Сёстры Чан-Нют - Черный порошок мастера Ху
Одинаково растерянные и напуганные самой мыслью, что им придется послужить пищей для прожорливых червей, носильщики приготовились было воззвать к божествам преисподней, но застыли, подумав одновременно об одном и том же. В мире живых был единственный человек, способный им помочь, единственный, кто мог их избавить от этой смертельной опасности, — герой, которому они готовы были целовать ноги.
— Мандарин Тан! — хором воскликнули они и бросились к выходу, перепрыгивая на ходу через тела сонных товарищей.
* * *Госпожа Стрекоза стояла прислонившись к оконному откосу и жадно вдыхала ночной воздух, не отрывая взгляда от месяца, обжигавшего своим сиянием ей глаза. Прохлада придала ей бодрости, рассеяв действие дыма, которым она давеча надышалась, и вернув ясность сознания, вновь ставшего острым, словно стальной клинок. Она явственно различала аромат камелий и запах перечной мяты и чуть ли не на ощупь ощущала капельки выпавшей в полумраке росы. Лунный луч, играя в ее волосах, придавал им сходство с расплавленным металлом, а на обнаженной шее складками невесомой ткани сгущались тени.
Ей вспомнился неожиданный визит мандарина, прервавшего ее медитацию. Это было крайне досадно, и она недоумевала: неужели молодой человек не понял, что обеспокоил ее? Он так простодушен на вид, что кажется, будто все время витает в каком-то своем мире. Как ни старается он изображать серьезного и уверенного в себе судью, любовные темы и намеки сексуального плана приводят его в смятение, как невинную девушку. Закинув голову и подставив лунному свету шею, она улыбнулась, вспомнив замешательство молодого человека, когда тот расспрашивал ее об устраивавшихся графом оргиях и краснел от непристойных подробностей. Правильно ли она сделала, заговорив о неслыханных и невиданных любовных подвигах своего мужа, только чтобы заставить его уйти?
Изогнувшись всем телом, словно змея, сбрасывающая кожу, госпожа Стрекоза скинула свободное платье. Подняв руки, чтобы звездное сияние свободно струилось по ее бедрам, молодая женщина оперлась о подоконник и чувственным движением прогнула спину. Свет скользил по ее коже, будто лаская ее, и она то ли вздохнула, то ли застонала от удовольствия. Аконит тоже не следовало приходить. Ее шелковые косы, тяжело лежавшие на красиво очерченных плечах, конечно же, сразу поразили воображение юного мандарина, который не знал, куда и смотреть. Эта девица сама не понимает, что за непостижимое очарование исходит от нее. Она может сколько угодно хорохориться, воинственно размахивать кнутом — пропитавшая все ее существо кошачья женственность околдовывает мужчин сильнее всякого любовного напитка. Интересно, успел ли мандарин задать прекрасной тюремщице свои вопросы, когда так поспешно убежал вслед за ней? Или же он воспользовался этими минутами, чтобы прочитать ей несколько стихотворений собственного сочинения?
Томно обернувшись, госпожа Стрекоза погладила нежный шелковистый лунный лучик, что играл внизу ее живота. Судья застал ее в момент слабости, и теперь она ругала себя за это: ей не нравилось, когда ее застигали врасплох. Что же почерпнул мандарин из их разговора? — спрашивала она себя. Да еще эта Аконит пришла подлить масла в огонь! В других обстоятельствах она была бы бесконечно рада ее приходу, но в тот день она прекрасно обошлась бы без этой надменной аристократки, которая все и всегда делала по-своему. После ее ухода она в оцепенении рухнула на кушетку и проснулась лишь с наступлением ночи.
Молодая женщина подняла стройную ногу и положила ее на подоконник так, чтобы струящийся с неба поток звездного мерцания омывал все ее тело. Протянув руку, она взяла маленький кошелек из хлопчатобумажной ткани и стала водить им себе по груди, затем вокруг шеи и вдоль широко расставленных бедер. Наконец-то она заполучила то, чего вожделела целую вечность… Со сверкающим взглядом, приоткрыв губы, она медленно развязала шершавый шнурок. Из мешочка высыпались одна за другой пять несказанно прекрасных жемчужин, блеск которых напоминал сияние звезд в морозном воздухе или пламя свечи, пробивающееся сквозь туман. Затаив дыхание, с бешено бьющимся сердцем, госпожа Стрекоза встряхнула кошельком, чтобы достать еще одну жемчужину. Однако мешочек уже выдал все свои сокровища, и она напрасно потряхивала кусочком хлопковой материи — ничего больше не выпало из него в ее раскрытую ладонь.
Луна и звезды невозмутимо продолжали свое вращение в ночном небе, когда, подняв к ним сведенное судорогой лицо и метая взглядом молнии, госпожа Стрекоза взвыла в бессильной злобе:
— Аконит!
* * *Мандарин ликовал, паря в темно-синей бездне. Ценой немалого усилия он сконцентрирован силы и смог наконец приблизиться к пылающему шару, объятому колеблющимся пламенем. Охваченный восторгом, он уже протянул руку, чтобы коснуться пальцами пурпурных угольев, рассыпающихся вокруг, словно светляки с горящими крыльями, когда пронзительные крики заставили его вздрогнуть.
— Мандарин Тан! Ради всего святого, откройте!
Плохо понимая, где он находится, судья пошарил в темноте блуждающим взглядом. Он лежал на кровати в запыленной одежде, вдали от колдовских огней, завладевших его воображением. Мало-помалу он вспомнил свое давешнее недомогание и удивился, что проспал до столь позднего часа. Крики с той стороны двери становились все настойчивее. Он встал, зажег масляную лампу и, пошатываясь, пошел навстречу нежданным посетителям.
— Минь и Сюань?! Что у вас стряслось? Почему вы будите меня среди ночи? — спросил он недовольным тоном.
Вне всякого сомнения, парить среди пылающих небесных тел куда приятнее, чем созерцать перепуганные физиономии носильщиков паланкина! Минь, обычно такой спокойный, совершенно осунулся и смотрел на него безумными глазами. Сюань же невольно приплясывал на месте, дрожа всем своим костлявым телом и стуча зубами. Что им надо от него в этот неурочный час?
— Господин! — взмолился Минь, которого еще слушался язык. — Взгляните на нас!
И одним движением, словно сговорившись, оба носильщика скинули рубахи, выставляя напоказ свои раны. Вытянув вперед руку, Сюань закрыл глаза, думая об омерзительных отметинах, поднимавшихся до самого локтя. А вдруг гниль уже перекинулась дальше, на плечо? Еще немного, и рука того и гляди отвалится совсем, как крылышко разварившейся курицы. Как тогда ему обнимать женщин? С одной рукой ему будет не обхватить ни одну из своих объемистых подружек. Хотя какие уж тут подружки, без одной-то руки — а может, и без обеих, — он ведь и паланкин тогда носить не сможет. Тут всё просто до боли: нет паланкина — нет бравого вида, а значит, нет и подружек. И при мысли об ожидавших его одиночестве и полной заброшенности он судорожно всхлипнул.
Тем временем его приятель Минь выпятил вперед мускулистый живот, не глядя на него, ибо он и так чувствовал, как плоть его трещит в зубах людоедки-гнили. Грудные мышцы, твердые, как татарский щит, уже истерзаны в хлам; на очереди его знаменитые бицепсы, делавшие из него бога среди носильщиков. Когда эта мерзость сделает свое дело, от него останется лишь горка костей — вроде его друга Сюаня. А с такой жалкой фигурой разве сможет он удовлетворить ненасытную красавицу Глицинию? В досаде он до крови прикусил губу, чтобы не выругаться в присутствии судьи.
— Я весьма польщен, что вы позволили мне насладиться созерцанием вашего отменного телосложения, но разве нельзя было отложить это на потом? — зевая, произнес мандарин Тан и протянул руку, чтобы закрыть дверь.
Потрясенный такой черствостью, Сюань превозмог бившую его дрожь и с трудом выговорил:
— Мандарин Тан! Смотрите, что с нами стало после сражения с полусгнившими мертвецами! От соприкосновения с этими демонами гниль, что покрывала их тела, перекинулась на нас и теперь пожирает нас изнутри!
Однако мандарин продолжал молча смотреть на него, раздраженно изогнув бровь. Тогда в подтверждение своих слов Сюань поднял кулак, и тут его вытянутая физиономия просияла.
— Глянь-ка! — в изумлении воскликнул он. — Я вылечился! У меня на руках ничего нет, эх, значит, я еще поласка… то есть потаскаю паланкин! Братец Минь, проверь-ка, не сожрали ли эти прожорливые твари твои внутренности!
Минь оторопело посмотрел на совершенно здоровую руку друга и с надеждой принялся разглядывать собственный живот. Ни тебе растерзанных мышц, ни тебе вывороченных наружу кишок! Все чисто!
— Не может быть! И я тоже целехонек! — проговорил он, похлопывая себя по твердому, как деревяшка, животу.
— Ладно, теперь, когда вы успокоились относительно ваших тел, предлагаю всем разойтись по кроватям, — вздохнул мандарин, которого все это уже начинало утомлять.
Но носильщики, уязвленные недоверием судьи, не унимались, с мельчайшими подробностями расписывая раны на своем теле и охватившую их при этом зрелище панику.
