Александра Маринина - Фантом памяти
- А как же вы его на каталку затащите? - спросил я, быстро шагая рядом с девушкой. - Этот ваш боров действительно тяжелый, вы его не поднимете.
- Эмма Викторовна сказала, что сейчас сама придет.
- Ну да, вы с Эммой Викторовной на пару - это, конечно, мощь, фыркнул я.
Я представил себе дрожащую Голую Мексиканскую Собачку Эмму с тоненькими ножками и крошечными ручками, пытающуюся вместе с хрупкой Куколкой поднять с пола на каталку здоровенного мужика. Картина получалась малоправдоподобной даже с учетом моей писательской фантазии.
Не спрашивая разрешения, я вместе с Ритой вошел в апартаменты бизнесмена Лопарева. Внушительных размеров мужская туша валялась в ванной и хрипло, но изысканно материлась. Туша была голой, и во мне тут же взыграла мужская солидарность. Трусы висели на крючке, поверх халата, и я первым делом, выставив Риту в коридор, помог несчастному Лопареву прикрыть срам. Это оказалось делом нелегким, потому что ногой двигать он и в самом деле не мог, но мы справились. В этот момент я по достоинству оценил и то, что двери в комнатах не запирались, и то, что в ванной, как в хороших гостиницах, висел шнурок, соединенный со звонком на сестринском посту. А то вот так брякнешься, переломаешься и будешь лежать, пока тебя не хватятся.
В ванную каталка, естественно, не помещалась, и нужно было каким-то образом сначала вытащить бедолагу в коридор, а уж потом поднимать. Бестолочь эта Ритуля, тут не каталка нужна, а носилки, которые можно положить на пол.
- Рита, надо было носилки принести, - послышался за моей спиной сердитый голос Мексиканский Собачки. - Ты что, совсем тупая? Как мы его будем поднимать? Беги быстро за носилками.
- Так нету же в отделении, Эмма Викторовна, - залепетала Куколка. - Надо в приемный покой за ними...
- Значит, в приемный покой, - отрезала Собачка, и в эту секунду я как-то засомневался в правильности своего восприятия. Дрожащая голая собачка так не разговаривает, подобные интонации больше присущи фокстерьеру: тоже существо маленькое, на вид совершенно субтильное, но жутко агрессивное и отважное, а уж если вцепится зубами - вообще кранты.
Вероятно, судьбой было предписано устроить мне день больших и маленьких удивлений. Потому что дальше я действовал, не размышляя и, что самое поразительное, ни на мгновение не сомневаясь в собственных способностях. Я нагнулся, подхватил пострадавшего бизнесмена под плечи и колени и всего лишь с небольшим усилием аккуратно положил на каталку. Даже дыхание не сбилось. Ай да Корин! Впору самому себя зауважать.
- Дамы, не ссорьтесь, - великодушно произнес я. - Все гораздо проще.
- Ну вы даете, Андрей Михайлович, - восхищенно протянула Куколка и тут же замолчала под уничтожающим взглядом Эммы-Фокстерьера.
Эмма и Ритуля торопливо покатили травмированного купальщика к лифту, а я отправился к себе. Во время всей этой возни мне в голову пришла мысль настолько неприятная, что я чуть не завыл.
Усевшись в кресло, я вытянул ноги и прикрыл глаза. Что мне сказала сегодня Мимоза? Что я не вижусь со своими детьми. Что у моей дочери своя взрослая жизнь. Что у меня есть сын. Значит, она знает и количество моих детей, и их пол, и примерный возраст. Я ей этого не говорил, но в конце концов она могла прочесть это в каком-нибудь интервью, я никогда не делал секрета из моей семейной жизни, а журналисты частенько задавали соответствующие вопросы. Сама по себе информированность Мимозы еще ни о чем не говорила, но в совокупности со всем остальным... Она появилась в санатории-клинике после того, как сюда перевезли меня, а не раньше. Она первая подошла ко мне знакомиться. Она слишком часто говорит и делает вещи, которые кажутся мне проявлениями чрезвычайной проницательности, граничащей с ясновидением, но ведь это может оказаться результатом очень хорошей информированности. Она не угадывает шестым или каким-нибудь десятым чувством, что мне нравится, а что - нет. Она ЗНАЕТ. Потому что ей все сказали, ее проинструктировали, ее хорошо подготовили. И она легко может зайти ко мне в комнату, не обратив на себя особого внимания, потому что лежит в том же отделении, в неврологии, и все видят, что мы постоянно вместе гуляли и сидим в столовой за одним столом.
Мимоза, Елена Прекрасная... Я жду опасность извне, а она тут, рядом со мной, каждый день. Ну ты и влип, Корин! Надо немедленно что-то предпринимать.
Я схватился за телефон и позвонил Мусе.
- Ты можешь сегодня приехать? - начал я с места в карьер.
- Конечно. Что-то случилось?
- Пока нет. Но нам нужно поговорить. Не по телефону.
- Ты... - Муся задержала дыхание, потом осторожно спросила: - Ты что, вспомнил?
- Нет, к сожалению. Ничего я не вспомнил. Но ты приезжай, дело серьезное.
- Хорошо, я буду часам к восьми. Годится?
- Годится. Я буду ждать.
К восьми. До этого мне предстоит прожить полтора часа до обеда, потом три часа занятий с Бегемотом Викторовичем, потом ужин. То есть как минимум два раза встретиться с Мимозой. Может, увернуться? Сказать Куколке, что плохо себя чувствую, и попросить принести еду в комнату. Или вообще поголодать, тоже полезно. Или сходить в буфет, купить булочек и каких-нибудь бутербродов и затаиться, уйти в тину.
Ладно, до обеда еще есть время, успею принять решение. А пока включу компьютер и поработаю.
* * *Гостиница в деревне оказалась более чем приличной. У меня спросили имя, но документов не потребовали. О цене номера я не стал справляться, сказал лишь, что расплачиваться буду кредитной картой. Сколько бы ни стоил номер (а я попросил самый лучший, и мне предоставили двухкомнатный люкс), денег на карте наверняка хватит, даже если я проживу здесь год.
Осмотревшись в номере, я прикинул, что спать, пожалуй, еще рановато, всего-то начало одиннадцатого, да и не затем я остался в этой деревне, чтобы отдыхать. Мною двигало любопытство, и хотелось начать уже что-то бросать в его ненасытную утробу. Поэтому я спустился вниз, вышел на улицу и заглянул в ближайшее же заведение, над дверью которого маняще переливалось огнями название "Только у нас!".
Зал был полон, и мне с трудом удалось найти место у барной стойки. Я заказал выпивку, совсем легкую, чтобы не дразнить вроде бы успокоившегося зверя - мое высокое давление, и принялся осматриваться. Публика оказалась весьма разношерстная, но мне показалось, что мужчины в общей своей массе в среднем были моложе женщин. Если молодых парней, лет по двадцать - двадцать пять, было довольно много, то девушек такого же возраста - по пальцам перечесть, зато взгляд постоянно натыкался на женщин старше пятидесяти, было и множество прелестных старушек с аккуратно уложенными волосами и жемчугами в ушах и на морщинистых шеях. А вот стариков такого же возраста я что-то не заметил. Наверное, такой половозрастной состав связан с особенностями заведения, не зря же вывеска утверждала, что "только у них!". Любопытно, что же это такое, чего нет в других барах? Или просто рекламный трюк?
Я не спеша потягивал свой напиток, продолжая методично ощупывать глазами присутствующих, и вдруг наткнулся на Лаки и Буллита. Дети сидели за столиком с двумя мужчинами и о чем-то оживленно болтали. Вернее, болтали мужчины и Буллит, а Лаки сидела тихая и молчаливая. Это что же получается, Анна отпускает своих малолетних детей на ночь глядя в подобные заведения? И это тоже одна из тех вещей, которые "приняты" в этой странной деревне? Да, пожалуй, я не зря остался, здесь, кажется, есть немало занятного.
- Я вижу, в вашем заведении даже дети находят себе занятие, обратился я к бармену, сосредоточенно протиравшему высокие стаканы. - Неужели их родители не беспокоятся?
Бармен на мгновение поднял на меня глаза, слегка улыбнулся и тут же вернулся к прерванному занятию.
- У нас безопасно, никто не причинит вреда детям.
- В вашей деревне так любят детей? - уточнил я.
- Детей Анны - да. Их никто никогда не тронет. Это невозможно.
Хм, загадочный ответ.
- А других детей тронут?
- Детей не трогают. Если с ними что-то происходит, то это судьба.
Еще загадочней. Или у них тут все бармены - философы?
- А почему детей Анны любят и не трогают? - продолжал приставать я. - Они что, особенные?
- Дети Анны - это дети Анны, - произнес бармен, не отрываясь от стакана. - Они неприкосновенны. Это закон.
- И кто придумал этот закон?
- Его никто не придумывал. Он был всегда.
Пока я озадаченно переваривал формулировку, бармен отошел к другому концу стойки и вступил в беседу с каким-то посетителем. Формулировка оказалась совершенно несъедобной, никакое усилие мысли не могло выработать фермент, чтобы усвоить ее, и я слез с высокого стула и стал пробираться к столику, за которым сидели дети.
