Себастьян Жапризо - Дама в автомобиле

IV. Ружье

Я сел в свою машину и поехал в квартал Монморанси. Это был незнакомый мне дом. Дверь открыла Анита. Она плакала. Она сказала, что выстрелила из ружья в одного человека. Она сказала, что, возможно, он еще жив, но у нее не хватает смелости посмотреть. Я спустился в подвал, он был оборудован под тир. Там висели пробковые мишени. Тяжелым, неторопливым шагом я шел по подвалу. Я вообще человек грузный и все делаю неторопливо: и разговариваю, и хожу. Все принимают это за самоуверенность. Но дело не в этом, просто в таком темпе течет у меня в жилах кровь. Я увидел лежащего на полу мужчину и рядом с ним — ружье. Я разбираюсь в оружии, когда-то сам слыл недурным охотником. Это был винчестер, калибр 7.62, с нарезным стволом. Начальная скорость пули — более семисот метров в секунду. Значит, он не может быть жив. Если бы даже одна из попавших в него пуль угодила ему в голову, она бы снесла ее начисто.

Прежде всего я осмотрел ружье. И понял: все потеряно, нормальной жизни не будет. Да, я уже не знаю, что такое нормальная жизнь. Если бы Анита стреляла из автоматического ружья, я тотчас бы вызвал полицию. Мы все свалили бы на несчастный случай. Но на винчестере затвор стоит на предохранителе. Перед каждым выстрелом нужно отвести назад рукоятку затвора и потом подать ее вперед. Наверное, вы это видели в ковбойских фильмах, Дани. Вы, должно быть, видели, как красавец киногерой наповал косит краснокожих. И Анита, по-видимому, справилась с затвором именно благодаря подобным фильмам. Она выстрелила три раза. Нет; в несчастный случай никто не поверит.

Я осмотрел убитого. Я знал его. Его звали Морис Коб. Мы несколько раз встречались на приемах. У него в двух местах оказалась прострелена грудь. Я откинул полы его халата, чтобы рассмотреть раны. Анита стреляла в упор. Оглядевшись, я увидел, куда попала третья пуля — на бетонной стене рядом с трупом была маленькая черная черточка. В углу подвала я нашел кусочек свинца — расплющенную пулю — и положил его себе в карман.

Анита продолжала плакать, все время как-то нелепо икая. Я спросил, почему она убила этого человека. Она ответила, что уже много лет была его любовницей, а теперь он отверг ее. Она была знакома с ним еще до нашей женитьбы. Я ударил Аниту по лицу. Она отлетела к стене. Она трясла головой, запутавшись в своем красном платье и нижней юбке. Я взял ее под мышки и заставил подняться по лестнице. Из носа ее текла кровь. Так, почти волоча, я довел ее до комнаты, где вы потом писали на машинке, чуть ли не втолкнул в кресло и открыл дверь в соседнюю комнату, чтобы принести воды. Там на стене я увидел фотографию Аниты, обнаженной. Я долго плакал, прислонившись к этой стене. Я думал о своей маленькой дочке. Вся моя жизнь в ней. Вы должны меня понять, Дани. С тех пор, как она родилась, я, наконец, познал истинную, безграничную привязанность, фантастическую привязанность. Я понял, что такое абсолют. И, чтобы защитить свою дочь, прежде всего свою дочь, Дани, я решил убить вас. Это главное, что вы должны понять, в этом вся суть.

Мой выбор объясняется тем, что я знал вас. Я наблюдаю за вами гораздо дольше, чем вы думаете. Я наблюдаю за вами с того самого дня, как увидел вас, когда вы пришли в агентство оформить трудовое соглашение. Мне помнится — хотя, может быть, я и ошибаюсь, — на вас было очень светлое, золотистого цвета платье, совсем как ваши волосы. Вы показались мне красивой, даже волнующей. Я вас ненавидел. Ведь я очень осведомленный рогоносец, Дани. Мне известны все похождения моей жены до нашей свадьбы, похождения в той квартире на улице Гренель, куда я поднялся с вами в пятницу вечером. Одним своим видом вы постоянно напоминали мне о том, что мне хотелось забыть, вы неизбежно присутствовали в тех моих чудовищных сновидениях, которые порождала моя ревность. Вы были для меня монстром.

Я всегда украдкой наблюдал за вами, Дани. Украдкой, но жадно. Я смотрел, как вы орудуете левой рукой. Мне всю жизнь казалось: левши сумасшедшие, злые и скрытные, как те, кто грызет ногти. Я думал о том, что, наверное, при встречах со мной вы смеетесь про себя, вспоминая, сколько подонков побывало в объятиях Аниты. И я сходил с ума. Она, конечно же, продолжала изменять мне, и вы об этом знали. У меня не было власти над вами, но я мечтал, чтобы вас тоже втоптали в грязь, чтобы нарушилась наконец удивительная гармония ваших черт, ваших слов, вашей походки.

Я люблю Аниту, я всегда ее любил. Я знаю, что думают в агентстве по поводу нашей женитьбы. Что она сразу, как только пришла ко мне на работу, решила забеременеть от патрона и женить его на себе. Но это не так, Дани. Чтобы добиться положения и денег в том мире, куда она стремилась, ей никто не был нужен. Наоборот, она вовсе не поощряла моих ухаживаний, я ее не интересовал. Несколько раз мы выходили из агентства вместе. Я предлагал ей поужинать где-нибудь. Я рассказывал ей о своем детстве, о том, как меня боялись ребята, я старался выставить напоказ свою физическую силу, поразить ее этими воспоминаниями. Но она просто считала, что я слишком большой, слишком толстый, и тоскливо зевала. После ужина, который явно не доставлял ей ни малейшего удовольствия, я не знал, куда ее повести. Я не танцую и не бываю ни в каких модных заведениях. И я провожал Аниту на бульвар Сюше, к ее матери. Восемь месяцев спустя я женился на Аните.

Убийство Коба потрясло меня потому, что оно ставило под угрозу будущее Мишель. И тогда я придумал: нужно убить вас, чтобы снять подозрения с Аниты. Клянусь вам, мне ни на секунду не пришла — и никогда не придет! — мысль бросить ее, дать запрятать за решетку, оставить страдать одну.

Когда в тот день, в пятницу, я вернулся в комнату, куда я позже привел вас, Анита уже не плакала. Мы долго говорили с нею, она сидела, прижавшись щекой к моему лицу и обвив руками шею. Она монотонным голосом рассказывала мне о своей связи с Морисом Кобом: после нашей женитьбы они время от времени встречались, она не могла порвать с ним. Анита выстрелила в него потому, что во время очередной их ссоры — он собирался ехать в Вильнев-лез-Авиньон, где его ждала другая женщина, — ружье оказалось под рукой. Я слушал ее исповедь, думал, как избежать полиции, но не находил выхода. Анита сказала мне, что, встречаясь с Кобом, она боялась меня, держалась очень осторожно. Они бывали у него, только когда прислуга уходила, — так было и в этот раз, — а если случалось, что ей необходимо было назвать себя, она всегда называла чужую фамилию. Вашу, Дани. Вот так. Вы знаете, я вообще-то медлителен, но голова у меня работает быстро. Я взглянул на часы — было четверть пятого. Когда Анита мне позвонила в агентство, со слезами умоляя меня приехать в квартал Монморанси, было три часа. Значит, с момента смерти Коба прошел час с четвертью. Еще несколько минут у меня ушло на то, чтобы хотя бы в общих чертах разработать план нашего спасения. Мне кажется, я достаточно убедительно дал вам понять, что ваша судьба меня не волновала. Главное для меня теперь было — время. В одной книге, в «Алисе в стране чудес», говорится, что время — действующее лицо. И вот с этого момента я все свои силы бросил на то, чтобы оно было за нас, против вас и против всех. Это была основная моя цель.

В первую очередь я решил отодвинуть час убийства Коба для тех, кто будет вести следствие, и таким образом выиграть несколько часов, которые окажутся в полном моем распоряжении, получить, так сказать, чистые страницы и вписать в них новую, свою версию убийства. Для этого прежде всего потребовалось, чтобы вскрытие было произведено только через несколько дней. Значит, следовало спрятать труп Коба до тех пор, пока время его смерти можно будет установить лишь приблизительно. Кроме того, по моим планам, он должен был еще пожить, прежде чем умереть вторично. Вот почему я перенес место убийства из Парижа в Вильнев. Коб собирался поехать туда. Так пусть поедет. В его бумагах я обнаружил билет на самолет. Я знал, что в Авиньоне он собирался взять свой «тендерберд», который находится там в ремонте, утром в присутствии Аниты он звонил в гараж, чтобы проверить, будет ли машина готова, и сказал, что заберет ее. Я просил Аниту описать мне дом в Вильневе. Анита бывала там раза два или три, ценой лжи, в которой у меня уже не было сил упрекнуть ее. Она сказала, что дом стоит довольно уединенно, но неподалеку находится еще несколько вилл. Она была убеждена, что если произвести три ружейных выстрела и на сей раз не в подвале с бетонными стенами, а в комнате с открытыми окнами, то соседи их услышат и смогут затем дать показания. Этого мне было достаточно.

Я принялся торопливо осматривать вещи в комнате, где мы находились с Анитой, потом в спальне Коба, которую она мне показала. Пока я занимался этим, голова моя лихорадочно работала. Знакомясь с тем, что представлял из себя этот человек, я в то же время во всех подробностях разработал план действий, который должен был доказать, что это убийство совершили вы и к тому же в тысяче километров от Парижа. Я пока ничего не говорил Аните, так как пришлось бы потерять драгоценное время на то, чтобы добиться ее согласия. Я раскрывал свой план постепенно, в течение всей ночи, по мере того, как мне нужна была ее помощь. Только в аэропорту, в самый последний момент я сказал ей, что вы должны будете погибнуть. Я внушил ей, что действую уверенно и твердо, как всегда. Когда я уехал из дома в квартале Монморанси, у меня вызывали сомнение лишь несколько деталей. Самое сложное заключалось в том, что, если не считать нескольких случаев, когда Анита при довольно туманных обстоятельствах называлась вашим именем, вас связывала с Морисом Кобом лишь одна нить. И я тогда еще не мог определить, насколько она ценна для меня. Анита, рассказывая мне о своем романе, упомянула о нескольких снимках, которые она по просьбе Коба сделала тайком у вас дома крошечным, почти как зажигалка, аппаратом для любителей миниатюрных безделушек. Она добавила, что он увлекался «подобными глупостями» и умел делать превосходные отпечатки с самых плохих негативов. Но, насколько она помнила, все снимки, за исключением одного, сделанного утром при ярком свете, когда вы были без очков и поэтому она могла действовать более смело, оказались либо слишком темными, либо явно свидетельствовали о том, что они произведены против вашей воли, и поэтому были не только непригодны, но даже опасны для задуманного мною плана. К тому же Коб увез их в Вильнев, и Анита сомневалась, сохранились ли они. Коб видел вас еще до нашей женитьбы, всего один раз, да и то мимолетно, в подъезде вашего дома, когда вы возвращались к себе, а Анита выходила с ним из вашей квартиры. Вы настолько привлекли его внимание, что он убедил Аниту сфотографировать вас, когда она будет у вас ночевать, — он это сделал главным образом из желания унизить ее. А вы, насколько она помнит, едва обратили на него внимание.