Наваждение - Линкольн Чайлд
— Доказательство, говорите?
— Да.
Воцарилось долгое молчание. Трапп откинулся назад.
— Тогда картина, я убежден, пропала. Сгорела во время пожара в его доме.
— Вы говорите о его поместье в Порт-Аллене? Я ничего не знал о пожаре.
Трапп глянул на агента.
— Тогда вы многого не знаете, мистер Пендергаст. Доктор Торгенссон умер не в Порт-Аллене.
Пендергаст не смог скрыть удивления.
— Вот как?
— В последние годы жизни у Торгенссона были значительные денежные затруднения. Его преследовали кредиторы: банки, местные торговцы, даже городская налоговая служба. В конце концов его выселили из поместья. Он поселился в каком-то домишке у реки.
— Откуда вы все это узнали? — спросил д’Агоста.
Вместо ответа Трапп поднялся и вышел из комнаты. Послышался звук растворяемой двери, потом Трапп, видимо, выдвинул ящик стола. Минуту спустя он вернулся и вручил Пендергасту папку.
— Это документы кредиторов. Посмотрите верхнее письмо.
Пендергаст взял из папки пожелтевший лист с неровно оторванным краем — письмо на бланке агентства Пинкертона.
«Она у него, это точно. Но мы не смогли ее найти. Мы обыскали его халупу сверху донизу — пусто, так же как и в доме под Порт-Алленом. Там нет ничего ценного, и уж точно нет картины Одюбона».
Пендергаст убрал бумагу, просмотрел другие документы и закрыл папку.
— Вы, конечно же, похитили документ, чтобы помешать конкурентам.
— Какой смысл помогать соперникам? — Трапп забрал папку и положил на диван. — Все равно это уже не актуально.
— А почему?
— Несколько месяцев спустя после его переезда в дом ударила молния и сожгла его дотла — вместе с Торгенссоном. Если он спрятал «Черную рамку» где-то еще, это место уже не найти. А если она была в доме — сгорела вместе с ним. — Трапп пожал плечами. — К сожалению, мистер Пендергаст, «Черной рамки» больше нет. Уж я-то знаю — я потратил на нее двадцать лет жизни.
— Не верю ни единому слову, — высказался д’Агоста, когда детективы спускались на лифте. — Он просто хочет уверить нас, что у него не было мотива убивать, вот и доказывает, что Хелен не собиралась завладеть картиной. Прикрывает задницу, боится, как бы его не заподозрили в убийстве, — вот и все.
Пендергаст не отвечал.
— Парень явно себе на уме, мог бы придумать историю поумней. Они оба охотились за картиной, и Хелен его опережала. А Траппу не хотелось уступать свое законное наследство. Ясно как день. И потом эти его делишки — меха, слоновая кость… Определенно у него есть связи в Африке, и он мог ими воспользоваться, чтобы организовать убийство.
Двери лифта отворились, и приятели через вестибюль вышли в пахнущую морем ночь. Вздыхали волны; тысячи светящихся окон превратили темный пляж в играющую разноцветными огнями полосу. Из ближайшего ресторана доносилась мексиканская музыка.
— А как вы узнали про это барахло? — спросил д’Агоста, когда они зашагали по дороге.
Пендергаст как будто очнулся.
— Простите?
— Ну — вещи в гардеробе? Меха?
— По запаху.
— По запаху?
— Любой, кто имел такие вещи, скажет вам, что у меха больших кошек есть слабый запах — не то чтобы неприятный, скорее напоминает мускус, и его ни с чем не спутаешь. Мне это хорошо известно: в детстве мы с братом часто прятались в гардеробе, где у матери хранились меха. Известно, что Трапп занимается контрабандой слоновой кости и носорожьего рога — отсюда и до мехов недалеко.
— Понятно.
— Послушайте, Винсент, тут в двух кварталах ресторан «Карамино». Я слышал, там подают лучшие на побережье залива клешни каменного краба. Особенно хороши они с холодной водкой. А мне как раз очень нужно выпить.
29
Нью-Йорк
Капитан Хейворд вошла в помещение для допросов в цокольном этаже полицейского управления, и двое вызванных по делу свидетелей вскочили. Вскочил и сержант из отдела убийств. Хейворд нахмурилась.
— Так, все сели и расслабились. Я вам не президент. — Она понимала, как действуют на людей золотые капитанские лычки, особенно на моряков, но это было уж слишком; Хейворд даже становилось не по себе. — Извините, что пришлось потревожить вас в воскресенье. Сержант, пригласите свидетелей по очереди, в любом порядке.
Капитан прошла в кабинет из тех, что получше: в таких беседуют с доброжелательно настроенными свидетелями, а не разбираются с упрямыми подозреваемыми. Тут стояли кофейный столик, письменный стол и пара стульев. Инженер звуко- и видеозаписи был на месте и кивнул ей, показывая большой палец.
— Спасибо, что все так быстро организовали — сказала Хейворд.
На Новый год она дала себе зарок обуздать свой нрав с теми, кто ниже ее по служебной лестнице, а с теми, кто выше — не церемониться. «С подчиненными — помягче, с начальством — построже» — вот отныне ее девиз.
Хейворд выглянула из кабинета.
— Пригласите, пожалуйста, первого.
Сержант ввел первого свидетеля. Тот все еще был в форме. Хейворд усадила его.
— Я знаю, что вас уже опрашивали, но, надеюсь, вы не против поговорить еще раз. Постараюсь побыстрее. Кофе, чаю?
— Нет, спасибо, капитан, — ответил моряк.
— Вы — начальник службы безопасности судна?
— Да.
Начальник службы безопасности, добродушный пожилой джентльмен с шапкой седых волос, говорил с приятным британским акцентом. Он выглядел как отставной полицейский инспектор из какого-нибудь английского городка. «А скорее всего, — подумала Хейворд, — он и есть отставной инспектор».
— Итак, что произошло? — Лора предпочитала начинать с самых общих вопросов.
— Все началось вскоре после отплытия. Мне доложили, что одна из пассажирок, Констанс Грин, странно себя ведет.
— Как понять — странно?
— Она взяла на борт своего ребенка, трехмесячного младенца. Это уже необычно — я и не припомню, чтобы пассажиры брали в плавание таких малышей. Тем более — одна мать, без отца. И как только она оказалась на борту, какая-то общительная пассажирка захотела взглянуть на младенца и, наверное, наклонилась к нему слишком близко, а мисс Грин ей пригрозила.
— И как вы поступили?
— Я побеседовал с мисс Грин в ее каюте и пришел к выводу, что она лишь чересчур осторожная мать. Такое иногда случается, и никакой реальной угрозы не было. Женщина, которая пожаловалась, по-видимому, просто назойливая старая дама.
— И как она вам показалась? Мисс Грин, в смысле.
— Спокойная, собранная, держалась весьма официально.
— А ребенок?
— Находился там же, в ее каюте, — наша хозяйственная служба предоставила им кроватку. При мне он спал.
— А потом?
— Мисс Грин не выходила из каюты три или четыре дня. Оставшуюся часть пути ее видели часто. Ни о каких других происшествиях я не знаю, но на иммиграционном контроле она не смогла показать ребенка. Младенец, понимаете
