Валерия Вербинина - Где-то на земле есть рай

— С этим Парамоновым чепуха какая-то выходит, — сказала я, по-прежнему глядя на поток и мокрый асфальт возле него. — Мы с Ласточкиным совершенно уверены, что он ни за что бы не рискнул появиться в Москве и посылать какие-то письма.

— Вот как? А в чем еще вы уверены?

— В том, что он изменил внешность, перевел деньги на заграничные счета и удрал, возможно прихватив с собой какую-нибудь любовницу. Его первая жена утверждала, что он не мог обходиться без женщин. Но при чем тут тогда письма и вся эта история с его второй женой? Ведь она совершенно не вписывается в общую схему. Надо быть последним дураком, чтобы присылать эти письма, а Владислав Парамонов, судя по тому, какую комбинацию он провернул, дураком вовсе не был.

— Нет, — спокойно ответил Арбатов, — он дурак. Потому что вы все-таки его найдете, я в этом убежден.

Я покосилась на него.

— Что-то мне подсказывает, — негромко проговорила я, — что наш беглый покойник не доживет даже до первого допроса.

Арбатов вздохнул.

— Вот вы, значит, какого обо мне мнения, — проронил он. И почти без перехода: — Хорошо. Когда вы его отыщете, клянусь, я отдам его вам. Вы довольны?

— Прямо так-таки и клянетесь? — недоверчиво осведомилась я.

— Да. — Он улыбнулся.

Вот так вот просто жизнь товарища Парамонова была отдана в мои руки. Слово — как купчая, улыбка — как росчерк, и бедный бизнесмен продан с потрохами, даже не подозревая об этом. Мертвая душа, оказавшаяся на поверку живой… Ого-го, какой сюжет! Почти в духе Гоголя.

— Только нам нужна кое-какая информация, — тотчас выдала новоиспеченная помещица Синеокова. — Мы тут навели справки о его подругах. Многие из них находятся более или менее на виду, но вот трое… Про них мало что известно.

Арбатову не надо было дважды повторять. Он протянул руку:

— Давайте список.

— О чем это вы переговаривались с Юрием Даниловичем? — были первые слова Ласточкина, когда я вернулась в отделение.

Прежде чем ответить, я оглянулась и посмотрела в окно. Так и есть: арка, в которой я недавно стояла с моим собеседником, находилась с другой стороны здания и не была отсюда видна.

— Это тебе что, коллеги доложили? — недоверчиво спросила я.

— Нет, — серьезно ответил Ласточкин, — я выходил за рогаликами.

Я открыла было рот, чтобы напомнить ему, что палатка, торгующая рогаликами, стояла чуть ли не в километре от арки, однако вспомнила о благоразумии и решила не искушать судьбу. В конце концов, у Ласточкина ведь было чрезвычайно острое зрение, и он вполне мог увидеть меня даже за километр. По правде говоря, мне следовало даже гордиться этим.

— Мы говорили о Парамонове, — сказала я, и это было чистейшей правдой. — Я попросила его навести кое-какие справки. Если Парамонов и впрямь удрал с одной из своих любовниц…

— То Арбатов с чистой совестью закатает их обоих в асфальт, — закончил за меня Ласточкин. — Лиза, ты что, с ума сошла? Зачем ты облегчаешь ему задачу?

Я потупилась.

— Он обещал мне не трогать Парамонова, — нехотя выдавила я из себя.

— И ты ему поверила?!!

— Слушай, а что ты предлагаешь? — возмутилась я. — Три дамочки из числа знакомых этого мерзавца исчезли, и никто не знает, где они! Как мы будем их искать? Сколько на это уйдет времени? А возможности Арбатова все равно гораздо больше, чем наши. Пусть он нам поможет, в конце концов!

Ласточкин сидел, опершись щекой на руку, и страдальчески смотрел на меня. В кабинете повисла тяжелая пауза.

— Иногда ты меня поражаешь, — наконец промолвил он. — Просто поражаешь. — Он убрал руку и устало повел плечами. — Ладно, что сделано, того не вернуть. С Парамоновым пока ясно, давай разбираться с делом Лазаревых.

Однако никакого разбирательства не получилось, потому что нас вызвали к Тихомирову на общее совещание, а после него позвонил Зарубин и сказал, что хочет видеть нас в управлении — как свидетелей по своему делу. Машину нам с Ласточкиным так и не вернули после ремонта — полковник заявил, что мы получим ее обратно только тогда, когда раскроем убийство Георгия и Алисы Лазаревых, так что мы отправились в управление на метро.

Зарубин предъявил нам увеличенные фотографии Максима Решетова, предполагаемого убийцы Агриппины, а также фото его автомобиля, и стал выспрашивать, не заметили ли мы, как подозреваемый выходил из дома, и не видели ли мы поблизости его тачку? Через некоторое время подошел и Колесников, который притащил с собой целую стопку газет.

— Что, журналюги все не унимаются? — процедил сквозь зубы Стас.

— Нет, — ответил капитан, кладя газеты ему на стол. Верхняя при этом соскользнула и упала на пол. Ласточкин, сидевший рядом, наклонился подобрать ее. Я изучала фотографию Максима, которую мне предъявил Зарубин, и оттого не сразу обратила внимание на странное выражение лица моего напарника. Колесников тревожно кашлянул в кулак.

— В чем дело, Паша? — внезапно спросил Стас.

Я подняла глаза от фотографии. Ласточкин был хмур. Нет, какое там хмур! Он внезапно сделался мрачен, как завзятый лотерейщик, который узнал, что джекпот выпал его соседу по лестничной площадке.

— Это кто? — сухо спросил Ласточкин, разворачивая газету — обыкновенный желтушный листок — первой страницей к операм.

Зарубин подался вперед и удивленно вскинул брови.

— Там же написано, — отозвался он. — Это Геннадий Маховиков, один из ассистентов покойной Агриппины. А в чем дело, собственно?

— Ни в чем. — Ласточкин глубоко вздохнул: — Я осел. Вот в чем дело.

После этих слов в кабинете воцарилась тишина — такая отчетливая, что в ней было бы слышно, если бы даже чихнул комар.

— Где он живет, ты знаешь? — спросил капитан.

Зарубин пару раз мигнул:

— Конечно. Мы его допрашивали…

— Немедленно, — не сказал, а как-то прошипел сквозь зубы мой напарник. — Группу захвата. И ордер на арест. Какой же я идиот!

Колесников схватился за телефонную трубку, но поглядел на лицо Ласточкина и решил, что проще сходить самому.

— Павел, — начал Зарубин, когда дверь за капитаном затворилась, — ты должен сейчас же мне все объяснить. Потому что я ну совершенно ничего не понимаю.

— Ты-то ясно, ты с ним не сталкивался, — зло ответил Ласточкин. — Но я-то хорош! Ведь окна — это его стиль, он почти всегда так работал! Черт, какая жалость, что не я вел это дело! Сколько усилий удалось бы сэкономить! Я бы его сразу же узнал, несмотря на то что он сменил фамилию.

— Сменил фамилию? — насторожился Зарубин. — Постой, ты имеешь в виду, что Геннадий Маховиков на самом деле никакой не Маховиков?

— Нет, — коротко ответил мой напарник. — В ту пору, когда я арестовал эту гниду, его звали Симонов, Геннадий Симонов. Он проходил по делу группы мошенников, которые занимались махинациями с недвижимостью. Честно тебе скажу, Стас: такой изворотливой твари, как этот Симонов, я еще не встречал, а я ведь до того многое повидал.

Зарубин молчал, сосредоточенно покусывая нижнюю губу.

— То есть ты считаешь, что убийца — это он?

— Наверняка. И все это как-то связано с пропавшими деньгами. Прости, Стас, что я тебе голову заморочил. Никакие личные счеты тут ни при чем.

— Ты сказал, что окна — его стиль, — вмешалась я. — У него что, такая манера убивать?

Ласточкин бросил на меня беглый взгляд.

— Никого он не убивал, — коротко бросил он.

— Постой, — изумился Зарубин, — но ведь ты только что сказал…

— Сказать-то сказал, но, Стас, сразу же приготовься к тому, что его причастность к убийствам доказать будет очень трудно. Он гипнотизер, понимаешь? Очень мощный и сильный гипнотизер.

Я начала понимать.

— Ты имеешь в виду, — медленно начал Зарубин, — что он гипнотизировал свои жертвы и давал им команду покончить с собой?

— Угадал. Хотя на самом деле все было не так просто. Под гипнозом он давал человеку установку броситься из окна, как только он услышит определенную фразу. Потом Геннадий выводил человека из гипноза, и тот сразу же забывал о том, что с ним было. Клиент благодарил Симонова и уходил, а через некоторое время гипнотизер шел в место, где его все видели, и звонил жертве по телефону. Тогда-то он и произносил заветную фразу. Дальше все понятно: человек выбрасывается из окна, полиция ведет следствие, а пока суть да дело, мошенники, с которыми Геннадий сотрудничал, продавали квартиру жертвы.

— И как же вы их поймали? — спросила я.

Ласточкин усмехнулся:

— Симонова и компанию подвело излишнее добросердечие, если можно так выразиться. Дело в том, что в начале своей блистательной карьеры они еще не убивали людей, а меняли хорошие квартиры на всякое барахло. Приводили человека в какую-нибудь хибару, а дальше Геннадий ему умело внушал, что он видит перед собой роскошные хоромы. Счастливый клиент подписывал договор об обмене, а когда истина открывалась, было уже слишком поздно. Он мчался в фирму, грозил, кричал, умолял, но ему тотчас показывали контракты и прочие бумажки с его подписью, так что он уходил ни с чем. Однако один из обманутых клиентов поклялся, что он это дело просто так не оставит, и сообщил в полицию. В том отделении на его заявление не обратили никакого внимания, но зато мне оно очень помогло, когда я стал расследовать самоубийство одной несчастной учительницы. Позже на очной ставке заявитель Геннадия опознал, и только благодаря этому я и смог передать его дело в прокуратуру.