Трифон Иосифов - Современный болгарский детектив. Выпуск 3
За окнами уже темно, в домах напротив зажглись огни, я включаю старый приемник и удивляюсь, что он работает после столь долгого молчания. Мы слушаем дивную музыку, Марина нежно прижимается ко мне.
— О чем ты думаешь?
— Не знаю… Мне очень хорошо…
Я целую ее глаза.
— Ты устал? — Она осторожно трогает ладонью мой лоб. — По-моему, у тебя все еще температура…
Я целую ее снова…
…Резкий телефонный звонок будит меня, я вскакиваю и оглядываюсь вокруг. Марины нет, ушла. Но ничего, теперь я знаю, где ее искать. Сейчас семь часов, значит, она уже в поезде. Телефон звонит беспрерывно. Поднимаю трубку и узнаю голос Нади. Он раздается будто издалека, она о чем-то спрашивает меня, я слышу свое имя — но не отвечаю, молча кладу трубку. Все. Подхожу к окну, настежь открываю его, и меня охватывает бодрящий морозец. Я смотрю вниз на белую глухую пелену и глазам своим не верю: сегодня утром здесь пробегала и оставила глубокие следы по пути к далеким силуэтам Старцев и Предела большая черная пантера…
Кирилл Топалов
РАСХОЖДЕНИЕ
Роман
Кирил Топалов
Разминаване
1986
Плюсы и минусы любой профессии — как положительный и отрицательный заряды магнитной подковы, для всех они одинаковы, ребристые и твердые, заряженные соответствующей долей энергии. И только ты, выгнувший спину меж двумя полюсами подковы, как натянутый лук, только ты не похож на других, потому что ты данный конкретный человек и, как каждый живой человек, — уникален. Поэтому и тебе может иногда стать в тягость твоя профессия, и ты тащишь ее на себе как непосильный груз, но такому человеку, как ты, милый мой, перешагнувшему уже пенсионный рубеж, не следовало бы забывать, что не профессия выбирает человека, а человек профессию, ну, как, например, кавалер — даму, которую приглашает на бал, и если во время танца окажется, что дама выше его или у нее какой-нибудь другой «недостаток», то не дама виновата в этом.
Еще меньше виноваты перед тобой люди, чьи интересы ты подрядился стеречь и столько уже лет делаешь это, а они, в сущности, скорее боятся тебя, чем любят, и называют меж собой весьма неприятными жаргонными словечками, и если они, не дай Бог, увидят, как ты идешь по улице и разговариваешь сам с собой, они скажут… Они скажут… Ну да, конечно же, они именно это и скажут: «Он уже дошел — разговаривает сам с собой…»
Значит, каждая профессия имеет и минусы и плюсы, так что приготовься и начинай с плюсов. Или все-таки лучше с минусов. Так легче, да и внушает больше оптимизма, если рассматриваешь какое-то явление в развитии — от плохого к хорошему. Оптимизм… А если у человека не остается даже оптимизма, куда ему деваться?..
Впрочем, что до меня, то я считаю оптимизм не самой положительной психологической категорией (я имею в виду социальный ее смысл). Он может быть просто-таки ощутимо вредным, если говорить об оптимизме новоиспеченного уголовного преступника. Впервые нарушающий закон уголовник в чем-то похож — да, да, — он похож на влюбленного в первый раз сопляка, который воображает, что ему первому на земле довелось одуреть от русой косы соседской девчонки и что его и девчонкины родители понятия не имеют о том, чем заняты сопляк и «русая коса» вечерами в скверике или на уединенной скамейке перед их домом. Точно так же новоиспеченный преступник прелестно наивен, трогательно глуп, фатально близорук и досадно неизобретателен.
Вот, например, «первооткрыватель», две недели назад пришедший на бензозаправку, — стоит ему увидеть меня или кого-нибудь другого из нашей системы или еще пуще — из городского или окружного начальства, как он выходит из своего закутка и сам наливает нам бензин, при этом улыбается, как Мерилин Монро, и отвешивает тысячу поклонов. Он отлично знает, где находится недавний состав служащих этой бензоколонки и за что он «туда» попал, но, несмотря на это, уже на третий день он начинает — по следам своих предшественников — фокусы с упорами на аппаратах, с использованием температурных излишков бензина в жаркие дни, комбинации с талонами на заправку государственного транспорта и так далее и тому подобное. Новичок… Или, например, директор магазина «Тысяча и одна вещь» — он тоже «открывает Америку». Его предшественник еще не услышал приговора суда, а этот торопится, не хочет отставать от жизни: сразу связывается с предприимчивыми, оборотистыми закупщиками, поставщиками и еще более ловкими производителями «его» товаров, и хотя дефицита у него не так уж много, но что ему стоит накачать этот дефицит, даже на тех товарах, которые у него в изобилии лежат на складах… А что уж говорить о барменах или, к примеру, о перекупщиках валюты (до некоторого времени личные валютные операции, как известно, считались государственным преступлением)… А потом дураки копят тайно, а смелые приходят в шикарный ресторан и на глазах у подобострастных официантов и почтеннейшей публики швыряют за вечер сотни левов… Однако в результате и те и другие рано или поздно оказывают мне честь посещением моего кабинета; при этом они, конечно же, хнычут и даже иногда плачут и страстно уверяют, что это было в первый и последний раз, что они не знали, что вершили, — и так далее и тому подобное. Прекрасно знали они, что вершат, но, впервые влюбившись или совершая преступление, человек, как мы установили, теряет разум — и тогда можно ли требовать от него, чтобы он проявлял фантазию или, на худой конец, сообразительность?..
Скучно и однообразно крадут у нас. Собственно, почти так же и убивают. Напьются в корчме или дома с кем-то, на кого давно имеют зуб, выхватят нож или топор и убивают — «в целях самозащиты». Они, как и воры, как правило, раскаиваются. Что правда, то правда — и тем и другим я говорю, что понимаю их, причем говорю это искренне. Однако максима «понять — значит простить» годится для влюбленных, в первый и в последний раз, но не для нас, никак не для нас…
Короче, прощения нет, как принято говорить, а еще — закон есть закон, как доказывает нам замечательный фильм с Фернанделем и Того. Всем известно, что законы одинаковы для всех — и для тех, кто их нарушает, и для нас, призванных ловить и наказывать правонарушителей. Но есть и некоторая разница — речь идет о том же прощении, вернее, об отсутствии его. Нарушителей не велит прощать закон, и нам нет прощения, если мы не соблюдаем закон и делаем исключения для кого-то. Дилемма, которую поставил передо мной мой старинный друг Георгий, совершивший самое невероятное убийство не только в моей практике, но и (я в этом уверен) мировая криминалистика ничего подобного не знала. Да, как ни парадоксально это звучит, но плюсы нашей проклятой профессии ощутимы в большей степени именно тогда, когда речь идет о расследовании убийства. Вы вправе спросить — почему? Да очень просто. Когда расследуешь какое-нибудь хозяйственное преступление, ты этим служишь государству, народу, обществу, но и государство, и народ, и общество — это понятия, не имеющие глаз, которые глядят на тебя как на Бога — так, как глядят на тебя глаза родителей, которые ждут, что ты обнаружишь их исчезнувшее дитя и возвратишь его им живым и невредимым. Или когда ты должен дать заключение — по своей ли вине погиб в катастрофе человек, или виноват сбивший его водитель. И уж в такие минуты, дорогой мой Свилен, никому не придет в голову употреблять по твоему адресу какие-то жаргонные словечки. Разве этого мало?
Мало, мало… В какой-то момент даже эти плюсы могут немедленно вылететь в трубу, достаточно того, чтобы хоть раз в жизни твоей «профессиональной проблемой» стал твой самый близкий друг детства. И чтобы тебе в конце концов стало ясно, что он застрелил Марию, бывшую когда-то его преданной возлюбленной, к которой ты, Свилен, питал неразделенную, первую юношескую любовь — единственную на всю жизнь… И что он застрелил ее спокойно, даже нежно, с улыбкой, ласково поглаживая ружье, направленное в упор в нее, потому что это ружье напомнило ему объятия этой самой Марии… И мало было понять, надо было решиться на то, чтобы сказать ему об этом…
Так вот это называется плюсы профессии?..
* * *Моя женская интуиция никогда не лгала мне — будь она проклята! Она не солгала и больше тридцати лет назад — Боже мой, тридцать лет прошло, — когда что-то постоянно твердило мне: скоро я навсегда потеряю Георгия… Не солгала она и позже, когда он, внезапно воскресший из мертвых, снова появился, чтобы окончательно расстроить и без того жалкую мою, вконец расстроенную жизнь… Не лжет она и сейчас, когда говорит о том, что нельзя допустить эту встречу с ним, но я, дура… Никто не виноват передо мной. Да, никто, никто не виноват. И вообще, кого можно винить за что-то, если она, неумолимая судьба, раз и навсегда отметила меня и предопределила мою жизнь?
