Галина Романова - Последняя ночь с принцем
Кому же тогда понадобилось трясти перед его носом этим давно забытым скелетом?! Кому понадобилось извлекать на свет божий труп из шкафа и пугать его ночами?! А потом еще убивать Настю таким ужасным способом…
Так-так-так!..
А ведь мужик не так уж был и не прав. Почему ему, Роману, сразу в голову не пришла мысль о том, что сотворить подобное преступление по силам разве что профессионалу, если не террористической группировке. Откуда, спрашивается, подобные прибамбасы с дистанционным управлением у законченного пьяницы? У него телефон-то появился три недели назад, откуда взяться всему другому, включая хорошие деньги. Ответ был однозначен: неоткуда.
Но кто-то же ему, Роману, звонил! И этот «кто-то» организовал убийство его Насти таким изуверским способом. Кто?!. Кому это по силам?!
А ведь… А ведь у Саввина, кажется, есть брат.
И этот брат, по словам мужика, человек достойный и состоятельный. Почему бы ему не начать мстить за погибшую племянницу.
Брат Саввина!!! Вот кого следует разыскать! Разыскать и припереть к стенке неопровержимыми уликами. Ну, если и не уликами, то мотивами. Они, как говорится, налицо. А помочь ему в этом сможет добрый алчный малый Ваня, любящий делиться сведениями за весьма скромное вознаграждение.
Возвращаясь в свой офис, Баловнев представления не имел, какая беда свалилась нынешним утром на бедного Ваню. Узнай он об этом, не стал бы уповать ни на его осведомленность, ни на его алчность. А просто-напросто.., сбежал бы…
Глава 14
Утро выдалось прекрасным. Немного, правда, портил настроение шум за дверью комнаты. Это снова скандалила жена младшего лейтенанта Скворцова — Шурочка. Скверная баба! Скверная и вечно плохо одетая. Может, потому и злая? Может быть…
Иван немного поворочался на разложенном диване, стараясь устроиться удобнее. Обе подушки он взбил, еще когда Шура только-только начала скандал из-за залитой кем-то газовой плиты. Одеяло поправил, когда с плиты та перекинулась на вечно загаженный сортир. Потом Иван вставал, плотнее запахивая шторы на окне. Снова лег, закрыл глаза и попытался сосредоточиться на планах дня грядущего.
Планов у него на сегодня было множество, все без исключения выкрашены во все цвета спектра, потому и требовали его сосредоточенного внимания.
А Шура, между тем, орала все громче и громче.
И теперь вой ее сместился от двери кухни, что находилась в паре метров от его комнаты, прямо под его замочную скважину.
Вот стерва! И чего орет?! Не повезло Скворцову, посочувствовал Иван, вспоминая тихоню лейтеху с вечно меланхоличной улыбочкой на приятном смуглом лице. И где только таких жен себе находят? У него такой уж точно не будет. У него будет другая женщина. Пока он не знал — какая именно.
Но в одном он был уверен абсолютно точно: его женщина будет красивой, стройной, с милым, отзывчивым нравом. И уж, конечно, она не станет браниться из-за того, что он залил ей газовую плиту кофе, потому что… Да потому что он к этой газовой плите и не подойдет никогда! Иван довольно улыбнулся в подушку. Кофе ему будет подавать все она же — его женщина. По утрам. В короткой прозрачной сорочке, надетой прямо на голое прекрасное тело. Со спутанными после сна волосами и сонной еще улыбкой, блуждающей на пухлых сексуальных губах.
Она подаст ему кофе, приляжет рядом и станет наблюдать за тем, как он завтракает. А потом он обнимет ее и…
— Ванька! — взвизгнула вдруг под дверью Шуpa и саданула в дверь кулаком. — Ответь, кто опять в сортире нагадил?!
Ну не дура?!
Если он следователь убойного отдела, значит, все должен знать. Так, что ли? Вот делать ему больше нечего, как засады устраивать в общественных туалетах.
Дура баба! Бедный, бедный, бедный Скворцов.
Иван тяжело вздохнул и перевернулся на Другой бок.
Видения прекрасной темноволосой (она должна быть непременно темноволосой) женщины снова вернулись.
Правда, ненадолго.
В тот самый момент, когда она должна была провожать его на службу, переступая у порога их дома(!) босыми ступнями с крохотными аккуратно накрашенными ноготками, Шура вновь забарабанила в его хлипкую общежитскую дверь.
Делать было нечего, пришлось идти на контакт, иначе эта сволочная женщина никогда от него не отстанет. Иван выбрался из-под одеяла и, как был в одних трусах, двинулся к двери.
— Ну чего тебе?! — Он недобро уставился на Шуру. — Ты же знаешь, что у меня ночное дежурство было! Чего орешь на весь коридор? Тут же люди, дети…
Шура потрясение молчала, в упор глядя ниже резинки его трусов.
Иван вспыхнул. Возбуждение, вызванное его мечтаниями, было весьма очевидным. Надо же, как он необдуманно поторопился открыть дверь соседке. Одеться не мешало бы. Сейчас еще чего доброго заорет на весь коридор, с чего это Ванька открыл ей в таком вот приподнятом состоянии.
Но Шура, на удивление, не заорала. Она вдруг шагнула вперед, тесня его в комнату. Не забыв, правда, быстро осмотреть безлюдное пространство длинного коридора их общежития. Вошла, быстро захлопнула за собой дверь и тут же привалилась к ней спиной.
— Вань… — выдохнула она как-то по-особенному, совсем не своим, каким-то чужим, не скандальным голосом. — Какой ты!!!
— Какой?
Иван тут же прикрылся занавеской, разделяющей его комнату на две части: на спальню и кухню размером с его письменный стол в рабочем кабинете. Занавеска приоткрыла его разобранный диван с взбитыми подушками и расправленным одеялом.
— Спишь, что ли? Один?! — Шура выразительно глянула в сторону его дивана, перевела взгляд на Ивана и снова придирчиво оглядела его всего. — Ванька, а чего ты не женишься, а? Я поначалу подозревала тебя.., ну, думала, что ты не состоятелен, как мужчина, и все такое… А ты, оказывается…
— Шура, ты чего хотела-то? — Иван начинал сердиться.
Ситуация была весьма пикантной. Случись в этот момент вернуться со службы Скворцову, и намекни ему кто, что Шура только что вломилась в комнату Ивана…
Одним словом, представить последствия этой ситуации было сложно, тем более что с табельным оружием Скворцов редко когда расставался. Даже по их общей кухне выгуливал в форме и с пистолетом.
— Я?.. — Шура облизнула губы и вдруг, о господи, начала расстегивать на себе халат.
Ткань почти вытерлась от частых стирок и издавала оглушительный треск, когда Шура начала с судорожной поспешностью выдергивать застревающие пуговицы из петель. Халат распахнулся, открывая Ивану молодое упругое тело соседки по коридору.
Ничего, кроме крохотных трусиков, на Шуре не было. Только крохотный белоснежный треугольник ткани, ярко контрастирующий с ее загорелой до цыганской смуглости кожей. А тут она еще выдернула из волос заколку. Темные волосы, цвета которых он прежде никогда не замечал, упали на ее голые плечи тяжело с непонятным завораживающим шелестом. И губы… Черт! Губы у Шуры оказались точь-в-точь такими же, как у женщины его мечты. Пухлые, мягкие, зовущие…
И он сдался.
Он просто не сумел противостоять ей.
Видит бог, он пытался. И занавеску, разделяющую их сейчас щитом, не отпускал, когда Шура потянула ее на себя. И отступал так долго, насколько это вообще было возможно. Отступал до тех самых пор, пока не уперся икрами в низкий край своего дивана. Уперся и качнулся назад. И, конечно же, не удержавшись, упал на него.
— Ванечка! Ванечка… Не отталкивай меня… Мой Скворцов… Это такая мямля… Рохля чертова! Ты же мужик! Я же вижу это!!! Ванька, какой же ты…
Шура навалилась сверху тяжело и агрессивно.
Ее руки были горячими, губы жадными. Она без конца что-то говорила. Не орала, как в коридоре, но бубнила все так же без остановки. И голос у нее вдруг перестал казаться ему отвратительно визгливым.
Нормальный был голос, даже чарующий немного.
С чего бы тогда ему голову потерять…
— Никого? — спросила Шура, осторожно выглядывая из-за его плеча.
Иван, чуть приоткрыв дверь своей комнаты, внимательно осматривал коридор и слушал звуки с лестничной клетки.
— Никого! — проговорил он, отодвинулся в сторону, и Шура, проскользнув мимо него, в два прыжка очутилась у двери в кухню.
У самого входа она оглянулась, снова оглядела его с головы до ног непонятным, диким каким-то взглядом, и проговорила, беззвучно шевеля губами:
— Еще увидимся!
Иван вернулся к себе и, не мешкая, собрал постель. Сложил диван, поправил на нем гобеленовое покрывало. Быстро огляделся, пытаясь найти еще какое-нибудь подтверждение пребывания в его комнате чужой женщины, вернее, чужой жены, и не нашел. Все чисто. В комнате чисто. Чего нельзя было сказать о его душе.
На душе этой самой скреблись огромные мерзкие кошки. Перед глазами все время маячила улыбающаяся физиономия Скворцова и той женщины, на которой он, Иван, хотел бы жениться непременно. Ощущение было таким, будто он предал этих двоих одновременно. Хотя один из этих персонажей и был рожден его возбужденной фантазией.
