Дик Фрэнсис - Кураж. В родном городе. Рецепт убийства
Он снял колпачок с авторучки, взял лист бумаги с грифом отеля и решительно написал все.
— Ну вот. Хотя я и не понимаю, что это может дать.
Я прочитал написанное, свернул листок и сунул себе в бумажник.
— Кто-то донес мистеру Эксминстеру, будто Олдфилд продает вам информацию. Если вы никому не говорили об этом — кто мог знать?
— О! — У него широко раскрылись глаза. — Понимаю. Да, да, понимаю. Робинсон знал. Но Олдфилд нипочем не стал бы рассказывать… следовательно, Олдфилд — не Робинсон.
— Примерно такая логика, — согласился я, вставая. — Мистер Лаббок, я чрезвычайно благодарен вам за помощь.
— К вашим услугам. — Он широко улыбнулся и помахал заметно уменьшившейся сигарой. — Встретимся на скачках.
XVI
Во вторник утром я купил бюллетень «Лошади и охотничьи собаки» и потратил немало времени, обзванивая тех, кто объявил о продаже скаковых лошадей. С тремя я договорился о встрече в ближайшие дни.
Позвонил одному фермеру, на лошадях которого я скакал иногда, и уговорил его одолжить мне на четверг лошадиный фургон.
Затем, взяв из рабочей шкатулки Джоан сантиметр, — сама она ушла на репетицию, — я поехал в конюшни к Джеймсу. Он был занят бумагами в своем кабинете. Огонь, недавно разожженный в камине, еще не успел справиться с промозглым холодом. Во дворе торопливо сновали замерзшие конюхи, уводя лошадей после второй утренней проводки.
— Сегодня снова не будет скачек, — заметил Джеймс. — Хотя нынешней зимой нам пока везло.
Он встал, потер руки и протянул их к неразгоревшемуся огню.
— Тут мне звонили некоторые владельцы лошадей, — сообщил он. — Теперь они снова хотят вас. Я им сказал, — он взглянул на меня из-под бровей, зубы блеснули в улыбке, — что удовлетворен вашей ездой и что в состязании за Золотой Кубок на Образце поскачете вы.
— Это правда?
— Да. — Глаза его засияли.
— Но… а Пип?
— Я объяснил ему, что не могу снять вас с лошади после того, как вы выиграли приз «Королевской охоты» и Зимний Кубок. Пип согласен. Я договорился с ним, что он начнет работать через неделю после Челтенхэма. Он успеет провести несколько скачек до Большого Национального. Будет скакать на моем жеребце, на котором выступал в прошлом году.
— Он пришел шестым, — припомнил я.
— Верно. У меня достаточно лошадей, чтобы и вы, и Пип были загружены основательно. Кроме того, вас, конечно, будут приглашать и другие тренеры.
— Не знаю, как и благодарить вас.
— Себя благодарите, — сардонически усмехнулся он. — Вы это заслужили.
Наклонившись, он подбросил в камин кусок угля.
— Джеймс! Не напишите ли вы для меня кое-что?
— Написать? О, вы получите контракт на следующий сезон — такой же, как у Пипа.
— Я не это имею в виду, — проговорил я неловко. — Совсем другое… Не напишете ли просто, что это Морис Кемп-Лор рассказал вам, как Олдфилд продает информацию. И что он узнал это от Лаббока.
— Написать?
— Да.
— Не понимаю… — Он пристально поглядел на меня и пожал плечами. — Ну, ладно.
Сел за конторку, взял лист бумаги с его именем и адресом и написал то, что я просил.
— Подпись и дата нужны?
— Неплохо бы.
Он промокнул листок.
— Что хорошего из этого может получиться? — спросил он, вручая мне заявление.
Я вынул бумагу, подписанную Лаббоком, и подал ему. Он прочел ее три раза.
— Господи! Это невероятно! А если бы я сам решил выяснить все у Лаббока? На какой же риск шел Морис!
— Риск не столько уж велик. Вам и в голову не пришло бы проверить то, что он преподнес как дружеское предупреждение. В общем, эта мина сработала — Грэнт получил расчет.
— Я очень сожалею об этом, — медленно выговорил Джеймс. — Я хотел бы как-то исправить…
— Напишите Грэнту и объясните все, — предложил я. — Он будет рад этому больше всего на свете.
— Сделаю, — пообещал он.
— В субботу утром эти документы окажутся у старшего распорядителя. Наверное, они недостаточно убедительны для судебного разбирательства. Но их хватит, чтобы столкнуть милейшего Кемп-Лора с пьедестала.
— Думаю, вы правы. — Он серьезно поглядел на меня. — Но почему нужно дожидаться субботы?
— Я… Я еще не буду готов до тех пор.
Он не настаивал. Мы вышли во двор поглядеть на лошадей. Джеймс отдавал распоряжения, ругал, хвалил спешащих конюхов. Я вдруг понял, насколько привык к тому, как умело поставлено здесь дело. И как приятно ощущать себя его частицей.
Мы медленно шли вдоль денников, и Джеймс заглянул в кладовую — обговорить с Сидом завтрашнюю отмену скачек. Неожиданно для себя я застыл на пороге: входить внутрь мне не хотелось. И хотя понимал, что это глупо, — заставить себя войти не мог. С потолка, в центре свисали крюки для снаряжения. На двух изогнутых лапах, безобидно покачиваясь, висели грязные уздечки. Я повернулся к ним спиной, уставился на аккуратно убранный двор и подумал: «Смогу ли я когда-нибудь смотреть на эти крюки спокойно?»
Примерно в миле от конюшен, на вершине одного из поросших травой, округлых холмов стоял принадлежащий Джеймсу коттедж смотрителя. Б прошлом этот домик предоставляли служителю, наблюдавшему за проминкой лошадей. Но так как там не было ни электричества, ни удобств, новый служитель предпочел более комфортабельный дом в долине.
Заброшенная дорога огибала холм по склону, поднимаясь вверх и снова опускаясь вниз, чтобы мили через четыре влиться в шоссе, которое никуда не вело. Пользовались им лишь две фермы и владельцы загородного дома. И потому это был обычный маршрут для утренней проминки лошадей.
Расставшись с Джеймсом, я подъехал к коттеджу. Раньше я, проезжая мимо, видел лишь часть глухой стены. Теперь я обнаружил четырехкомнатный домик с небольшим огороженным палисадником. От ворот к двери вела узкая дорожка. В каждой комнате по окну. Две выходят на фасад, две — на заднюю сторону.
Войти без ключа не составляло никакого труда — почти все стекла в окнах были выбиты. Открыв окно, я влез в дом.
Внутри пахло гнилью. Но стены и пол оказались в хорошем состоянии.
Входная дверь вела в небольшой холл, из которого можно войти во все четыре комнаты. Все это было так удобно для меня, словно я сам проектировал.
Обогнув дом, я достал сантиметр и измерил окна — три фута в высоту, четыре — в ширину. Затем вернулся к фасаду, сосчитал разбитые стекла и измерил их. Когда все это было проделано, я вернулся к Джеймсу и попросил его сдать мне коттедж на несколько дней.
— Можете пользоваться им сколько хотите, — рассеянно согласился он, занятый своими бумагами.
— А можно застеклить окна и поставить новый замок?
— Ради бога. Делайте что хотите.
Поблагодарив его, я отправился в Ньюбери. Там, в магазине стройматериалов, подождал, пока приготовят десять кусков стекла, замазку, несколько водопроводных труб определенной длины, шурупы, большой висячий замок, мешок с цементом, банку зеленой краски, нож для замазки, отвертку, мастерок и малярную кисть. Нагруженный всем этим добром, я вернулся к коттеджу.
Выкрасил входную дверь и оставил ее открытой для просушки. В одной из задних комнат выбил все еще оставшиеся стекла. Затем развел изрядную порцию цемента и укрепил с его помощью поперек окна шесть кусков водопроводной трубы. А в доме к дверям этой комнаты накрепко привинтил скобы для висячего замка. С внутренней же стороны отвинтил дверную ручку и унес.
Оставалось застеклить окна фасада. Пришлось отковыривать всю старую замазку и вмазывать свежую. Но, наконец, и это было сделано. Теперь коттедж выглядел куда веселее и приветливее.
Я вывел машину из кустов, за которыми ее спрятал, и отправился в Лондон.
Врач-шотландец попивал джин в обществе Джоан.
— Вы должны были посетить меня вчера, помните?
— Я был занят.
— Я только взгляну на ваши запястья. — Отставив джин, он решительно размотал бинты. На них снова выступила кровь. — Вам следует поберечь руки. Иначе они не заживут. Что вы опять делали?
Я мог бы ответить: завинчивал винты, выковыривал старую замазку и замешивал цемент. Но вместо этого буркнул довольно угрюмо:
— Ничего такого особенного…
В раздражении он шлепнул повязку с такой силой, что я вздрогнул. Закончив, сказал:
— Теперь дайте им покой. И, пожалуйста, ко мне в пятницу.
— В пятницу меня не будет в Лондоне.
— Тогда в субботу утром. И обязательно!
Он схватил свой бокал, залпом допил джин и дружески попрощался с Джоан.
Выпроводив его, она со смехом вернулась в комнату.
— Обычно он не такой колючий. Но он подозревает, что ты принял участие в какой-то отвратительной оргии, поскольку не хочешь рассказывать…
— И он прав, черт побери, — мрачно подтвердил я.
