей Липой и дядей Веней! – Барков вскочил, пробежался по комнате, остановился перед сидевшим в кресле Кандауровым. – Но вы же, Викентий Владимирович, знаете больше, чем ваши криминалисты! Вы не можете думать, что это несчастный случай! Вы сами говорили мне, что в смерти Инги не всё чисто!
Только теперь, в ярости, Барков напоминал того, прежнего. И Кандауров понял, что сдаваться тот не намерен.
– Да, – кивнул он, тоже поднимаясь. – У меня есть сомнения. И пока я их не развею или не подтвержу, расследование буду продолжать.
Впрочем, он продолжил свои расследования уже в тот момент, когда выехал по вызову Ляшенко на место аварии. И потом сразу же начал выяснять, как провёл тот день – начиная с самого утра, – Константин Охлопин. Правда, почти ничего не выяснил. Утром молодой человек явился вовремя на работу, некоторое время был занят делами с начальником аналитического отдела банка, а ближе к полудню поехал на своей машине в страховую компанию, также принадлежащую банку. Однако там он не появился. Правда, это не вызвало ни у кого тревоги, поскольку о том, что Константин едет именно туда, знал только начальник аналитического отдела. Ему, конечно, не пришло в голову контролировать путь помощника президента банка. А в страховой компании, оказывается, о намерении господина Охлопина посетить их, заранее не знали… Так что, чем был занят, где был Константин с половины двенадцатого и до двух часов дня – времени аварии, – что с ним происходило, что заставило его поехать в сторону Курортного, – это всё оставалось тайной.
Кандауров пытался найти разгадку в предшествующих днях. Но и там были моменты, когда Константин исчезал из вида близких и знакомых ему людей. Оказалось, что у него нет друзей, только коллеги по работе да приятели по бильярдному залу, бассейну, ночному клубу. С этими людьми он встречался только в тех самых определённых местах, не более. Не было у него и одной постоянной подруги, а пользовался он услугами так называемых «элит-клубов интимных услуг» – дорогих заведений для богатых клиентов. Но там он проявлял «постоянство»: приглашал обычно одних и тех же девушек – в зависимости от настроения. Девушкам нечего было бояться, их заведения существовали легально, зарегистрированные, как бюро знакомств, потому они откровенно рассказали Кандаурову, как проводили время с Константином. Ездили в рестораны, в сауны, крутили в казино рулетку или катали шары в кегельбане, а потом приезжали к Косте на квартиру. «Костик», по мнению трёх его постоянных подружек, был весёлым, остроумным, забавным и щедрым клиентом. А вот у Викентия сложилось другое мнение: Охлопин, похоже, был одиноким и скрытным человеком. Такие, как правило, могут совершить поступок, логичный для него, но совершенно неожиданный для окружающих людей…
Впрочем, все эти факты говорили о характере Охлопина, но, казалось, не имели никакого отношения к его гибели. И только один момент задержал внимание Кандаурова: последние три дня Константин не появлялся ни в своём любимом ночном клубе, не встречался с девушками, и даже не приходил в дом к дяде. Барков виделся с ним на работе, а вечерами Костя звонил просто чтобы поинтересоваться – всё ли в порядке. И Вадим Сергеевич заметил, что Константин в эти дни выглядел слишком сосредоточенным, как бы ушедшим в себя, вплоть до несвойственной ему растерянности. Конечно, он объяснял это состоянием угнетённости от смерти Инги и страхом перед шантажистами. Теперь же, вместе с Кандауровым всё это проанализировав, они допускали, что молодой человек что-то скрывал и пытался сам найти выход из какой-то ситуации. Кандаурову уже не в первый раз приходила в голову мысль о том, что Охлопин мог знать больше, чем сам Барков. Те неясные подозрения, которые будили его ночью в Гонолулу и которые потом ничем не подтвердились, вновь не давали ему покоя. Не мог ли Константин поплатиться жизнью не как жертва шантажа, а как его участник?
С Олегом Барковым Кандауров тоже, конечно, беседовал о Константине. Иногда ведь двоюродные братья – пусть не ровесники, но близкие по возрасту, – знают друг о друге больше, чем взрослые. Он оказался в какой-то степени прав, хотя рассчитывал на другое. Олег не был поверенным Костиных тайн – близость между кузенами была только видимостью. Но Барков-младший понимал и оценивал Охлопина лучше, чем его отец. Сейчас, когда Константин погиб, Олег поначалу говорил очень сдержанно, но Кандауров, почувствовал эту скованность.
– Я очень тебя прошу, забудь на несколько минут, что твоего брата нет в живых. В этом нет кощунства, поверь! Знаешь эту латинскую поговорку: «О мёртвых или хорошо, или ничего»? Так здесь она не подходит. Хочешь, чтоб загадка Костиной смерти раскрылась – говори о нём всё, что знаешь, всё, как есть.
Они сидели в гостиной у Барковых вдвоём, Викентий привык уже к виду стойки с миксером, кофеваркой. Олег так же ловко, как отец, приготовил им кофе, но сам не пил, рассеянно водил пальцем по кромке чашки. После слов Кандаурова кивнул согласно.
– Да, мне и в самом деле неловко… Костя не любил нас, я имею ввиду отца и меня. Перед отцом и другими делал вид, а от меня особенно и не скрывал. Знаете, он умный был, толковый, очень деловой. Он всем нравился – это он умел. Но его съедала зависть! Я долго не мог понять, в чём дело, а потом вдруг ясно увидел… А чему завидовать? Отец для него открывал все возможности, а Костя, при его оборотистости и хватке, со временем бы обошёл отца.
– Не любил… – протянул Кандауров. – А Вадим Сергеевич это замечал?
– Отец у меня человек проницательный, но вот насчёт Кости… Мне кажется, он не хотел ничего видеть в нём плохого.
– А что, по-твоему, было плохого?
– Главное, подлость! Знаете, Викентий Владимирович, мой кузен Костя очень здорово умел эдак, словно мимоходом, по наивности, ввернуть что-то об отце смешное, или нелепое. Причём, именно в разговоре с приятелями отца или его деловыми партнёрами. Или, например, уговорит отца сделать крупную покупку, а потом хвастается перед своими приятелями, что вертит Барковым, как хочет. Парень он был остроумный, шуточки об отце отпускал злые.
