Анна Данилова - Если можешь – прости
– Я бы этим журналистам головы поотрывал, – воскликнул в сердцах Миша Зелькин. – Это же надо такое придумать – гражданке Швеции… Услышали звон, да не знают, где он… Если фамилия не славянская, значит, непременно гражданка Швеции… Да наверняка где-нибудь здесь обитает, неподалеку…
Я сидела ни жива ни мертва, оглушенная этой информацией. Это был как раз тот случай, когда ноутбук хочется разбить уже за то, что он ноутбук.
Ай да Ольга Михайловна! И когда это она успела махнуть в Швецию? Наверное, к ее дому в Клюшниково подогнали ее личный самолет, чтобы она могла время от времени курсировать туда-обратно… Клюшниково – Стокгольм.
– Вы хотя бы понимаете, что все мы теперь – изгои, – сказала Тая. – Что нам теперь вообще отсюда носа высовывать нельзя. Ты, Миша, я вот тут еще прочла, вообще считаешься убитым, и твое тело ищут… Ты, Виолетта, вообще сперла шесть миллионов евро и скрылась с ними (господи боже мой!) в Германии. Я, оказывается, вообще Мата Хари, женщина-вамп, любовница и Борисова (твоего мужа, между прочим, Лена), и убитого Иванова… Ты, Лена, с детьми и няней тоже где-то закопаны зверем-Борисовым. Нас нет, друзья, и я вас поздравляю! Как же это прекрасно!
У нее начиналась истерика.
И вдруг все, как по команде, повернули голову к Лене. Сквозь пеструю, желтоватую муть журналистской паутины проступила страшная правда, трагедия, и в кухне запахло кровью и порохом…
– Таня, уведи детей, – сказала Лена, все так же легкомысленно улыбаясь. И когда детей увели, она сказала: – Это было ночью… Я взяла твой пистолет, Виолетта, поехала домой, открыла дверь, благо ключи мне дала Таня, вошла, увидела Борисова и застрелила его. Потом протерла платком пистолет и вложила ему в руку. Как видите, сработало, Борисов – самоубийца.
– Лена… да как же?
– Одним злодеем стало на земле меньше… – сказала она твердым, не свойственным ей, тоном. Хотя, что я о ней знала тогда…
– А вот обо мне еще ничего не написали, – стараясь разрядить гнетущую обстановку, вдруг сказал высоким, нервным мальчишеским фальцетом Петя. – А это значит, что я вроде как бы и ни при чем… Если вы не против, я пойду немного позанимаюсь…
И он, словно его окружали не воры, бандиты и убийцы, встал и отправился в свою комнату.
– Аверкин! – объявил он нам запоздало из глубины квартиры. – «Волжские переборы»!
22. Лазарев
Два часа у адвоката Лазарева ушло на то, чтобы на своей даче, в деревне Благовещенке, что в тридцати километрах от МКАДа, вскрыть все тайники, забрать деньги и драгоценности, заработанные и накопленные им за все время своей адвокатской деятельности, уложить все это в большой портфель мягкой телячьей кожи и, заплатив своей соседке и одновременно доверенному лицу, Эльвире Николаевне, за то, чтобы она присматривала за его домом, вернуться обратно в Москву.
Понятное дело, что основные его средства сверкали валютным блеском в европейских банках, на его собственных счетах, а также на счетах его жены и двух дочерей. Припрятанные же на даче наличные и драгоценности он копил на так называемый черный день, о котором помнил всегда, поскольку последние десять лет занимался не очень-то приличными, в смысле закона, делами. Вернее даже, делишками. Но не гнушался он ими исключительно из-за того, что те люди, которых они в паре со своим приятелем-нотариусом обманывали, проворачивая мошеннические схемы, являлись людьми далеко не бедными, а по большей своей части людьми нехорошими, а то и просто негодяями. К тому же фигуранты многих документов, в изготовлении которых он принимал участие, были или вовсе мертвыми душами, или собирались стать таковым. Как раз таким было его последнее дело – Олега Иванова.
Общаясь в узком кругу людей, так или иначе связанных с криминалом, а потому находясь в курсе событий, он был хорошо осведомлен о том, что произошло с рестораном «Преферанс», принадлежащем Мише Зелькину. Это было хорошее заведение, уникальное в своем роде, которое поддерживало дух советского времени, которым хотели и продолжали жить многие его знакомые, в особенности друзья его родителей. Внутри ресторана время словно остановилось, и словно по волшебству появлялось все то, что так любили и ценили представители старшего поколения. Это была особенная еда, музыка, убранство ресторана. Да и публика подобралась соответствующая – все родственные души. Конечно, поначалу, когда мужчины собирались там поиграть в преферанс, удовольствия от проводимого там времени было больше, однако когда азартные игры запретили, Миша Зелькин, чтобы не растерять своих клиентов, сделал все возможное, чтобы пребывание в ресторане было приятным, а потому расширил меню, добавив в него современные кушанья, кроме этого, превратил отдельные музыкальные номера в почти театрализованные представления, устраивая маленькие концерты в угоду публике. Единственной его артисткой и певицей была Таисия, молодая женщина, во всех отношениях прекрасная. Она обладала чудесным голосом, привлекательной внешностью, изящной фигурой, хорошими манерами, отлично держалась на сцене и никогда не допускала вольного к себе обращения. Конечно, тем, что она держалась на расстоянии от всех тех гостей ресторана, многие из которых были не прочь провести с ней время и даже заплатить за это, она была обязана исключительно Мише Зелькину. Он был ее ангелом-хранителем и, возможно даже, любовником, во всяком случае, об этом спорили, сплетничали.
Внезапная трагичная смерть родителей Миши и последующие за этим еще более страшные события – исчезновение самого Миши, которого наверняка убили, и появление нового хозяина, Олега Иванова, – потрясли всех. В Москве всегда время от времени появлялись люди с большими деньгами, и их прошлое, а вместе с ним и информация об источниках их доходов рано или поздно становились достоянием сначала правоохранительных органов, а потом и общественности. Вот и об Иванове вскоре после того, как им был якобы куплен ресторан Миши, стало известно, что он был чиновником где-то в Якутии, после чего на пару лет исчез, поговаривают, что жил за границей, познакомился там с человеком, который внушил ему мысль, что Олег Иванов – человек непростой, что у него купеческие корни. Словом, заморочил ему, человеку с деньгами (которые он наверняка сделал, продав украденные им алмазы), голову и убедил его воспользоваться его услугами эксперта в этой области. Так, с помощью этого волшебника-мошенника Иванов заполучил документы, свидетельствующие о его родственной связи с купцом Киселевым, известным в России мануфактурщиком, которому и принадлежал дом на Петровском бульваре, перестроенный родителями Миши Зелькина в ресторан «Преферанс». Скорее всего, именно с подачи этого самого «эксперта» по фамильным корням Иванов и загорелся идеей отобрать ресторан, вернуть родовое гнездо. Но поскольку корни Иванова, по мнению профессионалов и экспертов в области криминалистики, тянутся все же из воркутинских бараков, где отбывали свое наказание его настоящие предки, то и методы, которыми он пользовался, отбирая особняк на Петровском бульваре у Зелькина, были соответствующие. Все завсегдатаи ресторана понимали – Мишу убили. И убил его (как и его родителей, подстроив им аварию) не кто иной, как Олег Иванов. Появление нового хозяина изменило ресторан до неузнаваемости, и хотя внешне он какое-то время еще продолжал оставаться прежним (даже Таисия продолжала еще какое-то время петь, да и посетителей кормили кулебякой и венгерским гуляшом), заведение неумолимо теряло свою индивидуальность, шарм, опускаясь до грязненького, с криминальным душком, ночного клуба, где в подвалах тайно играли в карты, курили травку. Так от прежнего блестящего элитного «Преферанса» в конечном итоге осталось лишь название в учредительных документах да на светящейся в темное время суток вывеске.
Таисия… Она была украшением ресторана, это все понимали, и многие мужчины приходили туда не только поужинать и послушать музыку, но и полюбоваться на нее, помечтать. И каждый, кто видел, как Миша кружится вокруг нее, думал об одном и том же – что Миша недостоин ее и что если она не дура, то выберет себе в мужья одного из них, состоятельных и серьезных людей.
Евгений Александрович Лазарев тоже мечтал о Таисии, но не в качестве жены, поскольку в то время еще был прочно женат и не собирался ничего менять в своей семейной жизни, а любовницы. Но полгода тому назад в его жизни произошло одно событие, которое заставило его по-другому взглянуть на многие вещи, в частности на женщин. Случайно познакомившись на выставке своего приятеля-художника с совсем молоденькой девушкой Паолой, тоже художницей, наполовину итальянкой (ее мать была итальянкой, проживающей в Риме, а отец – русским бизнесменом, живущим на две страны), он влюбился в нее так, что просто потерял голову. Паола была моложе его почти на тридцать лет, просто девочка. Высокая, стройная, с длинными, ниже пояса, русыми прямыми волосами, веселая, румяная, с чудесной белозубой улыбкой, раскрепощенная, совершенно без комплексов, она покорила Лазарева, заставила его сердце биться в ее ритме. Они стали встречаться, он приезжал к ней в мастерскую, расположенную в Большом Ордынском переулке, где, вдыхая запах красок и скипидара, он словно вдыхал саму жизнь. Обладание такой свежей молодой девушкой сильно изменило его жизнь, ее внутренний распорядок. Он стал много часов проводить с Паолой, резко сократилось число его клиентов. Чтобы провести с молодой любовницей больше времени, ему приходилось даже отказываться от беспроигрышных, обещавших хорошие гонорары, дел.
