Лилия Лукина - Если нам судьба...
Изучив расписание рейсов, число которых неуклонно сокращается с каждым годом, я решила, что наиболее вероятные — это московские. Теперь надо было определиться с местом «засады».
Дело в том, что наш аэропорт проектировал архитектор с нетрадиционным взглядом на целесообразность. Само здание, где располагались кассы, в том числе и багажная, зал ожидания, буфет, туалеты и все прочие помещения, отделял от летного поля, рядом с которым стояли обшарпанные сараи, играющие роль залов прилета, вылета и получения багажа, большой сквер со скамейками, лотками с мороженым, водой, сигаретами и всем прочим. Поэтому, например, пассажиру, вес багажа которого оказался больше допустимого, нужно было со всех ног бежать через сквер, чтобы оплатить перевес. Да и ждать самой посадки приходилось под открытым небом, что, особенно зимой, любви к родному Аэрофлоту не добавляло.
Обозревая местность и окрестность, я увидела прямо напротив выхода для пассажиров с летного поля треногу под большим пляжным зонтом, со всех сторон увешанную газетами и журналами. Их продавала стоящая рядом пожилая женщина. Находясь на ее месте, я без труда смогла бы отснять всех, кто меня интересовал. Дело за малым — нужно суметь попасть туда в нужное время. И я пошла знакомиться.
Мы с ней быстро договорились. Я поплакалась, что муж, мерзавец, уехал отдыхать с любовницей; я ему, скотине, свои лучшие годы отдала, работу бросила, чтобы его холить-лелеять, а он… Вот я и хочу сфотографировать их, когда они вместе вернутся, чтобы при разводе у разбитого корыта не остаться, будет мне, чем его прижать — ему скандал совсем не нужен. Так не могла бы она меня На свое место пустить, когда я узнаю, что они прилетают, чтобы я их снять могла, а я ей заплачу.
Я выслушала в ответ ее охи, вздохи и прочие стенания, и в результате мы пришли к общему заключению, что все мужики — гады. Она согласилась, напутствовав меня при этом: «Смотри, не продешеви».
Рассказ мой, конечно, был шит белыми нитками, мало ли кто с кем в одном самолете летит, но дело свое сделал. Теперь все зависело только от Артиста.
Я забрала очки, быстро купила простейший сотовый телефон и тут же подключила его, благо, сейчас это не проблема, и поехала в салон — получать заказ, как выразилась позвонившая мне на сотовый хозяйка. Я передала Чарову через администратора свертки с покупками, чтобы он мог переодеться, и села выпить кофе с хозяйкой, которая была необыкновенно заинтригована таким необычным клиентом и горела желанием узнать, что происходит.
— Дорогая, — ответила я ей, — а ты хочешь, чтобы я о твоих, пусть и бывших, проблемах рассказывала всем, кто поинтересуется?
И тема закрылась сама собой.
Наконец, позвонил Николай:
— Ну ты даешь, подруга! Эдак тебе скоро прямой телефон президента понадобится. Значит так, указанный господин работал в ФСБ, поэтому его телефона в открытой картотеке нет, но я раскопал, да и у одного своего знакомого из Конторы кое-что выяснил. Он где-то полтора года назад оттуда ушел — сманил его какой-то знакомый на судоремонтный завод. Ты еще помнишь это заведение?
— И хотела бы забыть, да не получится.
— Он там сейчас службу безопасности возглавляет, пиши телефоны и адрес, — и я под его диктовку послушно все записала.
— Елена Васильевна, — услышала я сзади приятный мужской голос, щедро приправленный игривыми интонациями, и повернулась.
Ко мне направлялся довольно интересный и еще нестарый худощавый мужчина повыше среднего роста в синих джинсах и заправленной в них джинсовой же рубашке, в расстегнутом вороте которой виднелась белая футболка, и кроссовках. Даже очки в простой металлической оправе смотрелись на нем дорого. В левой руке, на которой свободно болтался браслет с часами, он держал пакет со своими вещами. После того как его подстригли, побрили и сделали массаж, Чаров помолодел и похорошел, в глазах появился блеск и интерес к жизни. Спина выпрямилась, походка стала легкой, а манеры, судя по тому, как, подойдя ко мне, он склонился и поцеловал руку, Непринужденными. Теперь это был артист в прямом смысле слова.
Как бы он мне дел не натворил, феникс богемный, подумала я, садясь в машину.
— Елена Васильевна, я же чувствую, чего вы опасаетесь, — неожиданно сказал Чаров, задумчиво глядя через ветровое стекло. — Что я, вот в этом новом виде, возомню о себе невесть что, загуляю и подведу вас. Не надо, не бойтесь. Для того чтобы жить, кураж нужен, чтобы интерес в жизни какой-то был. А у меня в душе все давно выгорело дотла и пепел остыл.
— А вот этого, Володя, никто точно знать не может, даже о самом себе. Вдруг под пеплом еще уголек какой-нибудь тлеет. Подует ветерок, уголек-то и разгорится. У тебя сейчас появился шанс начать все сначала, а как его использовать, сам решай… — и резко сменила тему. — Слушай, давай договоримся, или я к тебе по имени-отчеству и на «вы», или ты ко мне по имени и на «ты» обращаться будешь. А то как-то неудобно получается…
— Твои слова, Лена, да Богу бы в уши. Одно скажу. Только за то, что я сегодня, впервые за много лет, посмотрев в зеркало, человеком себя почувствовал, я твой должник по гроб жизни, — он задумался, замолчал и до самого дома не произнес больше ни слова.
Войдя в мою квартиру, Чаров первым делом подошел к книжному шкафу, а Васька — к Володе и стал тереться о его ноги. Чаров взял кота на руки и стал чесать ему за ухом, на что Василис замурчал, как маленький трактор, — нечасто он такой чести чужих людей удостаивает, обычно вырывается и спрыгивает на пол — не любит он излишней фамильярности.
— Знаешь, Лена, если бы после развода у меня остались книги, может быть, я не опустился бы до такого скотского состояния.
Пока он смотрел книги, я сварила кофе и поставила перед ним одновременно и чашку, и телефон.
— Звони, — сказала я и протянула ему листок с номерами. — Уже около семи, он должен быть дома.
— А что я ему скажу? — Чаров боялся даже дотронуться до трубки.
— Сам решишь. Не так давно ты учил меня, как нужно разговор вести, вот и применяй свои знания на практике, — видя, что Володя совершенно растерялся, я сжалилась и подсказала. — Договаривайся о встрече, на сегодня же, тянуть с этим нельзя — гости могут уже завтра приехать.
— Ну, что ж, конфетку надо отрабатывать, — горестно вздохнул он и набрал домашний номер.
Какая-то женщина сказала ему, что Михаил Владимирович на работе — он вообще раньше девяти вечера домой не приходит.
По рабочему номеру ответила секретарша.
— Михаил Владимирович на совещании у директора.
И на вопрос, а когда оно может закончиться, добавила:
— Только что начали.
— Поехали, — сказала я, поднимаясь. — Так даже лучше. Позвонишь ему с проходной по внутреннему, и встретитесь.
Видя, что Чаров здорово нервничает, я схватила его за руку и подтащила к зеркалу:
— Посмотри на себя, хорошенько посмотри. Я же понимаю, чего ты дергаешься, ты еще не до конца осознал, что выглядишь, как нормальный человек. Больше скажу, как интересный мужчина. Да не будет он тебя стесняться. И тебе своего вида стыдиться нечего. Ты отец, и хочешь помочь сыну — дело благородное весьма и насквозь.
Володя приободрился, пригладил волосы, приосанился, повернулся к зеркалу одним боком, потом другим.
— Поехали, — сказал он, наконец.
На проходной Чаров позвонил по внутреннему и попросил секретаршу, чтобы она передала Михаилу Владимировичу, что внизу его ждет отец. Самое главное, чтобы сыночек не побоялся спуститься. По идее, вроде бы должен, хотя бы из любопытства.
Шел уже девятый час, и вестибюль был совершенно пуст. Володя сначала бесцельно по нему прогуливался, а потом остановился у вывешенной на стене газеты и стал ее читать. Я наблюдала за ним с улицы через стекло. Наконец, около турникета появился молодой мужчина, который внимательно оглядел Чарова, а потом, видимо, решившись, подошел к нему. Вечер был душный, и двери на улицу открыты, поэтому я смогла услышать, как Михаил сказал:
— Папа, здравствуй, у тебя что-то случилось?
Наверное, Чаров не зря прогуливался по вестибюлю, одна из стен которого была сплошь увешана зеркалами: он снова и снова смотрел на себя со стороны и пришел к выводу, что выглядит очень даже прилично, потому что с великолепной небрежностью обронил:
— Здравствуй, Миша. У меня все в порядке, скорее, это у тебя случилось.
И они скрылись из вида, пройдя мимо охраны куда-то внутрь. Мне оставалось только ждать.
Володя вышел где-то через час. Сев в машину, он, обессиленный, откинулся на спинку сиденья и сказал:
— Миша заберет меня в десять часов около супермаркета, что в твоем доме, и отвезет на стройку. Там одна комната уже готова, и электричество есть. Он попросил меня пожить там, пока у меня ремонт идет. И сотовый телефон обещал мне дать, чтобы я с ним в любую минуту связаться мог, — он кисло улыбнулся. — Только как я оттуда на работу ездить буду?
