Наталья Андреева - Истина в вине
— Хорошо.
Таким образом, в коридоре они оказались вместе с экономкой, а потому оба молчали. Так и дошли до дверей спальни Елизавет Петровны.
— К вам, ко мне? — спросил он.
— Лучше уж к тебе.
— Хорошо.
Сотерн
«И с чего же мне начать?» — невольно вздохнул он, покосившись на Елизавет Петровну. Эта женщина хорошо умела держать удар, раскрутить ее на чистосердечное признание было не так-то просто.
— А у тебя здесь бардак, — размеренно сказала Елизавет Петровна, оглядев его спальню. И насмешливо: — Что, ночь была бурной?
— С чего вы взяли? — пробормотал он.
— Все мужики одинаковы, — усмехнулась она. — И все, как один, кобели.
Он перехватил ее взгляд: Елизавет Петровна смотрела на бриллиантовое колье, валяющееся на тумбочке. Торопливо сказал:
— Я взял его на сохранение, вещь дорогая.
— Отличное место, особенно если учесть, что комната не запирается.
— Но…
— Хватит врать! — оборвала она. — С кем ты спишь, это твое личное дело. Только думать надо мозгами, а не этим самым местом. Дурак ты, Мишка, — в сердцах сказала она. И, вздохнув, уселась в кресло. — Что стоишь? Садись!
— Дозволяете, значит.
Он присел на кровать. Что она имела в виду? Почему дурак? Спросил:
— Я вижу, вы больше не боитесь?
— Чего?
— Смерти. Здесь же убивают.
— Этого больше не случится, — спокойно сказала Елизазет Петровна.
— Почему?
— Правосудие свершилось. Отныне я спокойна.
— А не хватит темнить? За что убили Таранова и кто убил? Я вижу, вы знаете.
— Может быть, и знаю. Все кончилось, Миша, — грустно сказала она. — Я в твоих услугах больше не нуждаюсь. Мне было приятно с тобой работать, но…
— Но другого раза не будет, так?
— Так, — кивнула она.
— Я вас разочаровал?
— Когда я ехала сюда, думала, что у нас с тобой что-нибудь получится.
— Уж не предложение ли вы собирались мне сделать? — рассмеялся он.
— А что в этом странного?
— Вы всегда так выходите замуж?
— А что в этом странного? — повторила она.
— И когда свадьба? — в упор спросил он.
— Какая свадьба? — удивилась Елизавет Петровна.
— Вы переменили свое решение не из-за того, что я переспал с Никой, а потому что получили то, что хотели. Вы ведь из спальни Воронова шли вчера ночью, когда мы столкнулись в холле на третьем этаже. Начали с осмотра винного погреба, а закончили в спальне. Обычное дело. Вы умеете своего добиваться. Так когда же свадьба? Или же вы просто развлеклись? Потешили уязвленное самолюбие? Я слышал, что у вас когдато был роман, но Дмитрий Александрович предпочел вашу подругу.
Поскольку его уволили, можно было теперь не церемониться и не подбирать слова. Она молчала, о чем-то напряженно раздумывая. Долго молчала.
— Так когда? — настойчиво спросил он.
— Думаю, что скоро, — улыбнулась вдруг Елизавет Петровна. — Теперь скоро. Спасибо тебе.
— Да за что?
— Если бы не ты… В общем, спасибо!
— А чем вы занимались в погребе, Елизавет Петровна? Вино дегустировали?
— Откуда ты знаешь, что мы с Вороновым там были?
— Я случайно подслушал ваш разговор в кабинете. Вы ревновали его к Нике, а потом добились-таки персональной экскурсии.
— Да, мы смотрели новинки, — кивнула Елизавет Петровна. — Тот самый сотерн…
Она вздрогнула.
— То самое вино, виноград для которого собирали еще при жизни Наполеона? До его поражения при Ватерлоо? — вспомнил и он.
— Откуда ты знаешь?
— Воронов рассказывал, когда мы в пятницу вечером спускались в погреб, только я не понял, в чем фишка?
— Видишь ли, Миша, сотерн — долгожитель среди вин, — пояснила Елизавет Петровна. — Это сладкое белое вино, качество которого с годами только улучшается. Плоды снимают вручную, и только те, которые поразил грибок. Плоды от этого сморщиваются, усыхают, в них концентрируется сахар, оттого и получается такое сладкое вино. Сборщики неоднократно, порой до ноября месяца, возвращаются и выискивают эти испорченные ягоды, похожие на изюм. Сам понимаешь, что урожай маленький, в редкие годы винограда собирается достаточно для производства качественного вина. Отсюда и цена. Но зато оно может жить до ста лет и более, я имею в виду лучшие вина.
— Я вам признателен за лекцию, но почему вы при слове «сотерн» всегда вздрагиваете? Я это заметил. Фразу «истина в вине» я слышу постоянно. И от вас, и от Дмитрия Александровича. Объясните же, наконец!
— Да, у меня с этим вином связаны неприятные воспоминания, — кивнула Елизавет Петровна. — Я уже рассказывала, как убили жену Воронова.
— Да, рассказывали.
— Ладно уж, признаюсь тебе. В тот день я ехала к ней. У Маши был день рождения, а мы ведь были подругами. Разумеется, я не могла не поздравить ее. Я позвонила, и Маша сказала, что вечером они с Димой уезжают за город, смотреть новый дом. И сказала: «Если хочешь, приезжай сейчас». И я поехала. Мы ведь были подругами, — повторила Елизавет Петровна. — Так вот, я везла ей подарок: бутылку вина. Сотерн. Она его обожала! Я отдала за эту бутылку несколько тысяч долларов, но мы ведь были подругами.
— Вы слишком уж часто это повторяете.
— И что? Я ведь до сих пор не могу прийти в себя. Какая ужасная трагедия! — Она передернулась. — Но кто ж знал? Ее никто не хотел убивать. Это была трагическая случайность.
— Вы ведь так и не выпили вино?
— Нет. Не выпили. Господи, да мы и не собирались его пить! Это был мой подарок ей к сорокалетию. Она отлично разбиралась в винах, и именно с ее подачи Дмитрий начал собирать свою коллекцию.
— Так это вы ей звонили? Что-то случилось по дороге?
— Да, — кивнула Елизавет Петровна. — Поэтому она и выскочила из дома. Вот почему мне так неприятно об этом вспоминать. Получается, что я косвенно виновата в ее смерти. Я до сих пор с содроганием вспоминаю тот ужасный день. Я ждала ее на шоссе, у меня сломалась машина. Маша должна была подъехать и подхватить меня. Мы бы посидели, отметили ее день рождения и дождались моего шофера с машиной. Я ждала на шоссе час, а потом позвонила ей на мобильник. Трубку взял незнакомый мужчина, представился следователем. И сказал, что квартиру пытались ограбить, но внезапно вернулась хозяйка и в нее выстрелили. В упор. Я закричала: «Она жива?!!» Мне ответили, что ее отвезли в больницу. Я, естественно, тут же принялась звонить в больницу. И там сказали… «Она скончалась еще в машине» — вот что мне сказали.
— А что стало с той бутылкой вина? — тихо спросил он.
— Да ничего не стало.
— Где она сейчас?
— У меня дома. А что ты так разволновался?
— Я пытаюсь понять… Похоже, мне надо проконсультироваться с Дмитрием Александровичем.
— На предмет?
— У меня вопрос специальный. Касается вина.
— Я могу тебя проконсультировать. Я в этом отлично разбираюсь.
— Скажите… — Он задумался. — А что это за бутылка вина, которую Воронову не следовало покупать на аукционе?
Она вздрогнула:
— Вино? Какое вино?
— Вы же сами об этом говорили!
— Ах, это… Запомнил, значит. Молодец. Память у тебя профессиональная. Хорошо, и это скажу. Год назад в Париже прошел винный аукцион. Закрытый, для нас пятерых. На торги выставлялась одна-единственная бутылка вина, «Мутон Ротшильд» 1949 года. И Дмитрий Александрович назвал запредельную цену. Миллион евро, — сказала она равнодушно.
— Ого!
— Вот и мы так сказали: ого! Это уж слишком! Он хотел сделать подарок любимой жене к сорокалетию.
— Да? Ну тогда я его понимаю!
— А я — нет. И никто из нас его тогда не понял. Разве что Матисс…
— Как-как?
— На ней аппликация Матисса, — пояснила она.
— Постойте-ка… Как вы сказали? Аппликация? Постойте-ка… Я что-то подобное видел… Ну, да! За ужином в пятницу! Вы еще сказали: «Ты это собираешься пить?» Я же прекрасно помню!
— Ну и что? Согласись, что пить такое вино — глупость.
— Воронов ее и убрал. Бутылку. Я так понял, что это была шутка.
— Правильно понял. Ну что? Я ответила на все твои вопросы?
— Почти. Но мне все равно надо спуститься в погреб. Это важно.
— Постой… Ты что, решил провести собственное расследование?
— Но надо же знать, кто убил Таранова и Бейлис?
— Кому надо? — в упор посмотрела на него Елизавет Петровна.
— У нас два трупа. Если Таранов вполне мог сам сорваться с башни, то Бейлис сама себя задушить не могла. Будет возбуждено уголовное дело по факту насильственной смерти, — пояснил он.
— Воронов что-нибудь придумает, — равнодушно сказала Елизавет Петровна. — Скандал никому не нужен.
— Но…
— Я посоветовала бы тебе собрать вещи, — сказала она, глянув на часы.
— Но до вечера ещё далеко!
Он тоже посмотрел на часы. Десять утра. Интересно, ужин в программе предусмотрен? Или это вновь будет поздний обед?