Наталия Левитина - Дилетант
О том, что можно было бы одеться, она и не подумала. Холодный кран привлек ее на целых три минуты, Маша жадно глотала хлорированную воду, а Лео, уже нацепивший свежую футболку и шорты, обессиленно сидел на табуретке и рассматривал свое приобретение. Через три минуты, когда Маша оторвалась от крана, он вновь бросился в атаку, плюнув на все меры предосторожности и контрацепции. Гулять так гулять!
На вторые сутки они все-таки вспомнили, что приехали в Шлимовск не только для встречи друг с другом и планомерной порчи мебели в квартире (у кровати уже что-то отвалилось внизу), но и для работы.
— Пойду на разведку, — сказала Маша и вытащила из сумки абрикосовое мини-платье. — Оранжевый оттеняет загар, правда?
Лео хотел сказать, что ей все идет, что ее загар бесподобен, что в таком коротком платье ее «разведка» неминуемо закончится каким-нибудь происшествием, но его природная молчаливость сейчас подпитывалась еще и лингвистическими трудностями, и он только кивнул. Он тоже начал одеваться.
— Начну, наверное, с мэра. — Маша заглянула в свой блокнот, исписанный благодаря Леониду Артуровичу Фельку от корки до корки. — Предполагаю, мужик интересный.
— Мужик интересный? — с подозрением и ревностью спросил Лео. — Тогда не ходи.
Он немного проник в суть Машиного мировоззрения и теперь не сомневался, что любой интересный мужик, появившись, не сойдет так просто с Машиной орбиты. Пока не будет раскочегарен прелестной амазонкой на все мыслимые и немыслимые удовольствия. Лео ощутил первый укол ревности. Пока не очень болезненный.
— Конечно, «не ходи»! А статья? А работа?
— Хорошо. Я молчать, — покорно согласился Лео.
— Вот именно. Не дорос еще мною командовать. Через полчаса они вдвоем вышли из подъезда и направились каждый по своим делам.
Глава 27
— Девушка, вы куда?
Молодой милиционер за стеклянной дверью мэрии смотрел выжидательно. Маша собралась было опустить руку в сумку и достать свою «корочку» несомненно, удостоверение московской журналистки, да еще и сотрудницы скандально известной газеты «М-Репортер», произвело бы впечатление. Но Маше хотелось веселья и мистификаций.
— К Валерию Александровичу, — ответила она. Маша подвинулась поближе к милиционеру, чтобы он почувствовал цветочный аромат ее духов и подробнее разглядел содержимое глубокого выреза. — У нас встреча, — добавила она с многозначительным придыханием.
— Вы по личному вопросу? — Голос милиционера уже не звучал так официально.
— Да.
— Но прием по личным вопросам по вторникам и четвергам, с трех до шести. А сегодня среда, между прочим.
— Между прочим, мне назначено персонально. Мой вопрос животрепещущ.
— Неужели? — Парень улыбнулся.
— Да, — с бесконечным доверием в голосе сообщила Маша. — Я, видите ли, мать-героиня. Шестеро детей. А квартира однокомнатная. Нет условий для занятий сексом.
Милиционер буквально отпрянул и вынул глаза из Машиного выреза.
— Шестеро? У вас? — с тихим ужасом спросил он.
— Это не предел, — беспечно заверила Маша.
— Если б у меня было шестеро, я бы…
— Надевал презерватив еще и на голову, — подсказала Маша.
— …Повесился, — закончил милиционер. — Вы не похожи на мать-героиню. Проходите. Второй этаж налево по коридору. Удачи!
Секретарша имела отлично развитую челюсть людоеда. Маленькие недобрые глазки дополняли неприглядную картину (внешность явно не была тем параметром, по которому ее отбирали для работы в приемной). Секретарша с гримасой недовольства и презрения осмотрела все обнаженные места Машиного тела:
— Что вам, девушка?
Нельзя быть такой ослепительной, летней и голой, очевидно, подумала она.
Маша наконец показала удостоверение.
— И что?
— Хочу взять интервью у вашего мэра.
— Он занят, — буркнула женщина.
— Я подожду, — ответила Маша, отошла к стене и удобно пристроилась на стуле. — Доложите обо мне.
Команду надо было выполнять, хотя она и исходила от крайне неприятной, наглой девицы. Секретарша скрылась за дверью, причем ее спина, плечи и кончики ушей выражали крайнюю степень недовольства. Из кабинета она вернулась уже вместе с мэром города.
Маша порозовела от удовольствия: господин Суворин вышел самолично встретить московскую звезду. Мэр был высок, породист, шевелюрист и сосредоточен. Лучистые глаза почему-то полыхали, как показалось Маше, тревогой и страхом. Она с улыбкой вскочила со стула и двумя руками дернула вниз оранжевый подол.
Но Суворин стремительно пролетел мимо и даже не повернул головы в сторону Маши. Мужчины обычно так не делали. Маша удивленно открыла рот и посмотрела вслед главе города.
— Я предупреждала, он занят, — с торжеством сказала секретарша. — Ему не до всяких там газетных писак.
— Вы очень любезны, — заметила Маша.
— А вы думаете, что если вы пресса — то и все двери открыты? Да время сейчас другое. Вас, журналистов, развелось как тараканов в коммуналке. Пруд пруди. На всех и рабочего дня не хватит.
— Я понимаю, почему вы такая озлобленная, — ласково и мило сказала Маша. — С такой рожей, конечно, трудно сохранять добродушие. Вы не отметите мне командировочное удостоверение? Печать поставите?
Секретарша задохнулась и лихорадочно завращала глазами.
— Ясно. Не поставите, — поняла Маша. — Вы валерьянку-то пейте, дамочка. А то глаза потеряете. Упадут на бюст. Ах, да у вас и бюста, впрочем, нет.
Что случилось дальше с бедной секретаршей, Маша не узнала, она быстро вымелась из приемной и звонко зацокала шпильками вниз по лестнице.
— Валерий Александрович, Валерий Александрович! — дико заорала она на улице, увидев мэра у служебной «Волги».
Хмурый Суворин удивленно обернулся и придержал дверцу автомобиля.
— Валерий Александрович, здравствуйте! — завопила Мария, едва не бросаясь на грудь мэра. — Вы меня не заметили?
— А мы знакомы?
— Я Маша Майская. Читаете «М-Репортер»?
— Иногда читаю.
— Я приехала из Москвы, чтобы написать о ваших выборах!
— А… — вспомнил Суворин. И вымученно улыбнулся. — Припоминаю. Фельк что-то говорил о вас. Маша, дорогая, у меня сейчас совершенно нет времени. Мне надо ехать.
— Возьмите меня с собой! — предложила Маша. — Нет.
Суворин ехал к Игорю Шведову, чтобы вместе с ним полноценно предаться горю. Игорю звонили, но никаких требований не выдвинули, кроме расплывчатого пожелания не сильно суетиться в преддверии выборов. И присутствие глазастой столичной журналистки было совсем некстати.
— Вот моя карточка, Маша. Позвоните, я назначу время. Встретимся.
«Волга» сорвалась с места. Валерий Александрович бросил на журналистку прощальный взгляд сквозь открытое окно. Она стояла на тротуаре такая беспечная, такая веселая и лучезарная в своем ярком платьишке — совсем из другого мира. И не подозревала, какая тьма сейчас окутывает душу Суворина.
Вадим не переставал себя удивлять. Он прислушивался к своему голосу и не понимал, откуда в нем взялись эти идиотские интонации.
— Давай, давай посмотрим, что нам дядя принес, — сюсюкал он, как кретин, откупоривая баночку с яблочным пюре и показывая ее Валере. — Ох и вкуснотища, наверное! Хочешь, да?
У Валерки обильно потекли слюни. Он не сводил с баночки глаз и шамкал розовыми влажными губками. В глазах светились преданность и любовь к кормильцу.
— Ну-ка, ну-ка! Одна ложечка…
Валерка уверенно заглотнул пюре — без сомнения, он уже был с ним знаком — и чавкает.
— Нравится, — удовлетворенно заметил Вадим. — Ты мой толстячок!
Сам того не подозревая, он использовал для обозначения Валерки то же выражение, каким пользовались его мама и папа.
— Ты мой толстячок!
Толстячок, надо заметить, был в последнее время идеален. Наверное, чувствовал, что он не дома. После памятного концерта в первые, сутки знакомства, когда Вадим едва не оглох и был на грани помешательства, подобные истерики больше не случались. Валерка уничтожал молочную смесь, мылся под краном, спал на балконе, беспрепятственно ползал по грязному полу и облизывал все, что попадалось на пути (Никитишну хватил бы удар), играл с немытыми банками и был вполне доволен жизнью. Иногда он начинал вякать и тянуть ласты в сторону няньки, и тогда Вадим брал его на руки. Ребенок крепко цеплялся за шею киллера, и тот ощущал в груди незнакомое приятное чувство. К тому же младенец был удивительно хорош собой — стопроцентный киношный малютка.
Последняя ложка, вероятно, не пошла впрок. Валерка громко и радостно сказал «Бу!», и остатки яблочного пюре обрели покой на физиономии Вадима.
— Подлец! — возмутился он, утираясь полотенцем. — Слушай, сколько же нам еще тут сидеть?
Вадим вытер полотенцем и ребенка, поднял Валеру на руки и отправился на балкон. Они стояли и смотрели вниз, обдуваемые восхитительным вечерним ветерком. С детской площадки доносились жизнерадостные вопли, солнце пряталось за китайскую стену одинаковых шестнадцатиэтажек.
