Мария Спасская - Сакральный знак Маты Хари
– Из наших Рубинштейнов, из харьковских. Богате-ейшая семья! Сколотили состояние на торговле ценными бумагами, затем основали банкирский дом. Помимо банковского дела занялись торговлишкой – в основном сахаром, построили сахарные заводы. Пивоваренный завод «Новая Бавария» тоже их. И никогда не скупились на культуру и искусство. Доходит до смешного. Моя сестра Фаина водит дружбу с Идой Рубинштейн, так вот, сестра рассказывает, что дядя Иды, прекрасный пианист, так влюблен в музыку Вагнера, что бесплатно работает у композитора секретарем. Вот и Ида тоже пошла по артистической дорожке. Девчонка сирота, матери не знала, та умерла давным-давно, а отец скончался, когда ей было десять лет. Представь себе, друг Маслов, десятилетняя наследует огромное состояние своего отца! Ну, конечно, богатую наследницу тут же вызвалась опекать тетушка, мадам Горовиц, и Ида переехала в Петербург, на Английскую набережную. Правда, мадам Горовиц, и сама дама богатейшая, совершенно искренне души не чаяла в племяннице, и к услугам обожаемой Иды были лучшие учителя, всевозможные развлечения, разнообразные знакомства. Да что там говорить! Ида в совершенстве знает несколько языков, обучалась музыке и танцам, а когда ее заинтересовала Древняя Греция, был приглашен ученый-эллинист. Файка говорит, что Рубинштейн брала уроки декламации и драматического искусства у самих артистов императорских театров! И ведь не врет!
Рассказчик замолчал, глядя на сцену, где среди богатых декораций металась харьковская миллионерша, но вскоре снова зашептал:
– Это я к тому рассказываю, что не тому человеку попали в руки большие деньги. Такими деньжищами владеть! Казалось бы, живи и радуйся. Закатывай балы и катайся по Европам, а о сцене забудь. Если нет таланта, хоть озолоти учителей – все равно толку не будет. Ты же сам видишь, друг Маслов, что эта Ида зря старается. Голосок слабоват, читает с истеричной экзальтацией, да и сама худа и носата, как облезлая ворона.
Но Маслов не видел. На сцене перед ним парила самая настоящая гречанка, жившая тысячелетия назад в древних Фивах, и вопреки воле злокозненного дядюшки-царя, обманом взошедшего на трон, похоронившая отца по законам рода, за что и была предана суровому наказанию. Пусть непрофессионально, пусть с надрывом, но Ида Рубинштейн на сцене проживала жизнь отважной молодой принцессы, вместе с Антигоной кончая жизнь в пещере, где строптивицу замуровали по приказу венценосного родственника. Яркие костюмы, прекрасные декорации лишь только дополняли и подчеркивали природную необычность актрисы. Затаив дыхание, молодой человек до самого конца следил за сюжетом и, как только опустился занавес, не скрывая сияющих глаз, попросил:
– Поручик, не могли бы вы меня представить мадемуазель Рубинштейн?
– Не мадемуазель – мадам, – усмехнулся приятель. – Ида успела выйти замуж за своего кузена, сына мадам Горовиц.
И, заметив отразившееся на лице лейтенанта отчаяние, похлопал приятеля по плечу и успокаивающе проговорил:
– Не беспокойтесь, дружище, они уже в разводе. Фаина говорит, что замужество Иды было организовано с одной-единственной целью – освободиться от опеки семьи, чтобы самостоятельно распоряжаться деньгами и уехать учиться артистическому мастерству в Париж.
– Умно, – похвалил Маслов.
– Не знаю, умно ли, – хмыкнул друг. – Семья так не считала. Парижские родственники объявили ее умалишенной и поместили в лечебницу. Если бы не мадам Горовиц, Ида до сих пор томилась бы в больничной неволе.
– Так вы меня представите?
– Отчего же нет? Прошу за кулисы.
– Обождите минуту!
Скрипя сапогами, Маслов метнулся к цветочнице, прохаживавшейся с корзинкой нежного товара по фойе, купил самый шикарный букет и ринулся на покорение неприступной крепости по имени Ида Рубинштейн. Поручик и в самом деле оказался хорошим знакомым артистки, во всяком случае, из гримерной их не попросили прочь. И даже пригласили отужинать вместе с ближним кругом в ресторане. Сидя за столом рядом с Леоном Бакстом, лейтенант не спускал глаз со своей богини и слушал восторженный голос художника:
– Я покорен талантом и энергией Иды! Это существо мифическое. Как похожа она на тюльпан, вы не находите? Дерзкий, ослепительный тюльпан. Сама гордыня и сеет вокруг себя гордыню!
– Леон, перестаньте, а то совсем меня захвалите, – со смехом одернула декоратора актриса. – Лучше пообещайте и дальше работать со мной. Ваше оформление спектаклей – это всегда гарантия успеха.
В следующий раз Маслов увидел актрису на сцене Петербургской консерватории в роли Саломеи. Лейтенант заранее купил билеты в ложу, однако спектакль запретили черносотенный «Союз русского народа» и Святейший Синод, признав постановку аморальной. Но выступление, наделавшее в Петербурге столько шума, все же состоялось – Ида самостоятельно подготовила «Танец семи покрывал» на музыку, специально для спектакля написанную композитором Глазуновым. Вместе с хореографом Фокиным она уехала в Швейцарию и в тихом горном пансионате больше полугода отрабатывала сложный танец, полный эротизма и чувственности. С замиранием сердца лейтенант смотрел, как Ида танцевала, сбрасывая одно за другим прозрачные покровы. И в итоге на ней остались лишь крупные, в несколько рядов, жемчужные бусы. Зал замер. Затем разразился невероятной овацией. И Ида снова вышла и повторила концовку танца. Лейтенант слышал, как в соседней ложе знаменитый режиссер Станиславский неодобрительно фыркнул и громко кому-то сказал:
– Более голой и бездарно голой я не видел!
– Это он от обиды, – ужиная в «Яре» вместе с Масловым, пояснила танцовщица, которой кто-то из доброжелателей передал замечание мэтра. – Константин Сергеевич звал меня к себе, но я отказалась, найдя его театр устаревшим. Вы так не считаете?
Сидеть рядом с ней было невыносимым счастьем и в то же время мучением, истязанием плоти, и молодой человек не мог ни о чем больше думать, кроме как о ее гибком теле, только что извивавшемся на сцене. Маслов замялся и наудачу выпалил:
– Возможно. Да. Нет. Не знаю.
Смешавшись, он взял ее руку в свою и, прижав к губам, в волнении произнес:
– Если бы вы только могли видеть себя со стороны, несравненная Ида Львовна! Вы бы поняли мои чувства к вам! Я люблю вас так, как никого никогда не любил! Я готов ради вас на все что угодно!
– Ну что же, милый мальчик, ловлю вас на слове, – забирая свои пальцы из его ладони, холодно улыбнулась актриса.
– Скажите, что мне сделать, чтобы заслужить ваше расположение?
– Расположение мое вы и так уже заслужили.
Она провела прохладной рукой по его горячей щеке.
– Ведь вы мой самый преданный поклонник, и, поверьте, я это ценю.
А потом была ночь, всего одна ночь, перевернувшая всю жизнь поручика Маслова. Ночь, проведенная с Идой. Танцовщица сама пришла к своему обожателю и отдалась ему прямо на полу его съемной квартиры. А потом все. Как отрезало. Сколько Вадим ни молил, сколько ни клялся в вечной любви, Ида лишь смеялась. Но Маслов ждал, год за годом не переставая надеяться. Столько лет верного поклонения и вдруг просьба, неожиданная и жестокая, как пощечина. Эта женщина, Мата Хари, она совсем другая. Если Ида – свободолюбивая пантера, то Маргарета – домашняя кошка. Ленивая, неискренняя и жадная до наслаждений. Она как отражение благородной Иды в кривом зеркале. К Иде он до сих пор робеет подойти и рассказать про сжигающую его страсть, попросить о повторении ночи страсти, а леди МакЛеод сама уложила его в постель. Был ли он рад этому обстоятельству? Возможно. Но новая любовница слишком цепко впилась в него своими острыми кошачьими коготками, не отпуская от себя ни на шаг и требуя постоянных утех и признаний в любви.
Только отъезд на фронт на непродолжительное время избавлял штабс-капитана от ее докучливого общества. Маргарета караулила любовника, узнавая о его возвращении в расположение части, дислоцирующейся в Мэйи около Реймса от своих многочисленных знакомых в военной среде, и сразу же наведывалась к нему на квартиру. В этот раз она картинно застыла в дверях, немолодая женщина в длинном, в пол, платье и в шляпе с большими полями и страусовым пером. Обвела взглядом непритязательное холостяцкое жилище и капризно протянула:
– Вадим, вам нечего делать в этой ужасной казарме! Немедленно собирайтесь и едем ко мне в отель!
И он повиновался, как делал в течение последних лет. Повиновался потому, что до сих пор терзала сердце обида на гордячку Иду, и не было способа стать к ней ближе и добиться ее вожделенного тела и прекрасной души. Зато была рядом Маргарета, уже изрядно расплывшаяся под своими дорогими платьями, но все еще уверенная в своей неотразимости. В экипаже она держала штабс-капитана за руку и, глядя ему в лицо, говорила:
