Маленькие милости - Деннис Лихэйн
Это слюна.
Толпа оплевывает младшего Кеннеди.
Мэри Пэт становится нехорошо. Хочется вразумить земляков, спросить их: «Есть ли черта, за которую мы не заступим? Или всё, границ больше нет?»
Народ продолжает плевать в сенатора, пока телохранители не заводят его в здание. Вестибюль застеклен, так что видно, как Тедди ведут к лифту. На этом всем бы и успокоиться, но не тут-то было. Оконная секция размером с кабину грузовика разлетается вдребезги.
Раздается одобрительный рев. Радостные выкрики картечью пронзают воздух.
Полдесятка полицейских выбегают навстречу толпе с края площади. Это напоминает особо рьяным, что всего в квартале отсюда находится полицейский участок, поэтому к зданию никто не рвется. Копы не размахивают дубинками и вообще ведут себя сдержанно: просто выставляют вперед руки, вынуждая демонстрантов отступить на несколько шагов. При этом они постоянно говорят что-то в духе «успокойтесь, успокойтесь» и «да, да, мы всё понимаем», словно обращаются к закатившему истерику ребенку.
Народ тем временем продолжает бесноваться – глоток сто выкрикивают ругательства в адрес судьи Гэррити и младшего Кеннеди, а также скандируют «Только через наш труп!», но разбитым стеклом и плевками буйство ограничивается.
– Что ж, нас услышали, – обращается Кэрол к остальным «юбабкам». – Вот теперь-то нас точно услышали!
К ним с недовольной миной подходит Сесилия, дочь Джойс О’Халлоран. Лицом она в мать: такие же острые скулы, тонкие губы, отсутствующий подбородок. Глаза красные от недавних слез. Мать замечает ее, но особо не приглядывается.
– Посмотрите-ка, кто приперся, – весело произносит она.
– Ты с-слышишь? – срывающимся от плача голосом спрашивает Сесилия, указывая на толпу.
Джойс закуривает и смотрит в упор на свое непутевое дитя.
– Что я должна услышать?
– Вот это.
Теперь Мэри Пэт тоже прислушивается. Поначалу звучали разрозненные выкрики: «До-лой!», «Позор диктаторам!», «Южка не пойдет», – теперь же толпа в унисон скандирует:
– Ниг-ге-ры от-стой! Ниг-ге-ры от-стой! Ниг-ге-ры от-стой!
– Все равно не понимаю, о чем ты, – говорит Джойс.
– Ты что, не слышишь? – удивленно выпучив глаза, произносит девушка.
Ее мать поджимает и без того тонкие губы и выдыхает сигаретный дым перед собой.
– Я много чего слышу. Например, как народ ржет над твоей хипповой футболкой, сквозь которую соски просвечивают. Вот сходи в ней в школу к цветным на следующей неделе. Расскажешь потом, как ощущения.
– Я, ма, не боюсь идти в школу Роксбери. Мы, дети, не раздуваем вокруг этого пожар; это вы, родители, раздуваете. А у нас все нормально.
– Лифчик надень, – говорит Джойс и на этот раз выдыхает дым дочери прямо в лицо.
Лицо Сесилии мертвеет. На скулах играют желваки, в глазах лед.
– Я-то надену, мне нетрудно. А ты сможешь перестать быть такой дурой?
Мать с размаху отвешивает дочери увесистую оплеуху. Джойс О’Халлоран баба крупная, и миниатюрная Сесилия от удара падает на землю. Она пытается встать, но мать хватает ее за волосы, оттягивает голову и снова замахивается. Мэри Пэт успевает повиснуть на занесенной для удара руке.
Она смотрит Джойс прямо в глаза. Теперь в них пылает двойная порция гнева: и на Сесилию, и на Мэри Пэт.
– Так, всё, хватит, – говорит Мэри Пэт.
Сесилия у нее за спиной поднимается на ноги.
Мэри Пэт отпускает Джойс, которая продолжает прожигать ее взглядом. Остальные «сестрицы-юбабки» замерли в шоке.
– Отойди, Мэри Пэт, – цедит Джойс.
Та мотает головой.
– Отойди! – повышает голос Кэрол.
– Отойди! – визжит Морин.
– Я сама разберусь, как мне воспитывать ребенка, – задыхается от гнева Джойс.
Мэри Пэт снова мотает головой.
– А ну пошла прочь! – кричит Ханна Спотчницки.
– Никто эту девочку пальцем не тронет, – заявляет Мэри Пэт.
Джойс кидается на нее – и тут же напарывается солнечным сплетением на кулак. Рухнув набок, она лежит на земле, не в силах вдохнуть добрых десять секунд.
Три «сестрицы-юбабки» – Ханна, Кэрол и Морин – нападают одновременно. Они, конечно, считают себя крутыми: все ведь из Южки и годами держали в страхе мужей с детьми. Но одно дело родиться и вырасти в Южке, и совсем другое – в трущобах Коммонуэлса.
Вжав голову в плечи, Мэри Пэт по-бычьи подается вперед и бьет без разбору тех, кто попадает под руку. Причем не просто бьет, а рвет, царапает, сжимает. В последний раз в такой чисто уличной потасовке она участвовала старшеклассницей, когда три девчонки из Олд-Колони решили устроить ей темную. Дерется Мэри Пэт грязно: выдирает серьги, бьет в промежность, дергает за болтающиеся груди так, будто корову доит. Отдавливает лодыжки, пинает по коленям, кусает пальцы, которые метят ей в глаза. У нее самой уже выдрано несколько клоков волос и расцарапано лицо. Но очень скоро все три противницы стонут, лежа на земле, а Мэри Пэт стоит на ногах – никому так и не удалось ее повалить – и утирает заливающую глаза кровь.
Она оглядывается в поисках Сесилии, но девчонки и след простыл. Норин с Патти стоят с поднятыми руками – мол, нас не тронь. Обе ошарашены и возмущены.
Мэри Пэт снова поворачивается к жертвам, которые кто сидит, кто валяется на асфальте среди клочков одежды, пластиковых флажков, кровавых пятен и раздавленных чайных пакетиков. Кэрол дует на сбитые пальцы и смотрит на Мэри Пэт с тупой ненавистью, а кожа вокруг ее правого глаза уже наливается серо-синим цветом. Она не сразу подбирает слова, но в итоге изрекает, будто приговор:
– Всё, для нас ты мертва. И как только остальные узнают о твоей выходке, ты будешь мертва для всей Южки.
Мэри Пэт пожимает плечами – что тут скажешь? – и, развернувшись, уходит через толпу. Никто ей дорогу не заступает.
Глава 15
Первая мысль Мэри Пэт по возвращении домой: пока она была на митинге, ее квартиру обнесли. Все выглядит каким-то чужим. Или она непостижимым образом умудрилась попасть в чужое жилище? Планировка та же, да, но на кухне чисто, полы вымыты, пепельницы опустошены. Ни пивных банок, ни грязных стаканов, ни коробок из-под пиццы.
И тут до нее доходит…
«Эти сучки убрались у меня дома».
Не потому ли она с таким наслаждением выбивала из них дурь?
Очень может быть. Вполне.
Она идет по коридору в ванную, наклоняется над раковиной и смотрится в зеркало. Под левым глазом набухает фингал, на лбу следы ногтей (неглубокие), на шее – царапина (очень глубокая, аж воротник блузки пропитался кровью), верхняя губа распухла. Жаль,
