Саманта Хайес - Пока ты моя
Мы хмуримся и качаем головой. Мы не включали радио в машине.
– Похоже, это произошло снова. – Миранда кривит лицо и постукивает по газете.
– Еще одна смерть? – прихожу в ужас я.
Миранда кивает:
– Судя по всему, опять напали на беременную. Они не сообщили имя или другие детали. Это была срочная новость. – Она щелкает кнопкой на чайнике, включая его, и опускает в кружки чайные пакетики. – Леденящая кровь история.
Меня бросает в жар, когда Миранда с Тиной пристально смотрят на меня, будто я – следующая, и они ничего не могут предпринять для моего спасения.
– Это просто ужасно, – комментирую я, даже не пытаясь скрыть дрожь в голосе.
Бросаясь к крошечному компактному холодильнику, чтобы взять молоко, Миранда успевает ободряюще потереть мое плечо. Ее накрахмаленная темно-синяя униформа, кажется, стремительно перемещается по кабинету сама по себе, словно внутри нет управляющего ее движениями тела. Если бы воробей вдруг принял человеческое обличье, он напоминал бы Миранду.
– Я слышала, это сделал любовник Салли-Энн, – с авторитетом таблоида сообщает Тина, вгрызаясь в кусок розовой вафли. – Возможно, и в этом, новом случае фигурировал любовник, который и совершил преступление.
– В последних новостях сообщили, что ее забрали в больницу, так что, возможно, она еще жива, – уточняет Миранда, передавая нам по кругу кружки с чаем.
– Что ж, не надо мне гулять одной по ночам, – невпопад замечает Тина. – Да и тебе тоже. – И она показывает прямо на меня.
Скоро мы приступим к делу, начнем сосредоточенно изучать медицинскую карту шестилетней девочки, на руках и спине которой учительница заметила синяки. Потом возьмемся за случай Джимми и Энни, близнецов, забота о которых едва ли отвечает тем минимальным стандартам, что мы для них наметили. Перед глазами у меня начинает все расплываться, и первый укол боли уже пульсирует в виске. Я слышу, как Тина и Миранда деловито обсуждают заботу родителей, вопросы питания и обучения, словно все это – вещи, которые можно купить на рынке. «А что же насчет меня?» – задаюсь я вопросом, когда в ушах вдруг перестают звенеть отголоски их судьбоносной для кого-то беседы. Что насчет моих навыков воспитания? Откуда они знают, буду ли я хорошей матерью? Стану ли я в достаточной степени кормить и обожать мою маленькую девочку? Дам ли я все, что ей требуется? А что, если любви будет просто недостаточно? Я начинаю паниковать.
– Клаудия?
Я четко слышу, как меня окликает Тина, словно ее голос прорезается сквозь пелену тревожных раздумий.
– Что ты думаешь по этому поводу?
– Извините, – отзываюсь я, проводя ладонями по лицу. Обливаюсь потом и вдруг чувствую себя необычайно утомленной. – Прошу прощения.
Я роняю голову и понимаю, что не слышала ни слова из того, о чем они говорили.
– Тебе не следует находиться здесь, – тут же догадывается Миранда. – Какой у тебя сейчас срок: тридцать восемь – тридцать девять недель?
– В самом деле не следует, – эхом повторяет Тина.
– Со мной все в порядке. Просто немного… – Я не знаю точно, что со мной происходит, так что даже не пытаюсь сформулировать. Наверняка знаю лишь одно: я хочу быть дома, под защитой родных стен, с Джеймсом и мальчиками. А потом я вспоминаю о Зои, о том, как она возится на кухне в своем длинном мешковатом кардигане, и спрашиваю себя, что же меня так в ней нервирует, ведь наша семья не видела от нее ничего, кроме добра. – Думаю, мне стоит взять отгул на остаток дня. – Поднявшись, я чувствую, как кружится голова.
Тина поднимается вместе со мной и поддерживает меня за локоть. Я ценю ее заботу.
– Мы можем разобраться с этим завтра, не так ли, Миранда? Я отвезу тебя домой, Клаудия.
По лицу Миранды я понимаю, что отложить работу нельзя. Не можем же мы просить родителей подождать, пока мне не станет лучше, и уговорить их не пренебрегать какое-то время своими собственными детьми.
– Не волнуйтесь. Я кому-нибудь позвоню. – Вытаскиваю из сумки телефон и клятвенно обещаю. – Честно, со мной все будет в порядке. А Тина завтра с утра введет меня в курс дела.
И я вырываюсь из гнетущей атмосферы кабинета Миранды прежде, чем ее маленькие воробьиные коготки успевают удержать меня.
Добравшись до парковки, я усаживаюсь на низкую стену под испорченной табличкой с названием центра и в полутьме прокручиваю в телефоне список контактов. Сердце колотится быстрее, когда я легонько ударяю по надписи «Дом», и неистово заходится в груди, когда она снимает трубку. Слава богу, она уже вернулась домой, забрав детей из школы. В голове невольно мелькает готовый сорваться с языка вопрос: «Вы уложите меня спать, будете гладить меня по голове и шептать, что все будет хорошо?»
– Зои, – с нарочитой бодростью говорю в трубку. – Это я. Хотела спросить, не окажете ли вы мне небольшую любезность…
21
Я молниеносно ставлю все, к чему прикасалась в кабинете, на свои места, точно туда, где я это и обнаружила. Запираю дверь и ласково уговариваю близнецов надеть пальто и ботинки. Потом запихиваю их в громадную машину Джеймса и задним ходом выезжаю с дорожки прямо в едва освещаемый уличными огнями сумрак. Какой-то автомобиль неистово мигает мне, и, переходя на другую передачу, я вдруг осознаю, что забыла включить фары.
– Я хочу к папочке, – тянет Оскар, вероятно, потому, что в машине пахнет одеколоном его отца, а шапка и шарф Джеймса валяются на сиденье между близнецами.
– Ну, он ведь под водой, – бросаю я. Это звучит довольно жестоко, даже при том, что я совершенно не собиралась ранить чувства детей. – В своей подлодке, – уже мягче добавляю я. Мне нужно им нравиться – до тех пор, пока это требуется. Как только я получу то, за чем пришла, будет уже не важно, что они думают обо мне. Хотя, признаюсь, мне хотелось бы считать, что мое краткое присутствие в жизни мальчиков не оставит глубокие шрамы в их душах. Они ведь не виноваты в том, что их отец унаследовал так много денег, – хотя выяснить подробную информацию о его богатстве оказалось сложно, нет вины детей и в том, что их мать как-то невзначай оказалась на большом сроке беременности. Это идеальное – если не сказать довольно жестокое – стечение обстоятельств.
– Он на работе, дурак, – злобно насмехается Ноа.
Оскар толкает брата в бок, и тот с визгом бросается выяснять отношения.
Мой взгляд мечется между их начинающейся дракой и лежащим впереди шоссе, теперь уже ярко освещенным. Нужно ехать прямо на первых трех кольцевых развязках, так она сказала, а потом на светофоре повернуть налево. Обычно я хорошо ориентируюсь на дороге, вот и теперь без труда нахожу медицинский центр, у которого, по ее словам, она и ждет. Ее голос звучал не слишком бодро. Я искренне молюсь, чтобы у нее раньше времени не начались схватки. Это было бы катастрофой. Чрезвычайно важно правильно выбрать время, ведь я рассчитываю на то, что у меня будет лишь одна-единственная попытка.
Я не сразу замечаю ее. Словно серое пальто и мертвенно-бледное лицо затянуло ее в зиму, заставив слиться с окружающей картиной. Если бы я не узнала беременную фигуру, наверняка проглядела бы ее совсем. Я легко въезжаю на парковочное место и глушу мотор. Клаудия не отходит от стены.
– Подождите здесь, – говорю я мальчикам.
Ноа обнаружил в своем кармане пакетик с мармеладом, и после небольшой ссоры у него есть аргумент, чтобы не давать Оскару ни одного кусочка.
– Поделись, – бросаю я, не отрывая взгляда от матери мальчиков. Хлопаю дверцей и направляюсь к ней.
– Клаудия, – окликаю я. – С вами все хорошо? Ребенок в порядке?
Она медленно поднимает на меня глаза, полные слез, и говорит:
– Спасибо, что приехали.
– Только скажите мне: с ребенком все в порядке?
– С ней все прекрасно, – подтверждает она, и я с облегчением выпускаю воздух из легких, только сейчас осознавая, что на какое-то время перестала дышать. – На меня ни с того ни с сего навалилась усталость. Я плохо себя почувствовала.
– Давайте отвезем вас домой, – предлагаю я и, взяв ее под руку, веду к машине.
Борьба Оскара и Ноа за сладости в самом разгаре, и я замечаю гримасу боли на лице Клаудии, когда она с трудом водружается на пассажирское место.
– Тсс, парни, – говорю я как можно ласковее. – Не нужно так ссориться из-за какого-то жевательного мармелада. Как насчет того, чтобы попозже, когда мы доберемся домой, заглянуть со мной в магазинчик на углу, где вы оба сможете выбрать себе какие-нибудь лакомства? Может быть, купим каждому еще и по комиксам?
Я завожу машину, замечая, как лицо Клаудии тут же расслабляется.
– Только мамочке придется прилечь. Ваша маленькая сестренка ее утомила. – С трудом удерживаюсь от желания протянуть руку и погладить ее по животу, крепко вцепляясь вместо этого в руль. Трогаюсь с места, торопясь домой.
Велосипедист возникает из ниоткуда. Все происходит стремительно – вспышка яркой куртки, выражение ужаса на его лице, когда он видит, что я направляюсь прямо на него, паника, когда он сворачивает с моего пути. Я резко торможу, и мне удается пропустить его. С уст Клаудии срывается судорожный вздох.
