Леонид Костомаров - Десять кругов ада
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Выкурил он одну сигарету, другую, а все нет Васьки. Тревога заполнила все его существо, предчувствие неминуемой беды нарастало... По времени уже начался съем с работы. Может быть, Васька прилетит туда, увидит, что нет там ни души, и повернет обратно?
Володька понимал, что пытается обмануть себя, найти-выискать малейшую возможность, как защитить Ваську от судьбы... В воздухе, как назло, висела странная для Зоны тишина. Ни дуновения, ни ветерка - застыло все...
ЗОНА. ПРАПОРЩИК ШАКАЛОВ
Стою перед запреткой, курю. Рука болит. Интересно, вороны бешеными бывают? Надо срочно в санчасть. Там Павлуха сидит, он все знает. А вот спиртику никогда не нальет, интельгентская рожа, жопится...
Смотрю - блин! - летит мой голубок! Сучий ворон, что клюнул-то меня! Так це ж с партией анаши, точно... Я аж чуть не подпрыгнул, солдатику указываю:
- Видишь! Спишь, блин...
Барсуков, капитан, тут подошел, я ему докладываю, так и так - птица-гонец с анашой. Поблагодарил он меня, молодец, говорит.
- Видите, говорю, вот она полетела уже без груза. А до того в шестом отряде, у Медведева, сидела. Теперь вновь на полигон. Продумали все, черти. Но будто здесь дураки сидят. Видите? Там они пакетик привяжут и снова сюда...
Барсуков все понял, звонит на полигон - подстрелите, говорит, если увидите, птицу ворона, она с грузом наркоты.
НЕБО. ВОРОН
Я уже картофельное поле пролетел, на душе погано, аж не хочу думать про то, что предстоит... Может, мне конец сегодня будет, вот что... Обидно...
По дороге присел на березу, с сородичами попрощаться. А их, как назло, никого нет. Посидел да в путь тронулся. В последний? Не знаю... На все воля Божья...
ВОЛЯ. ВОРОНЦОВ
Помылся я в бане, до съема еще минут двадцать. Нет Васьки и нет... Днем уже одна задержка была, теперь вот получается еще одна. Чего там Сынка, совсем нюх потерял после больнички? В общем, мы с Гоги чай припрятали здесь на всякий случай, до лучшей поры. Работал я сегодня как вол, с плохого настроения всегда на работу тянет, весь выкладываешься. После смерти Чуваша работать стали по-другому - стропили осторожно, приподнимали теперь сваю и, только убедившись, что монтажка выдержит, давали команду. Стропить теперь пришлось самому звеньевому Галкину, он с трудом подавал команды, заикастый ведь, получается-то у него: "В-в-в-ира!" Смехота...
Из-за всего этого на неделе девятый полигон стал опережать наш, восьмой. А это значит - чирики мои полетели в трубу, оплата ведь общая. Привычка делать дело заставляет за двоих работать, потому не надо было принуждать их Дупелиса, Кочеткова, Бакланова, сами видели, как я пашу, и все подтягивались.
Ударный, блин, труд пошел у нас на хозяина...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Грузин Гоги Гагарадзе смог все же получить к своему дню рождения посылочку, на чужое имя, все продумал. Хотя особо она разгуляться не позволяла, но ничего. Нашпигованное сало, к примеру, многим по душе пришлось... Достал он и два кило конфет, перекупил у двух сладкоежек из соседнего барака. Расконвоированные в знак доброго к нему отношения приперли даже шоколад и кофе. Живем! Выпивкой он занимался сам, самозабвенно, и потому все получалось - невиданная в Зоне водяра "Экстра" появилась за два дня до славного события, и теперь фуфырь охлаждался в ручье за каморкой. Появилась на столе и редкая услада - охотничья колбаска, четыре калача. Все было приобретено Гоги на свои кровные и с огромным процентом, но что поделаешь день рождения...
Гагарадзе в Зоне держался особняком, друзей не имел, разве что иногда с Воронцовым угощали они друг друга чифирем. Грузин почему-то предпочитал одиночество даже в самые трудные минуты. Когда же совсем припирало, находил отдых в компаниях "хозяйственников" - осужденных за госхищения. Теперь же, в свой праздник, он пригласил посидеть только Батю...
Грузин ловко откупорил бутылку, и хорошая дорогая водка лениво забулькала в две зеленые кружки, заполнив каморку щекочущим ноздри терпко-горьким запахом.
- Ну, за скорое освобождение! - гаркнул Гоги традиционный в Зоне тост и разом опрокинул в себя кружку. Лицо передернулось, он шумно выдохнул, занюхал кусочком калача и благостно закряхтел.
Воронцов поднял кружку, на мгновение задумался, будто в мыслях произносил молитву - за Володьку, Ваську, за себя, наконец... Понюхал содержимое и стал пить - не спеша, глоток за глотком. Опустошил емкость, посопел удовлетворенно, взял калач, степенно принялся его есть, отломил и маленький кусочек колбасы. Но время торопило банкет, и закуска стала исчезать со стола быстро, и вскоре в руках у Воронцова остался лишь кусочек колбасы для Васьки.
- Еще один пузырь в заначкэ есть! - подмигнул Гоги. - Через три дня плэснем под жабры, хорошо? Тогда мне сорок четыре и стукнет. Молодость тю-тю, прошла. А я вот за решеткой... Эх, Батя, освободишься, приезжай в Западную Грузию, жить у мэня будешь. Работу тебе найду - ни один милиционер нэ подойдет!
Батя ухмыльнулся, но вообще не любил он этих разговоров - приезжай, все будет...
- Ты лучше скажи, - перебил грузина, - машинным маслом запивать?
- Нэ надо! - великодушно разрешил Гагарадзе. - Сегодня как раз солдат-грузин стоит на обыске. Нэ сдаст.
Что ж, доверился опасливый Квазимода на сей раз Гоги, не стал пить машинное масло, что отбивает водочный запах. Оно, очищенное, обычно пилось не только Воронцовым, всеми - масло окутывало желудок плотным слоем, отчего пары алкоголя не улетучивались. Не было, естественно, и запаха. И ни одна трубка не могла определить веселого пьяного человека... Успели до звонка выкурить по сигарете и пошли на построение, куда уже стянулись зэки со всего полигона.
Привычно построились три бригады, привычно открылся шлагбаум. Из будки вышел начальник конвоя и почему-то стал озираться над собой, будто ища что-то в небе. Батя это отметил, но значения не придал... Пришла после водки странная расслабуха, что-то приятное растеклось по телу, и душа стала оттаивать. Как мало человеку надо...
Привычно размеренный шаг, привычно опущенная голова... все это убаюкивало, уносило в приятные мысли - о другом мире...
Был ли он?
МЕЖДУ НЕБОМ И ЗЕМЛЕЙ. ИВАН ВОРОНЦОВ,
ЕЩЕ НЕ КВАЗ
Был. А была ли и у меня любовь? А как же, что ж, порченый я какой или каменный; нет, все у меня в жизни было, как у людей. Только вот одно хреново было... Было и сплыло... Звали Татьяной, была одинокой, да и как ей одинокой-то не быть - косенькая. Прямо как я, Квазимода. В общем, два сапога пара.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Будто посмеялась надменная, любящая красивых и богатых Судьба над этой парой убогих. Но это она, Судьба, так их обозначила. Батя же с Татьяной так о себе не думали и свой медовый месяц, точнее, две недели провели в ощущении, что это и есть их счастье.
До обеда валялись, потом, к вечеру уже, принарядившись, шли в кино, на предпоследний сеанс. Народу было много, и Батя, всегда в общественных местах чувствовавший себя повязанным, ходил на ватных ногах, говорил чужим, металлическим голосом и все хотел спрятаться, хоть в туалете, от десятков глядящих на него любопытных глаз. Так и делал, что вызывало мягкую улыбку у Татьяны, он краснел, злился на себя, а она все улыбалась своей милой улыбкой и манила-манила Батю в новую, неведомую ему пока жизнь, где всегда было тепло и спокойно.
Чувство это захлестывало его целиком, до краев напряженного тогда естества, ждавшего от жизни подвоха. Женщина эта была прекрасна в те дни, нет слов. Ночь скрывала косинку ее карих глаз, а сумрак не вычерчивал крупное родимое пятно на виске, голос же был тихий и молодой. Днем она улыбалась, и простое бабье счастье, пришедшее с этим немногословным, сильным мужиком, раскрашивало ее всю: фигура, лицо, глаза, даже волосы стали иными, как у актрисы немого кино, - завитые.
Под утро голенькая Татьяна, его Шахерезада, рассказывала сказки.
- Жили-были два косых-прекосых человека - Адам и Ева. Они были незнакомы, так как судьба разбросала их по раю. Она была косая по ошибке Бога - он не знал, какими люди должны быть. Вот пожила она и попросила сделать ей мужика. Бог внял ее мольбам и сделал ей мужика, тоже косого, свою ошибку будто этим искупая. И вот Бог свел Адама и Еву, потому что она просила его дать ей муженька. Они стали дружить и родили детей, тоже косых и красивых. Дети были чистые, как Ева, и сильные, как Адам. Вот такая получилась косая счастливая семья. Вот и сказочке конец... - Она засмеялась тихонько, боясь вспугнуть творившееся вокруг нее ее счастье с Адамом. Потому и смех оборвала резко, будто осеклась. Закачалась, словно оплакивая себя и его, задышала часто и прерывисто.
Не всякая женщина конец счастью чувствует, а только та, которая счастье это долго, со слезами ждала, вымолила себе его. Потому конец его загодя бередит ее, дабы от горя не зашлась насмерть, готовит душа тело немощное к боли...
- Так я ж не косой, - что и мог сказать на это Батя. - Один глаз просто выше, другой - ниже.
