Камилла Лэкберг - Вкус пепла
— Я вижу, вы интересуетесь компьютерами, — заметил Мартин.
Морган только взглянул на него, но никак не стал комментировать такую самоочевидную истину.
— Над чем вы работаете? — спросил Йоста, чтобы как-то заполнить тягостное молчание.
— Я делаю электронные игры. В основном фэнтези.
Он направился к компьютерам, словно ища там защиты, и тут Мартин обратил внимание, как резко и неуклюже он двигается, при каждом шаге едва не опрокидывая очередную стопу журналов. Однако, сумев как-то избежать катастрофы, Морган благополучно сел на стул перед одним из мониторов и оттуда без всякого выражения воззрился на Мартина и Йосту, которые растерянно остановились посреди журнального развала, не зная, как приступить к допросу этого странного субъекта. Определить, что с ним не так, было трудно, хотя некая странность сразу бросалась в глаза.
— Как интересно! — начал Мартин. — Я всегда удивлялся, как это люди умудряются придумывать целые фантастические миры. Какая же для этого требуется бездна фантазии!
— Я не умею придумывать игры. Это делают другие, а я пишу программу. У меня синдром Аспергера, — сообщил Морган. В его устах это звучало как сухая констатация факта.
Мартин и Йоста снова обменялись растерянными взглядами.
— Синдром Аспергера, — повторил Мартин. — К сожалению, я не знаю, что это такое.
— Большинство людей не знают. Это одна из разновидностей аутизма, при которой человек, как правило, сохраняет нормальный или высокий уровень интеллекта. У меня высокий уровень интеллекта. Очень высокий, — добавил Морган, не вкладывая в эти слова никакого оценочного смысла. — Нам, людям с синдромом Аспергера, трудно дается понимание таких вещей, как выражение лица, сравнение, ирония и интонация. Это приводит к сложностям в межличностном общении.
Он говорил, словно читал книгу, и Мартину пришлось сделать усилие, чтобы уследить за смыслом сказанного.
— Я не могу сам создавать компьютерные игры, потому что для этого нужно представлять себе, что чувствуют другие люди, но зато я один из лучших программистов Швеции. — Последние слова были тоже произнесены как простая констатация факта, в них не ощущалось самодовольства или похвальбы.
Мартин невольно увлекся, внимая Моргану. Раньше он никогда не слышал о синдроме Аспергера, и этот рассказ вызвал у него неподдельный интерес. Однако они пришли сюда по делу, и пора было переходить к главному.
— Где нам можно присесть? — спросил он, оглядываясь.
— На кровати. — Морган кивнул в сторону узкой койки, стоявшей у стены.
Йоста и Мартин осторожно пробрались между горами журналов и присели. Первым начал Йоста:
— Вы уже, конечно, знаете, что случилось в понедельник у Флоринов. Видели ли вы в то утро что-нибудь необычное?
Морган продолжал молча смотреть на них без всякого выражения. Мартин догадался, что «что-нибудь необычное» было для него слишком абстрактно, и попробовал сформулировать свой вопрос иначе, более конкретно. Он даже не представлял себе, как трудно человеку жить в обществе, не воспринимая всех скрытых посланий, которые присутствуют в человеческой коммуникации.
— Вы видели, когда девочка вышла из дома? — попробовал Мартин спросить иначе, надеясь, что его вопрос задан достаточно определенно и Морган сможет на него ответить.
— Да, я видел, когда вышла девочка, — подтвердил тот и снова умолк, не сознавая, что в вопросе заключался еще какой-то смысл, сверх того, который был выражен словами.
Мартин понял, в чем дело, и уточнил:
— В какое время вы видели, как она ушла?
— Она вышла в десять минут десятого, — произнес Морган все тем же громким и резким голосом.
— Кого-нибудь еще вы видели в то утро? — спросил Йоста.
— Да.
— Кого вы видели в то утро и в какое время? — вмешался Мартин, стараясь опередить Йосту, скорее почувствовав, чем увидев, что общение с этим странным человеком тяжело дается его напарнику.
— Без четверти восемь я видел Никласа.
Мартин записал каждый его ответ. У него ни на секунду не возникло сомнения в точности свидетеля.
— Вы знали Сару?
— Да.
Йоста заерзал на кровати, и Мартин поспешил успокоить его, дотронувшись рукой до плеча коллеги. Что-то подсказывало ему, что проявление чувств окажет неблагоприятное воздействие на Моргана и помешает им получить всю возможную информацию.
— Насколько хорошо вы ее знали?
На этот вопрос Морган отреагировал лишь пустым взглядом, и Мартин снова переформулировал свою мысль. Раньше он никогда не задумывался, как трудно выражаться точно, как многое мы оставляем за кадром, полагаясь на то, что собеседник поймет подразумеваемый смысл.
— Она заходила сюда когда-нибудь?
— Она нарушала мой распорядок. — Морган кивнул. — Стучалась, когда я работал, и требовала, чтобы я ее впустил. Трогала мои вещи. Один раз она рассердилась на меня, когда я сказал ей, чтобы она уходила. Тогда она развалила часть моих стопок.
— Вам она не нравилась?
— Она нарушала мой распорядок. И развалила мои стопки. — Это было все, что Морган мог сказать о своих чувствах в отношении девочки.
— А ее бабушка? Что вы о ней думаете?
— Лилиан вредная. Так говорит папа.
— Она говорит, что вы подкрадывались к ее дому и заглядывали в окна. Вы это делали?
— Да, делал. — Не раздумывая ни секунды, Морган кивнул. — Я только хотел посмотреть. Но мама рассердилась, когда я ей это сказал. Она сказала, что так нельзя.
— И вы перестали? — спросил Йоста.
— Да.
— Потому что мама сказала, что так нельзя? — язвительно уточнил Йоста, но Морган его язвительности даже не заметил.
— Да, мама все время говорит мне, что можно и что нельзя. Мы с ней тренируемся, что можно говорить и делать. Она объясняет мне, что иногда человек говорит одно, а подразумевает совсем другое. Иначе я буду говорить и поступать неправильно. — Морган взглянул на свои наручные часы. — Половина одиннадцатого, мне надо работать.
— Мы больше не будем вам мешать, — заверил Мартин, вставая. — Просим прощения, что нарушили ваш распорядок, но полицейские не всегда могут соблюдать такие правила.
Морган, казалось, остался доволен объяснением.
— Хорошенько закройте дверь, когда будете уходить, — уже усевшись за компьютер, напутствовал он их на прощание, — иначе будет сквозняк.
— Ну и фрукт! — высказался Йоста, когда они шли через сад к машине, оставленной в ближнем переулке.
— А мне было интересно, — сказал Мартин. — Я раньше никогда не слыхал про синдром Аспергера. А ты?
— Нет. — Йоста фыркнул. — В мое время ничего такого не было. Это сейчас развелось столько необыкновенных диагнозов. По мне, так слово «идиот» включает в себя их все скопом.
Мартин со вздохом сел на место водителя. Да уж! Йосту вряд ли назовешь гуманистом!
Подсознательно его тревожило неясное сомнение — те ли вопросы он задавал, какие нужно? Он попробовал ухватить ускользающую мысль, но потом бросил. Может быть, ему это только показалось.
Здание амбулатории было окутано серой дымкой, машина на парковке оказалась единственной. Эрнст, все еще не переваривший обиду на Патрика за утреннюю нахлобучку по поводу опоздания, вылез из нее и, широко шагая, направился к подъезду. Патрик в раздражении захлопнул дверцу автомобиля сильнее, чем нужно, и рысцой поспешил туда же. Это ни на что не похоже — ведет себя прямо как маленький! Миновав аптечное окошечко, они свернули налево, где располагались кабинеты. На пути им не встретилось ни души, и их шаги отдавались гулким эхом в пустых коридорах. Наконец они обнаружили сестру и спросили, где Никлас. Она сообщила, что сейчас он принимает пациента, но через десять минут должен освободиться, и предложила посидеть в приемной. Патрик в который раз уже удивился тому, как похожи все приемные в поликлиниках. Везде та же унылая деревянная мебель с некрасивой обивкой, те же невыразительные картины на стенах, и везде одни и те же наводящие тоску журналы. Рассеянно полистав один из них, под названием «Путеводитель пациента», он поразился тому, сколько, оказывается, есть на свете всяких болезней, о которых он вообще никогда и не слышал. Эрнст пристроился как можно дальше от Патрика и сейчас сидел, постукивая ногой по полу, чем страшно раздражал коллегу. Время от времени Патрик ловил на себе его злобный взгляд, но его это мало трогало: пускай думает, что хочет, лишь бы как следует выполнял свою работу.
— Доктор освободился, — объявила наконец сестра и проводила их в кабинет, в котором за заваленным бумагами столом они увидели Никласа.
Вид у него был измученный. Он встал, поздоровался с ними за руку и попробовал изобразить доброжелательную улыбку, но она застыла на губах тревожной гримасой, не затронув глаз.
— Какие-нибудь новости в расследовании дела?
