Колокол - Лора Кейли
– Хотя наш юрист посчитал это некорректным.
– Не вижу ничего некорректного.
– Вот и я ему также сказала.
– И были абсолютно правы.
– Приятно иметь дело с умными людьми. – Улыбнувшись, директриса вышла, оставляя за собой лишь резкий флёр дорогих духов и цокот звонких набоек, удалявшийся по коридору.
– Какая приятная женщина, – сказала Элен, хотя совсем так не считала.
– Определённо, – кивнул Андре, просматривая документы ребёнка.
Через десять минут директриса вернулась.
– Его сейчас приведут, – сказала она, – одевают.
– Мы очень рады, – опять сказала Элен, а после задумалась, не надо ли было сказать что-то ещё.
Директриса посмотрела на Андре.
– Наш врач говорит, что у мальчика нет никаких шансов, – достаточно сухо сказала она, – навряд ли он будет ходить без опоры.
– Это предположение, мадам, – Андре встал и одёрнул пиджак, – а любое предположение им и остаётся, если не доказать обратное.
– Может, вы и правы, я не буду спорить. Но скажите… – Она сжала губы и замолчала.
– Говорите.
– Вы собираетесь лечить его где-то за границей?
– Нет, мы будем лечить его здесь.
– Хорошо, – без особой радости произнесла директриса.
Доктор взглянул на документы ребёнка ещё раз – и нахмурился.
– Что-то не так? – спросила директриса.
– Я был так озабочен больничной картой мальчика, что невнимательно посмотрел всё остальное…
– И что именно вас насторожило, месье Бёрк?
– Здесь написано, – он ткнул пальцем в одну из граф, – что у мальчика есть оба родителя и старшая сестра.
– Если написано, значит, так оно и есть, – равнодушно отрапортовала она.
– Они могут искать его?
– Детей, сданных в детдом, никто не ищет, доктор.
В коридоре послышались шаги. Твёрдые и еле слышные, и ещё какое-то постукивание. Костыли, понял доктор. Элен смотрела на секундную стрелку, которая завершала уже третий круг, а шаги даже не приблизились к двери. Директриса молчала, то сводя губы трубочкой, то возвращая на место.
– Сейчас придут, – сказала она.
– Ничего-ничего, – сказал Андре.
– Мы всё понимаем, – кивнула Элен.
На пороге появились двое – мужчина в белом халате и мальчик на костылях. Ноги его будто волочились по полу, подкашиваясь в коленях, то и дело пытаясь найти под собой опору. Он удивлённо смотрел по сторонам.
Директриса встала с кресла, как и Элен.
– Проходи, – сказал мужчина в халате и одобрительно похлопал мальчика по спине. – Стесняется ещё… – Он посмотрел на приёмных родителей.
– Ничего, привыкнет, – сказала директор. – Проходи, Жоэль, познакомься, – мальчик повернулся к Бёркам, – месье и мадам Бёрк.
– Здравствуй, – Элен улыбнулась.
Ребёнок кивнул.
– Теперь ты будешь жить с ними, – сказала директриса, будто дело было лишь в смене места жительства, и не более того.
Элен покосилась на равнодушную женщину и наклонилась к ребёнку.
– Мы хотим быть твоими родителями, – сказала она и погладила мальчика по голове. – Можно? – спросила она и сама не заметила, как слёзы покатились по её щекам.
«К чему такая сентиментальность? – думал Андре. – Ну да ладно, может, так оно даже лучше, может, так всегда и происходит в подобные моменты…»
– Машина ждёт во дворе, – только и сказал он.
– Мы тебя очень ждали… – Элен, дрожа, забрала у мальчика один костыль и дала ему свою руку.
– Надеюсь, у вас всё будет хорошо, – сказала директриса.
– И мы надеемся, – доктор Бёрк пожал ей руку.
Они медленно шли по коридору к выходу. На верхних этажах уже были слышны детские голоса. Элен смотрела на мальчика и не понимала, откуда в ней взялось столько нежности к этому незнакомому ребёнку. Всё дело в жалости, поняла она.
Андре Бёрк опередил их и уже стоял у выхода, придерживая тяжёлую дверь. В его мозгу уже сменялись расчёты и план предстоящего лечения. Для начала нужно будет взять анализы, думал он, обследовать ребёнка по всем пунктам – на это уйдёт без малого две недели, – а потом уже можно приступать к работе. По его расчётам, результат можно будет ждать уже через три месяца, если всё пойдёт по плану; а если нет… Он посмотрел на мальчика – нет, никаких «если» быть не может.
Элен осторожно переступила порог детского дома, пропустив вперёд ребёнка и бережно поддерживая его за руку.
– Какой он чудесный, – чуть не плача, сказала она Андре, когда поравнялась с ним.
Доктор Бёрк никогда не разбирался в детях, никогда не замечал их чудесности, но согласился – на всякий случай.
25 глава
Землю эту продали месяц назад. Отец Ланге ездил в правление, в город, но вернулся оттуда ни с чем. Ничего не нашёл – ни концов, ни людей. Люди сами его нашли, потом. Приехали, предупредили, попросили уйти. Франсуа Ланге не двигался с места. Да и куда ему было? Не ваша это, говорят, собственность, а где его? У него и нет ничего; как пришёл в этот храм, так и остался здесь. Третий день он не вставал с кровати – после приезда тех двоих стало плохо с сердцем. Мария тогда прибежала к нему и еле доволокла до кельи. Она хоть и взрослая уже, но девчонка девчонкой, ручки тоненькие и ножки такие же, а Франсуа Ланге совсем не маленький человек. Говорят, старость приземляет, вроде как уменьшаются люди; падре со временем, может быть, и ссутулился, но меньше от этого не стал.
– Ты как же дотащила меня, Мария? – спросил он, как пришёл в себя.
– С Жоэлем на пару, – она улыбнулась. – Мы вас до кровати довели, а он вам потом чётки в руку вложил и ещё долго рядом стоял, бормотал что-то.
Падре опять уходил в сон. Каждый раз, когда дремота настигала его, он молился, чтобы проснуться, а тут и слова не успел сказать. Душная, неподъёмная усталость поглотила его, опуская на самое дно своих тенистых покоев. Неспокойный был у него сон; то и дело он ворочался в постели, будто предчувствовал что.
Проснулся от странного шума. Через сон сначала подумал, что ему показалось. Мало ли что послышится на старости лет – и слух уже не тот, и разум, и приходит на ум разное, нехорошее, тёмное… Часто такое с ним случалось: вроде сидит в тишине, а будто есть в ней кто. То ли шуршит, то ли ползёт. Не тронуться бы умом на старости лет, думал он. Вот оно, Божье проклятие… Каждый раз Ланге молил Господа, чтобы Он пощадил его, не очернил светлый ум, не лишил его ясности. Вроде всё стихло, прислушался падре; только мелкий дождь накрапывал за окном, да листья шумели.
«Пора бы убрать во дворе, – думал он, уходя в тягучую дремоту, – сгрести все листья
