Галина Романова - Ты у него одна
Эльмира просидела, скорчившись на полу, до тех пор, пока не затекли ноги. Потом она осторожно положила трубку на аппарат и пошла в кухню. Там она решила сварить себе крепкий кофе. Наделала бутербродов с колбасой, сыром и семгой и, дождавшись, когда над туркой вздыбится клубком густая темная пена, приступила к завтраку.
Зыбкое недоумение, не дававшее ей покоя после звонка Кошкина, начало понемногу приобретать более определенный характер.
Он позвонил. Позвонил сам, хотя отчаянно трусил. Значит… Значит, получил великодушное на то соизволение. Из чего следует, что о его поисках были осведомлены. Точно так же, как и о результатах его поисков. Значит, ДГ было все доподлинно известно. И он… Он своим скотским поступком решил позабавиться, что ли? Если ему было известно, что машину у Эммы угнали… Если было известно, что дама с ребенком, являющимся Эмме словно привидение, ездит как раз на этой самой машине, то…
От предположения, которое внезапно зародилось в ее голове, Эмма даже перестала жевать, уставившись невидящими глазами на дверной проем. А почему, собственно, нет?! Совершенно нельзя исключать такую возможность! Если он все это знал о самой машине, то почему бы ему не знать и о судьбе того человека, что на этой самой машине от нее так благополучно скрылся пять лет назад?!
Глава 16
В дом к «дяде Гене» ей пришлось пробивать с боем. Сначала охранник с собакой. Потом на ее пути возник Данила, а это было похлеще всего предыдущего. Если первые стражи лишь преграждали ей дорогу и что-то невнятно бубнили о занятости хозяина и невозможности его лицезреть, то Данила и вовсе не церемонился. Он просто схватил ее за предплечья, едва не приподняв от земли, оттащил в какой-то угол под лестницей (ей-таки удалось пробиться в дом) и зашипел змеем в самое ухо:
– Какого черта ты притащилась сюда, идиотка?! Что тебе здесь нужно?! Пулю в лоб?! Или чего-то еще?!
– Пусти меня немедленно. – Эмма старалась говорить спокойно. Так, чтобы не дрожал голос, чтобы не звенел слезой и не вибрировал от тоски и желания погладить его по щеке, но давалось это с трудом, с большим трудом. В конце концов она не выдержала и всхлипнула: – Пусти меня наконец! Мне больно!
Данила отступил от нее на шаг, расцепив железные тиски рук, и удивленно заморгал.
– Что это с тобой?
– Ничего! – огрызнулась Эмма, поправляя блузку под пиджаком, задравшуюся почти до груди. – Не хватай! Не твое! Иди вон к англичанке своей и служи ей… шестерка!
Удивительно, но он не оскорбился. Она бы даже могла поспорить, что ее ругань его развеселила. Данила сцепил руки перед собой и довольно заухмылялся.
– Чего лыбишься, как… как идиот?! – снова окрысилась она на него, заметив что нижняя пуговица на блузке оторвалась и предпоследняя также держится на одной нитке. – Оденься тут прилично с такими дикарями! Все испоганит, все изорвет, изомнет. Дикарь, одно слово – дикарь.
Пока она бубнила себе все это под нос, Данила продолжал ухмыляться. Поди пойми, что его так радует. Эмму это откровенно раздражало.
Что смешного, интересно, он в ней нашел? То, что растрепал ее, словно куклу тряпичную? Она-то, дура, собиралась с утра до самого обеда: на глаза компрессы из цветков ромашки, чтобы не были припухшими и покрасневшими, на лицо слой грима, чтобы щеки не казались синеватыми, на губы помаду оттенком посочнее. Костюм выбрала с легким пиджаком в мелкую стильную клетку, с короткой юбкой. Блузку поярче, не отдавая себе отчета, что цвет в точности повторяет оттенок вчерашнего кожаного наряда Ланы. Может, это-то его так и возбуждает? Может, оттого и глумится над ней, решив что она все это для него затеяла?
«А для кого же?» – кольнуло тут же в сердце, и Эмма печально вздохнула, пробормотав вслух почти миролюбиво:
– Мне его нужно увидеть.
– Кого? А? Кого мы желаем увидеть?
– Дядю Гену, – не приняла она подачу и ответила честно, без окусываний. – Пожалуйста, Данила! Мне нужно кое о чем его спросить.
– А я не подойду? – Он не сдвигался с места, преграждая ей путь из полутемного закутка под лестницей. – Я у него сейчас почти на правах родственника, так что…
– Нет, не подойдешь. – Эмма весьма грубо прервала его вальяжную манеру разговора и решительно двинулась грудью прямо на него. – Пропусти… хозяин!
Ох, она все сейчас готова была отдать, лишь бы он порывисто прижал ее к себе и начал шептать что-нибудь на ухо. Что-нибудь сладостно-упоительное, то, от чего раньше у нее совершенно не кружилась голова и постоянно хотелось заткнуть уши.
Но он этого не сделал. Отступил в сторону, так и не разжав рук и не прекратив ухмыляться, лишь бросил язвительно в спину:
– Ты бы поаккуратнее на поворотах. – Пробираясь мимо него, она сильно ударилась бедром о перила лестницы. – В твоем положении это может быть чревато…
Внутри все оборвалось. Итак… он допускает мысль о ее беременности, но ясно дает ей понять, что его это не колышет никоим образом. Ни тени заботы не было в его словах. Даже тривиального любопытства и то не прозвучало. Ничего, кроме сарказма. Голого, неприкрытого и холодного сарказма.
Ну и пусть, решила она и побежала вверх по лестнице.
Там, и только там ранее находились апартаменты «дяди Гены». Там дислоцировалась его штаб-квартира, его ставка, его вертеп. Прежняя жена Лариса не жаловала посетителей, сетуя на отсутствие у супруга времени на семью. Но теперешнюю это, очевидно, не так уж беспокоило. Во всяком случае, поднявшись, Эмма обнаружила толпу мужчин перед личным кабинетом «дяди Гены» и совершенно довольную жизнью супругу, порхавшую там в ночном пеньюаре.
Кивком головы поприветствовав присутствующих, среди которых попадались знакомые лица, Эмма решительно двинулась к дверям кабинета.
– Геша занят! – нараспев произнесла супруга, очевидно, исполняющая роль секретаря (это в пеньюаре-то!).
– Плевать, – еле слышно отрезала Эмма и, ворвавшись в обитель «дяди Гены», заперла за собой дверь на ключ, предусмотрительно кем-то оставленный в зеве замка. – Добрый день, дядя Гена!
Лицо ее озарила почти счастливая улыбка, тогда как глаза пытливо изучали обстановку.
Папа и дочка сидели рядышком на низкой оттоманке и в тот момент, когда она вошла, доверительно о чем-то шептались. При ее появлении разговор был скомкан, что не могло не отразиться на холеной физиономии Ланы. Она невыносимо высоко вздернула тонкие бровки и капризно выпятила губы.
– Добрый, Эммочка, добрый. – Дядя Гена был опытным политиком и понимал: раз девочка сама к нему пожаловала без капризов и лишних уговоров, значит, на то есть причины, и, видимо, весьма и весьма веские. А дочка со своими вечным нытьем «люблю-хочу-пойду замуж» может и переждать часок-другой. – Входи, входи. Ланочка, детка, позови сюда моего помощника и накрывайте к обеду, я недолго.
Ланочка ушла, весьма внушительно шарахнув напоследок дверью. Та саданулась о притолоку, открылась, закрылась и, снова открывшись, беззвучно закачалась на бронзовых петлях.
– Присаживайся. – Он похлопал ладонью по тому месту, где только что сидела его дочь, и устало потер глаза. – Ох уж эти дети! То одно, то другое. И чем взрослее они, тем глобальнее их проблемы.
– Да уж… – меланхолично поддержала она разговор, осторожно усаживаясь рядышком с «дядей Геной».
– Тебе не понять, милая. Когда-то ты еще это поймешь. Или… Или вчерашнее твое заявление не было блефом? Ну, признайся старику, не красней! Данилку хотела позлить и дочку мою подразнить? А? Угадал?
– Нет, не угадали, – упрямо мотнула Эмма головой, высвобождая локон волос, который «дядя Гена» принялся накручивать себе на палец (тоже еще герой-любовник!). – Я на самом деле беременна.
Она сидела вполоборота к двери и не могла не видеть, как та беззвучно приотворилась и на пороге возник силуэт помощника. Он замер, прислушиваясь к ее словам, и она его не разочаровала, решив развить эту тему.
– Я на самом деле беременна, дядя Гена. – Эмма склонила голову набок так, чтобы волна волос скрыла от нее замершего у входа Данилу. – И это может стать серьезной проблемой для вас.
– Да?! – Казалось, тот был удивлен или старался казаться таковым. – И каким же образом это может коснуться меня лично?
На последних словах он выразительно хохотнул и снова потянулся к ее волосам. На сей раз она противиться не стала. Пусть потешится.
– Вам вряд ли может понравиться иметь в зятьях человека, чей ребенок бегает по улицам города байстрюком.
Волна воздуха обдала ее сзади, и почти тут же ее приподняли с места за воротник.
– Чего мелешь?! – гневно обрушился на нее Данила, даже не удосужившись повернуть к себе лицом. – Какой ребенок?! Какой байстрюк?!
Ага! Значит, возможность родства уже не отрицается. Понятно… Идем дальше.
– Твой ребенок, милый. И перестань же меня трепать в конце концов! – Она возмущенно заворочалась, напоминая самой себе марионетку в его руках: руки растопырены в разные стороны, фалды пиджака разъехались, блузка снова задралась, обнажив голый живот. – Что за манеры?! На вашем месте, дядя Гена, я бы всерьез задумалась, прежде чем усыновить этого выскочку. Хам, одно слово…
