Эпидемия D - Джереми Бейтс
– А что с ней такого? Танцует себе и танцует.
– Уже очень давно. Сам сказал, без остановки. А если у нее случится сердечный приступ и она умрет? Это будет на нашей совести, потому что мы никому ничего не сказали.
– Чего выдумал. Сердечный приступ? Если уж она так устанет, просто остановится и пойдет спать. Не умрет она.
– А если она танцует не по своей воле и заснуть просто не может?
– Как это «не по своей воле»?
– Не знаю…
Джастин понизил голос.
– Она все еще в нижнем белье, ясно? В том же самом. И все еще танцует. Я только что видел.
У меня отлегло от сердца.
– С ней все нормально?
– Вроде да. Так что никому про нее не говори – тогда станет ясно, что ты подглядывал за ней из моего окна.
– Не буду, – согласился я, хотя сам не знал, решил я что-то или нет. – Спасибо, Джастин. Пока.
– Пока. И, Бен, – лучше никому не говори.
Когда на улице стемнело и я знал, что родители не придут меня проверять, я выскользнул из гаража и перепрыгнул через забор на заднем дворе. В доме Салли на первом этаже горел свет.
С замиранием сердца я поспешил через лужайку. Поднялся по ступенькам заднего крыльца и заглянул в стеклянную дверь. Салли сидела на диване, на котором я спал, и смотрела телевизор, на коленях – миска с попкорном.
Я постучал в дверь и быстро отошел, иначе она поймет, что я за ней подглядывал.
Через мгновение она появилась. Озабоченное выражение лица сменилось улыбкой, когда она увидела, что это я. Она распахнула дверь и сказала:
– Привет, Бен. Ты что пришел?
– Надо тебе что-то сказать.
Я пересказал все, о чем говорили по телефону шериф Сэндберг и мой отец. Потом добавил: мне кажется, что двое погибших с посиневшими и окровавленными ногами могли дотанцеваться до смерти и есть что-то, что заставило их танцевать, как и в случае с мисс Форрестер и женщиной в доме на Сивью-стрит. Напоследок сказал:
– Похоже, в городе происходит что-то плохое, но не знаю, говорить ли об этом папе.
Салли внимательно все выслушала, и я подумал: правильно сделал, что все ей рассказал начистоту. Но когда она заговорила, я понял, что она во все это не верит.
– Ты правда думаешь, что одно с другим связано?
– Откуда еще у двух трупов синяки и окровавленные ноги? Может, и у третьего тоже?
– Не знаю, Бен… Но что может заставить людей танцевать без остановки?
Я пожал плечами.
– Наркотики?
– Наркотики заставляют тебя танцевать несколько дней? Ну, возможно. Но кто дал им наркотики?
– Не знаю. Просто беспокоюсь о мисс Форрестер. Она танцует с тех пор, как мы видели ее в четверг. Уже три дня, и, похоже, она так и танцует.
– Откуда ты знаешь?
Я замялся, а потом сказал:
– На ней то же самое нижнее белье, которое мы видели в четверг.
– Откуда вы знаете, какое на ней белье?
– Когда мы видели ее в четверг, она танцевала без одежды, только в нижнем белье. И оно же было на ней в пятницу, когда мы решили ее проверить. Я только что позвонил моему другу Джастину, он живет через дорогу от нее, и он сказал, что она и сейчас в том же белье. Если бы перестала танцевать, наверное, нашла бы время что-то на себя надеть.
Салли задумчиво нахмурилась.
– Ты мне этого не рассказывал!
– Проверить бы ее ноги – наверняка все в синяках и подтеках от этих танцев.
– Возможно, ты прав…
Я воспрянул духом.
– Значит, ты мне веришь?
– Вряд ли ты все это выдумал. И я видела, как танцевала женщина на Сивью-стрит. Наверное, их что-то связывает. Но тогда что-то связывает и этих покойников… – Она с шумом выдохнула. – Не самая подходящая история для субботнего вечера, Бен. Что собираешься делать?
– Думаю, надо рассказать папе о мисс Форрестер и женщине на Сивью-стрит. Но что именно сказать – не знаю. Не признаваться же, что я подслушал его разговор с шерифом.
– Что подслушивал, говорить не надо. Просто скажи: в четверг был у друга, выглянул в окно и увидел, как твоя учительница танцует в окне на другой стороне улицы. А сегодня снова говорил с другом, и он сказал, что она все еще танцует и выглядит не очень хорошо, вот ты и беспокоишься за нее.
– Джастин сказал, что она выглядит нормально.
– Этого отцу говорить не надо. Ты же хочешь, чтобы он пошел ее проверить, так?
– Не он. Шериф.
– Если хочешь, чтобы проверить ее пошел шериф, надо сказать, что выглядит она не очень хорошо.
– Думаешь, он как-то свяжет это с покойниками?
– Если не свяжет, значит, он не шериф, а отстой, верно?
– А женщина на Сивью-стрит?
– Что с ней?
– Если она уже давно танцует, то, скорее всего, тоже может рухнуть от сердечного приступа. Но если я скажу папе, что мы с Хомяком видели ее в пятницу вечером, он поймет, что мы вышли на улицу без спроса. Может, даже догадается, что ходили на пляж.
– Запросто. Не говори отцу, что видел ее в пятницу вечером. Скажи, что видел ее сегодня, когда катался на велосипеде. Какая разница, когда именно ты ее видел, так? – Салли глянула на часы. – Лучше поговори с отцом сейчас, пока он не лег спать. Если ты прав и обе эти женщины могут помереть, чем раньше шериф их проверит, тем лучше.
– Наверное, ты права… – Я замешкался – как лучше попрощаться? Будь Салли Хомяком, то «покедова, мудила» было бы в самый раз. Но мы с ней танцевали и почти целовались, поэтому перед уходом хотелось сказать что-то важное, но я понятия не имел, что именно.
Она спросила:
– Кстати, как там Хомячок?
– Его мама сказала, что весь день спит. Думаю, больше ни капли алкоголя в рот не возьмет.
Салли рассмеялась.
– Так и надо дуралею. Слушай… не хочешь завтра заглянуть? Родители вернутся только в понедельник, а то и во вторник. Кино можем посмотреть?
– Конечно, – сказал я, мне очень понравилась эта идея. – Во сколько?
– Давай в полдень? Расскажешь, как поговорил с отцом.
Лежа в своей постели в гараже с выключенным светом, под стрекот сверчков и кузнечиков за темным окном, я прокручивал в голове разговор с отцом. Он смотрел вечерние новости с Уолтером Кронкайтом. Я спросил, можем ли мы поговорить, и он понял, что у меня что-то серьезное, – сразу выключил звук телевизора. Я рассказал ему все, о чем
