Рафаэль Кардетти - Парадокс Вазалиса
— Такие отметки ставили в Метохионской библиотеке, размещавшейся в константинопольском монастыре Гроба Господня, — пояснила исследовательница. — В 1846-м, спустя два года после открытия «Sinaiticus», Тишендорф опубликовал книгу, названную «Путешествие на Восток». Небольшой ее отрывок посвящен его визиту в Метохион. Подробностей Тишендорф не приводит, но я уверена, что он видел эту рукопись и понял, что речь идет о неком палимпсесте. Ему не удалось вынести рукопись из библиотеки, как ранее, на Синае, «Sinaiticus», но он вырвал из нее первую страницу — в качестве доказательства. Вероятно, он предполагал вернуть в монастырь позднее и забрать весь Кодекс, но его переговоры с царем успехом не увенчались, а сам Тишендорф умер, так и не получив возможности вернуться в Константинополь.
— А что стало с рукописью?
— В конце девятнадцатого века она все еще находилась в Метохионе. В 1899-м году некто Керамеус обнародовал каталог библиотеки. В пояснительной записке, посвященной вашему Кодексу, говорится об отсутствии начальной страницы и наличии серьезных повреждений. Но это еще не все. Через несколько месяцев после данной ревизии, Керамеус заметил, что Кодекс исчез. Следующие лет десять о нем ничего не было слышно. Нашелся он случайно, в 1906-м году, в одной из антикварных лавок Иерусалима, и был возвращен в Метохион. Тут-то им и заинтересовался известный датский ученый, Йохан Людвиг Хайберг. В обозрении под названием «Гермес» вышла его статья, в которой он подтверждал теорию Тишендорфа относительно палимпсеста. В то же время Хайберг обнаружил старую легенду, которая веками передавалась в Метохионе из поколения в поколение. Именно из его очерка и родились все эти слухи.
— Что за слухи?
— Да весь этот вздор насчет Вазалиса. Только не говорите, что вы не в курсе. Полагаю, владелец рукописи обратился к реставратору именно потому, что рассчитывает найти Вазалиса…
Исследовательница резко умолкла и обернулась. Позади них, опустив руки на поручень наполненной книгами металлической тележки, стоял кладовщик. Взяв том, лежавший на верху стопки, он протянул его ученой.
— Книга, которую вы заказывали. Извините за задержку.
— Ах, да, спасибо. Я про нее совершенно забыла.
— Больше ничего не нужно?
Повернувшись к Валентине, кладовщик адресовал ей обворожительную улыбку, на которую та предпочла не отвечать. Тем не менее она заметила отвратительное зеленоватое пятно, которое украшало его скулу.
Взгляд молодого человека соскользнул на фотографию, которую Валентина по-прежнему держала в руке, и надолго на ней задержался.
— Могу я оставить у себя эту книгу на весь день? — спросила у него Элен Вайан.
— До закрытия, то есть до двадцати ноль-ноль. Я отложу ее на завтра, если не успеете закончить вашу работу сегодня.
— Большое спасибо.
— Не за что.
— Тогда до вечера.
Кладовщик кивнул и, толкая перед собой тележку, неспешно удалился.
— Но как эта книга покинула Метохион? — спросила Валентина, убедившись, что молодой человек их больше не слышит.
— В конце Первой мировой войны, когда в том регионе обосновались турки, греческие власти тайно перевезли библиотеку монастыря в Афины. Но несколько ящиков так и не доехали до места назначения. Так что сейчас тома с отметкой Метохиона можно обнаружить в самых разных местах, например, в Кливлендском музее искусства, Национальной библиотеке Франции и Дьюкском университете. Греки в те годы молчали, потому что нуждались в политической поддержке Франции и Соединенных Штатов для нейтрализации турецкой угрозы. Ваша рукопись входила в число утраченных книг, но обнаружилась гораздо позже прочих.
Она постучала указательным пальцем по второй отметке, сделанной синими чернилами и еще менее отчетливой, чем знак Метохиона.
— Здесь стояла подпись Шарля Жервекса. Это французский военнослужащий, который в годы Первой мировой войны служил в Греции, а затем, в начале двадцатых, сразу после подписания Версальского договора, был переведен в Турцию. Он выступал посредником в продаже украденных из Метохиона книг и Кодекс сохранил для себя, вероятно, потому что слышал эти разговоры про палимпсест. В начале пятидесятых он пытался его продать, чтобы решить свои финансовые проблемы, но был не слишком удачлив: ни одно из частных лиц и учреждений, которым предлагалась рукопись, не согласилось ее приобрести, так как все опасались, что Греция потребует реституции, поэтому Кодекс остался в семье Жервекс. Отследить историю рукописи меня попросила внучка Шарля Жервекса. С раннего детства она слышала, как дед твердил о палимпсесте Вазалиса, и хотела знать, не бредил ли он.
— И что вы ей сказали?
— Что мне не удалось узнать, как Кодекс попал в Константинополь, вследствие чего ничто не позволяет связать его с Вазалисом. Кроме того, я объяснила ей, что клеймо Метохиона делает любую продажу весьма затруднительной, а то и вовсе невозможной.
— Без этих опознавательных знаков все становилось таким простым… — подвела итог Валентина.
— Именно. Я и предположить не могла, что она совершит такую гнусность… Удалить отметки… Это просто недопустимо.
— А что стало с отдельным листком, который вырвал из книги Тишендорф?
— Не имею ни малейшего представления. Он исчез из императорских коллекций во время русской революции и так больше нигде и не всплыл.
Валентина ненадолго задумалась. Ее терзал еще один, последний, вопрос.
— Вы сохранили отношения с родственницей этого Жервекса?
Исследовательница потянулась за сумочкой и, сунув руку внутрь, вытащила небольшую записную книжку в переплете из красной кожи.
— После того как я передала ей свое заключение эксперта, мы больше не контактировали, но в еженедельнике должны были сохраниться ее координаты.
Она быстро пролистала первые страницы книжки.
— Вот они. Я вам их запишу.
Вырвав из еженедельника листок, она переписала на него имя и адрес внучки Шарля Жервекса, после чего протянула кусочек бумаги Валентине, которая сунула его в задний карман джинсов.
— Спасибо за все эти сведения, — сказала Валентина. — Я вам весьма за них признательна.
— Пожалуйста. Вы действительно полагаете, что эта рукопись стоит всех тех усилий, которые вы предпринимаете для ее идентификации?
Валентина бросила последний взгляд на фотографию внутренней стороны обложки Кодекса, после чего сложила снимок вдвое и опустила в боковой кармашек сумочки.
— В любом случае новый владелец Кодекса в это верит. — Она пожала плечами. — И он платит мне за то, чтобы я верила тоже. Это, конечно, не очень умно, но больше в данный момент мне оттолкнуться не от чего. И потом, если бы я была такой разборчивой, то занималась бы чем-нибудь другим, не так ли?
Выйдя за ворота Национальной библиотеки, Валентина вытащила из кармана сотовый. Прослушала голосовую почту, чтобы узнать, что хотел сказать Вермеер, но голландец отключился, как только она сбросила его вызов.
Валентина решила, что перезвонит Хьюго позже; поспорить с ним она всегда успеет. В данный момент ей было чем заняться. Вместо телефона Вермеера она набрала номер внучки Шарля Жервекса.
После трех гудков записанный на пленку голос сообщил, что ее корреспондентка не в состоянии сейчас ей ответить, и предложил повторить попытку позднее. Оставлять сообщение на автоответчике Валентина не стала. Она посмотрела на адрес, который написала Элен Вайан на вырванном из записной книжки листе. Мари Жервекс жила в соседнем, двенадцатом, районе. Валентина знала этот квартал. От Национальной библиотеки до него было не более двадцати минут ходьбы.
Прекрасно осознавая, что ее упорство граничит с манией, она решила отправиться туда немедленно. Надежды на то, что бывшая владелица Кодекса окажется дома, было мало, но Валентина не хотела потом ни о чем сожалеть. В конце концов, Штерн так и не позвонил, чтобы сообщить ей об увольнении, следовательно, до получения уведомления, она все еще работает на Фонд. Даже если осталось лишь несколько часов, она должна сделать все, чтобы приблизиться к правде. Должна, прежде всего, для себя, но также и для тех, чьи пути с рукописью пересекались, и кто верил в ее исключительный характер. Эта вера в человеческий интеллект заслуживала уважения.
Уступая ребяческому порыву, Валентина отключила сотовый, как будто это могло отсрочить ее увольнение, прошла еще несколько метров, затем остановилась и закрыла глаза.
Обратив лицо к небу, она позволила солнечным лучам поласкать щеки и лоб. Эта прогулка к жилищу Мари Жервекс, вероятно, станет последним, что она сделает для «Фонда Штерна». Потом их с манускриптом пути окончательно разойдутся, и она вернется к работе в своей мастерской, не имея другой перспективы, как день за днем впадать во все большую и большую фрустрацию. Лучше об этом не думать.
