Евгения Горская - Дар или проклятие
Вадимову девку она увидела, почти подойдя к супермаркету. Та шла навстречу с объемным пакетом в руках. Весело так шла, словно никого вокруг не замечая. Даже, кажется, улыбалась. Со своими переживаниями Танечка почти забыла о Вадиме, вернее, не то чтобы забыла, а просто отложила проблему на потом, все-таки Вадим вариант неподходящий, особых сил на него тратить не стоит, но и спускать такое тоже нельзя. Она целый год считала его своим, тратила на него время, и тут – на тебе. Путается с какой-то девицей, а ей, Танечке, советует отправляться работать, как какой-нибудь поденщице.
Танечка улыбнулась про себя и шагнула к девице с объемным пакетом.
Домой Вадим отправился мимо автобусной остановки. Можно было пройти короче, дворами, но он автоматически прошел мимо излюбленного места районных алкашей. Матери среди них не было. Вообще-то до матерящейся компании она опускалась редко. Обычно шла к остановке, только если хлебнуть нужно было срочно, до дома не дойти. На середине улицы пить не станешь, а на остановке почти пивная. Сначала мать останавливалась чуть поодаль, потом попадала в центр компании, а иногда, когда компания расходилась, оставалась ночевать на лавочке. Вообще-то члены компании были мирные, незлобные и к матери относились «уважительно», как рассказывал слесарь дядя Аркадий, знавший печальную Вадимову тайну. Дядя Аркадий, сам почти не пивший, видя бесчувственную поэтессу, несколько раз звонил Вадиму, чтобы помог ее до дома довести, но тот всегда стоял твердо – нет. Хороший ты человек, Вадька, говорил слесарь, но тут ты не прав. Не по-божески это. Грех. Вадим точно знал, что грех лежит на матери, но не спорил – грех так грех.
Матери на остановке не оказалось, и Вадим, чертыхнувшись – лучше бы здесь торчала, направился к подъезду, в котором жил в далеком детстве. Лифта ждать не стал и отправился на пятый этаж пешком. Ему тошно было находиться в подъезде, казалось, все вокруг знают, что он алкоголичкин сын, и смотрят на него с брезгливостью.
Ключи от ее квартиры он всегда носил с собой, не объясняя себе зачем. Если не видел мать на трамвайной остановке, раз в несколько дней заходил к ней домой. Была пьяной, сразу же уходил, трезвой – перекидывался с ней двумя словами. Счета за коммунальные услуги он давно оплачивал сам, до ужаса боясь, что она потеряет жилплощадь и свалится ему на голову.
– Вадик? – слегка удивилась мать.
– Привет, – он, не раздеваясь, прошел в комнату.
Она сидела за компьютером, его Вадим подарил ей два года назад. Вернее, тогда новый комп он купил Зое, а матери отдал теткин старый. Он был уверен, что она поменяет его на бутылку водки при первом же запое, но ошибся. Вообще мать, как ни странно, вещи никогда не продавала. Он не понимал, где она достает деньги. По его представлениям, ни один нормальный человек никакой работы ей поручить не мог, но тем не менее где-то она все время подрабатывала.
Удивительно, но окончательно мозгов мать так и не пропила. Кончался запой, и она превращалась в нормального человека, далеко не глупого, доброго и, что самое странное, с хорошей памятью. Вот и компьютер освоила самостоятельно, во всяком случае, Вадиму вопросы задавала редко, и вопросы достаточно сложные, на которые непрофессиональный программист вряд ли ответит.
В квартире было чисто, и Вадиму стало стыдно, что он не разулся. Он вернулся в прихожую, скинул ботинки, но куртку снимать не стал, только расстегнул. Для него у входной двери стояли тапочки, которые мать купила лет десять назад, но он их ни разу не надел. И сейчас не стал, так в носках и вернулся в комнату.
– Рукопись редактирую, – объяснила мать.
– Интересная? – спросил он, усевшись в кресло.
Кресло было совсем старое, когда-то в детстве он любил залезать на него с ногами, рядом устраивал игрушки и читал любимую книжку «По дорогам сказки». Он до сих пор помнил эту книжку почти наизусть, и иллюстрации помнил. И помнил, как отец, который тогда еще был для него папой, все пытался подсунуть ему что-то другое и объяснял, какие интересные книги он ему купил, и даже начинал читать какую-нибудь из них вслух, и Вадик покорно слушал, а потом снова принимался за любимые сказки. Сейчас кресло было накрыто аккуратно сшитым чехлом, потому что обивка давно порвалась. Этого чехла Вадим до сих пор не видел, видимо, мать сшила его совсем недавно. А может, видел, только не обратил внимания, он давным-давно не сидел в этом кресле.
– Интересная, – мать улыбнулась и помолодела лет на десять. – Детектив. Очень неплохой. И написан грамотно.
Как ни странно, страшное пьянство не слишком сказывалось на ее внешности. То есть пьяная она выглядела глубокой старухой, но в нормальном состоянии превращалась в самую обычную женщину, не слишком ухоженную, но и не безобразную. Впрочем, какое состояние считать для нее нормальным, еще вопрос.
– Про убийство? – Когда-то Вадик делил книги на «про убийство» и «про войну», других он не признавал. Хотя нет, были еще книги «про приключения».
– Про убийство, – засмеялась мать, – и про любовь. Нет, действительно хорошая книга, хочешь, дам почитать?
– Хочу, – согласился Вадим, – отправь по почте.
Мать его электронный адрес знала, писала ему дважды: один раз стихи, а с полгода назад сообщила, что умерла ее давняя подруга, которую Вадим знал еще совсем маленьким. После похорон подруги он долго наблюдал мать на автобусной остановке.
– Хочешь, я тебя покормлю?
– Нет, спасибо. Я только что от Зои, наелся.
– Как она?
– Нормально.
Больше говорить было не о чем, он собрался встать и уйти, но почему-то не уходил.
– Как у тебя на работе?
– Нормально.
– Нормально платят? Рубль падает, не знаешь, чего ждать.
– Нормально.
– Помнишь тетю Аллу? У нее еще дочка твоя ровесница, Ксюша.
– Помню, конечно.
Алла была еще одной материной подругой, а с Ксюшей он в детстве сидел под столом, слушая разговоры взрослых, когда Алла вместе с дочерью приходили к ним в гости.
– У Ксюши ребенок маленький. Пять лет. Мужа нет. Ксюшу перевели на сокращенную рабочую неделю, совсем гроши получает, а Аллу сократили. Ребенок болеет часто, и они просто бедствуют. Я за последнюю книгу деньги получила, половину им отдала.
У бабушки мать часто просила денег, а у Вадима ни разу. Иногда, заходя к ней после длительных запоев, он видел, что есть в доме совсем нечего, и тогда, в отличие от бабушки, оставлял ей деньги. Через некоторое время мать долг отдавала, все до копейки. Она и за квартиру порывалась платить сама, но тут Вадим был категорически против, и она не настаивала. Она все понимала. После смерти бабушки мать даже не зашла к нему ни разу, догадывалась, что Вадиму это может быть неприятно. А кому приятно, если в гости заходит женщина, прежде валявшаяся на автобусной остановке?
– А Ксюшка работу ищет?
– Ищет, конечно. Только сейчас место найти непросто. Да у нее еще, знаешь, мигрени тяжелые, она иногда сутками встать не может. Такая беспросветная жизнь, ужас.
Никто, кроме нас, не виноват в нашей жизни, говорил дед. Не ищи виноватых на стороне.
– Ну, положим, если ребенка кормить нечем, можно встать и при мигрени. У нее какая специальность?
– Вадик, ты становишься очень похожим на деда, – в раздумье сказала мать. – Даже странно, маленький ты на него совсем не походил. Не знаю, какая у нее специальность. Техническая какая-то.
– Пусть она мне позвонит. Я попрошу, возьмем ее к нам. Только о мигренях придется забыть.
– Я передам. Может, чайку попьешь? У меня варенье есть, сама варила. Из мороженой вишни, правда, но получилось вкусно.
– Нет, не хочу. Зоя до отвала накормила.
– Отец давно звонил? – помолчав, спросила мать.
– Дня три назад. Зоя сказала, он только из больницы вышел.
– Что с ним?
– Она сказала, но я забыл. Ну какая тебе разница, что с ним?
– Никакой, – согласилась мать. Или не согласилась? – Он заканчивает жизнь одиноким стариком.
– Он кончает жизнь так, как этого хотел. Ну его к черту, не хочу о нем говорить.
– В том, что мы разошлись, не только его вина, моя тоже. Это трудно объяснить, да ты и слушать не станешь… – Она помолчала. – Знаешь, Вадик, дедушка был очень хорошим человеком, но жить с ним было трудно. Всем, даже бабушке, а она его очень любила. Черно-белой можно видеть жизнь в четырнадцать лет, а в тридцать пять пора понять, что люди – не безгрешные ангелы. Они совершают ошибки, и их нужно уметь прощать.
– Прощай, – буркнул он, – а я не буду. За подлость надо отвечать.
– Ты не прав, Вадик, – грустно сказала мать, – и не дай бог, чтобы ты понял это слишком поздно.
Отчего-то сегодня ничто не могло испортить ему настроение. Спускаясь вниз, Вадим кивнул незнакомой девушке, весело поздоровавшейся с ним, и ему было все равно, знает она, из чьей квартиры он идет, или нет. Не ее ума это дело.
Моросил дождь, и он натянул на голову капюшон. Улицы были почти пусты, все давно уже приехали с работы домой и сейчас сидели в тепле, ужинали, смотрели телевизор, только он не представлял, чем занять бесконечный вечер. Ноги сами понесли его в уже знакомый Наташин двор, и он успел удивиться и обрадоваться, увидев ее около багажника желтого такси, и побежал к ней, но не успел, потому что она быстро села в машину, и та плавно выехала со двора. Он в растерянности потоптался около подъезда, чувствуя себя совершенно беспомощным, зачем-то поднялся к ее двери и долго нажимал на кнопку звонка, потом сидел на ступеньке лестницы, словно отупев от ее неожиданного отъезда, пока какая-то женщина, сначала спускаясь с маленькой рыжей собакой, а потом поднимаясь после прогулки, подозрительно на него покосилась. Тогда он, наконец, поднялся со ступеньки и медленно поплелся домой.
