Алан Глинн - Корпорация «Винтерленд»
Нортон переходит к грубой лести и быстро завершает разговор. Но не возвращается к гостям, а с гравийной дорожки переходит на лужайку. Бредет по ней до теннисного корта.
Прижимается лбом к проволочной изгороди.
Они уже десять лет в этом доме, а он ни разу так и не вышел на акриловую всесезонку.
Ну скажите: что делать такому увальню на теннисном корте? Это единственное, что у Мириам не получилось. Он пристрастился к скачкам, как утка к воде. Вино, бридж, картины, гребаная антикварная мебель — пожалуйста. Только не теннис.
Он делает несколько глубоких вдохов. Ему все так же худо; того и гляди, вытошнит.
Он разворачивается, спиной приваливается к решетке, переводит взгляд на луну.
Конечно, это он.
Ну кто ж еще?!
Только сейчас Нортон начинает чувствовать: ситуация реально выходит из-под контроля. И ведь это одна и та же ситуация — в этом он не сомневается ни секунды.
Он достает телефон, находит номер Фитца и звонит.
Его переключают на голосовую почту.
Он закатывает глаза. После гудка сообщает:
— Фитц, это Пэдди. Набери меня с утра.
Убирает телефон и направляется обратно к дому — к створчатым дверям, через которые прекрасно видно Мириам. Сидит себе культурненько во главе стола.
Переходит на гравийную дорожку.
В туалете отеля в центре города?
В сортире?
М-да, не так он рисовал себе эту встречу. Когда вообще допускал ее. Ведь ее легко могло и не случиться.
Он проходит сквозь створчатые двери, улыбается гостям.
Мириам кивает кому-то, стоящему у входа на кухню.
Но когда рисовал, слегка тоскливо подытоживает Нортон, то всегда на месте Болджера видел себя.
Не повредит, решает Джина.
Она набирает телефон Марка Гриффина и шлепается на диван. Свободной рукой берет пульт и выключает телик.
Ей нужно снова с ним поговорить. Надо играть открыто — взять и выяснить, собирается он ей помогать или нет.
Хотя, возможно, после их сегодняшнего разговора помощь требуется ему.
И это нужно выяснить.
Гудки.
Без телика комната погружается в темноту — городскую, электрическую, мерцающую огнями соседних зданий, уличными фонарями, фарами проезжающего транспорта, с разводами темно-золотого, красного и синего.
Гудки прекращаются, раздается щелчок.
Блин!
Потом начинается:
— Простите, я сейчас не могу подойти к телефону. Пожалуйста, после гудка оставьте свое имя и номер телефона, и я вам обязательно перезвоню.
Бииииип.
— Э-э-э… да, привет, это Джина Рафферти. Мы сегодня утром встречались. Я просто хотела извиниться за…
Опять щелчок.
— Джина?
— О, Марк. — Она смущается. — Вы, оказывается, здесь. Здравствуйте.
— Здравствуйте.
— Знаете, я начала говорить, что я… я хочу попросить прощения за то, что случилось. Я не хотела расстраивать вас и… ничего такого, я…
— Не переживайте. И вообще — может, на «ты»?
— Хорошо. Я так ужасно себя чувствую, но дело в том, что…
— Нет-нет, не извиняйся. Ты же на самом деле… оказала мне услугу.
— Что?
— Услугу… ты оказала мне услугу.
Джина прижимает трубку плотнее к уху. Как-то… странно он разговаривает.
— Что за услуга?
— Открыла глаза; теперь благодаря тебе я вижу.
Ну что на такое скажешь?
— Честно. И знаешь, о чем я сейчас думаю? Я думаю: каким надо было быть конченым бараном, чтобы так долго не понимать. Ведь это просто и ясно, как дважды два — четыре.
Теперь ей абсолютно ясно, что он — и это неудивительно — немного выпил. Он не тянет слова, ничего такого, но что-то в его речи изменилось. Теперь в ней присутствует здоровая фамильярность, расслабленность, которых не было прежде.
— Марк, я не думаю, что…
— Я встретился с ним сегодня днем.
— Ты что сделал?.. С кем?
— С Ларри Болджером. Я пошел к Лейнстер-Хаусу. Внутрь меня не пустили, поэтому я просто потусовался у ворот. Через двадцать минут вышел он и еще двое.
— О господи!
— Я пошел за ними в «Бусвеллз».
— Ты с ним разговаривал?!
— Да, и знаешь, что я понял? Что он мелкий напыщенный ублюдок: он просто стоял с такой мордой…
Джина сидит в полумраке квартиры и силится переварить услышанное.
— Что ты ему сказал?
— Я ему все прямо выложил… то, что ты мне рассказала утром.
— То, что я тебе рассказала?
— Да, я обвинил его в…
— Но, Марк, — перебивает она; у нее голова идет кругом. — Марк, господи ты боже мой, я же говорила, что… — Она задумывается. И вправду, что она ему говорила? — Я же… я говорила с утра, что у меня ни доказательств, ни свидетельств — ничего…
— Джина?
— Я же не претендовала на истину в пос… я же просто…
— Джина?
Она замолкает.
— Что?
— Доказательство есть у меня.
Она мгновенно распрямляется. Он не серьезно; этого не может быть.
— Что за доказательство?
Он мнется:
— Не то чтобы доказательство…
Джина вскрикивает.
— …А вера, понимаешь? Вера. Я верю в твою теорию. Она многое объясняет — например, поведение Деза. Мне кажется… по-моему, он знал или догадывался…
Джина смотрит в пространство. О ком он? О чем он?
— …Но, видно, не смог отстоять или не вышло… Блин, как меня все заколебало!
— Марк, ты в порядке?
— Нет, не совсем, я не в порядке.
Джина поднимается с дивана. Подходит к окну.
— Послушай, — шепчет она, — хочешь, я…
— Знаешь… — прерывает ее Марк, — ты знаешь, что я должен был сделать? Я должен был замочить этого урода — прямо там, пока была возможность. Нужно было прижать его к полу…
Джина жмурится что есть мочи.
— …И пробить сучаре башню.
Да он же как с цепи сорвался! И все из-за нее.
Она снова открывает глаза и смотрит на речку.
— Просто, — он притормаживает и снова пускается вскачь: коней уже не остановишь, — понимаешь, твоя теория логична. Она объясняет… вечное недовольство моего дяди, прострацию тети, сегодняшний взгляд этого лицемерного ублюдка… я просто знаю.
— Ладно, ладно. Тпррру! — Джина поднимает руку, будто он перед нею в комнате. — Марк, я очень прошу тебя. Не делай резких движений. Ты обещаешь? Пожалуйста.
Он не отвечает, просто громко дышит. Она подходит обратно к дивану, садится.
Его дядя? Тот самый Дез?
— Марк, — в конце концов произносит она, — ты тут?
— Да.
— Мы можем еще раз встретиться? Поговорить?
— Наверное… — Он делает паузу. — Хорошо. Только дай мне свой номер — я сам позвоню. Мне нужно время подумать.
Она дает ему номер мобильного.
— Только обязательно позвони, хорошо? Не откладывай в долгий ящик.
— О’кей.
Она кладет трубку, перекатывается на спину, вытягивается.
А что, если он прав?
Таращится в потолок.
Блин.
Тогда и она права.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Нортон поставил телефон на виброзвонок, но мог бы и не трудиться. Шума от его скачек по стеклянному столу не меньше, чем от рингтона.
Он поднимает трубку, смотрит на дисплей.
Фитц.
— Простите, срочный звонок. — Он встает.
За столом шесть человек: три советника по налогам, два адвоката и консультант по управлению. Только Нортон отворачивается, в комнате начинается шевеление: специалисты восстанавливают силы, перекладывают бумаги, откашливаются, пьют воду.
Нортон говорит:
— Приветствую.
— Как жизнь?
— Течет потихоньку.
Он выходит в приемную.
— Прослушал твое сообщение, — докладывает Фитц. — Прости, не смог вчера подойти к телефону. Уйма работы.
От такого Нортон офигевает.
— Ладно. Слушай, мм… есть… — он смотрит на секретаршу, — есть разговор.
— Хорошо. А у меня есть новости.
— Да что ты! — Нортон переходит к окну, выходящему на Бэггот-стрит. На улице дождь. Город стоит. — И что там?
— Худыш, ну этот, знаешь? Вчера с твоей пил кофе, с сестренкой.
— Что?!
— То самое. Она зашла в офис, потом они вышли вместе. Пошли в кофейню. На все про все не больше двадцати пяти минут.
— И ты, мать твою, только сейчас мне об этом сообщаешь?!
— Послушай, мне самому только что доложили.
— Охренеть!
Джина Рафферти разговаривала с Дермотом Флинном? Атас. Что же эта сука замышляет?
— Что-нибудь еще?
— Да, она вчера еще с одним пацаном кофе пила, но пораньше. Он нам не известен.
Нортон замирает, проводит рукой по волосам:
— Молодой? Старый? Что за пацан?
— В районе тридцатника. Высокий, темноволосый. На костюме.
У Нортона темнеет в глазах; он протягивает руку и хватается за раму.
— Это не телефонный разговор, — произносит он. — Давай внизу, на парковке. — Он смотрит на часы. — Через час.
