Смерть по расчету [Сборник] - Алексей Макеев
– Каким образом? Если он так избит был, что вы его на руках тащили в больницу? – удивился Гуров. – И неужели вы не заметили, что они мертвы?
– Не заметила, начальник, – помотала головой старуха. – Какое там! За ребятишек испугалась! А как убить мог? Гешка – он всегда мужиком был, даже когда под лавку пешком ходил. Гришку защищал, за меня пытался вступаться перед отцом, как подрос малость. А тут, видать, не выдержал ребятенок – схватил бревно, да и… Много ли пьяным в дымину надо?..
– Зачем вы взяли вину на себя? Он ведь ребенок, а с учетом всех обстоятельств квалифицировали бы как самооборону или убийство в состоянии аффекта. Вы бы остались на свободе и смогли заботиться о своих детях. – Лев с огромным вниманием слушал каждое слово из рассказа старой жен-щины.
А та сидела с довольным выражением лица, глаза сияли, в них светилась гордость за сына:
– Я, взрослая баба, побоялась, а он смог! Освободил нас от мучителей, потому что с рождения такой. Железный характер! Он меня спас и Гришу, если бы не Гешка, то мучились бы дальше, кто его знает, что бы эти звери сотворили в пьяном угаре. Это должна была я сделать! Моя вина, моя судьба! А сыночек всего лишь помог мне, так что отвечать тоже мне. С ребенка какой спрос, да и затравят потом в деревне, всю жизнь бы ему припоминали этот поступок, а так только я виновата в том, что из-за своего мягкого характера всех погубила. Пускай меня убийцей считают, зато у сына жизнь не испорчена, не аукнется ему та ночь.
Старуха Пирогова подняла на Льва мутные глаза, в них горело торжество. Через секунду взгляд погас, а в голосе зазвучала тоска:
– Поленом я мертвяков хорошенько по головам простучала, чтобы и на том свете вспоминали о своем пьянстве и бесчинстве, а дальше к участковому пошла. Пока милиция трупы осматривала, я написала чистосердечное признание, что полено взяла, да и поразбивала им бошки спящим. Меня сразу под замок, потом в психушку возили на экспертизу, потом суд, потом зона. Мальчишек тетка двоюродная забрала к себе на воспитание, увезла из деревни, чтобы пальцем не показывали. Попросила отказную на них написать, чтобы денег больше платили как сиротам, да и они сами рады были поменять фамилию и забыть про отца-урода и мать-убийцу. Гришка меня не забывал, все пятнадцать лет писал. Когда я вышла из тюрьмы, даже пару раз приезжал, денег пытался дать, но я не беру. Мне на этом свете уже ничего не надо, да и должна я сыновьям своим всегда буду, что выросли без любви и заботы матери, в чужом доме. Жизнь себе и им испоганила, поскорее бы сдохнуть да не быть обузой никому. А Геша не простил меня, и правильно. С той ночи я не слышала о нем, не видела, умерла я для него.
– А что, собственно, он вам не простил? Если он убил? – озадаченно спросил Гуров. Все-таки странная логика у его собеседницы!
– Так то и не простил, что пришлось ему за себя и брата постоять. А мать взяла – и уехала на двадцать лет. Ему неважно, что я на себя вину взяла, что не на курортах отдыхала, а на зоне лямку тянула, – взмахнула руками Пирогова. – Мать не защитила, а потом бросила – вот и не смог простить. Не тюрьма мне наказанием была, а испорченная жизнь детей. Я себя уже давно мертвой считаю, одна упаковка для души еще таскает ноги по свету. Так что ты меня ни конфетками не заманишь, ни тюрьмой не напугаешь, я своего сына не сдам и глотку буду за него грызть до последнего вздоха.
– А если ваш сын убийца, девчонок пачками в тираж отправлял?
– Это мой грех, – сурово заявила старуха и поджала губы. – Если зло и творит кто из них, это я виновата, что не дала любви и заботы, не научила, как жить правильно. Я за свои ошибки ответить готова хоть тысячу раз и на том свете перед богом отвечу, а дети не виноваты, что мать их такая слабохарактерная оказалась, что не защитила перед уродами. Меня и судите, а их не дам тронуть.
– А в чем вина девчонок, которые только жить начали? – повысил голос Гуров. – Они-то в чем ошиблись? Что доверились вашему сыну?
Старуха молчала.
– Они оба Пироговы были до смены фамилии? Отчество какое? Вашего мужа Николаем звали, если не ошибаюсь? Григорий Николаевич, получается?
Но старуха снова превратилась в немую черную фигуру.
– Что насчет квартиры в Москве? Откуда у вас квартира? – поинтересовался сыщик. Ответом ему была все та же тишина.
Гуров попытался разъяснить последствия ее молчания:
– Вы же сами сталкивались с законом и знаете, что лучше со следствием сотрудничать. У нас есть необходимые доказательства, чтобы надолго засадить Григория, но если он сдастся добровольно и напишет чистосердечное признание, то это станет смягчающим обстоятельством на суде.
Женщина молчала в ответ, на ее лице не отражалось ни единой эмоции.
– Если вы хотите позаботиться о своем сыне, то помогите нам разобраться. Может, и не он преступник? Скрываясь, он ставит под подозрения прежде всего себя! Когда он даст показания, мы сможем разобраться и найти, кто организатор всех преступлений.
Но старуха замерла немой статуей. Еще полчаса Гуров приводил один довод за другим, но все его слова разбивались о каменную стену молчания.
Он вернулся к окошку дежурного и приказал:
– Отпускай Пирогову. Только участковому накажи, чтобы каждый день к ней заходил, проверял, нет ли гостей. Кто там участковый, где его можно найти для разговора?
– Так все по деревням катаются, – развел руками полицейский. – Облаву начали, ищут за вознаграждение беглеца.
– Дай номер его телефона, сам поговорю. – Лев был раздосадован безрезультатной беседой с матерью Григория, он понимал, что ему не хватает совсем чуть-чуть информации, чтобы разобраться с этим делом.
В опустевшем кабинете Лев позвонил Орлову, и тот подтвердил, что заявление о кражах в особо крупных размерах из банка поступило, а полковник Гуров назначен куратором от столицы при проведении оперативных действий по банковскому делу, и можно теперь проводить следствие дальше на официальной основе.
– Крячко высылаю на подмогу? У тебя там
