Наталия Левитина - Дилетант
Олеся устало привалилась к стволу разлапистого клена, не в силах отдышаться. Напротив высилась шестнадцатиэтажка-свечка, ее окна приветливо светились яркими огнями, сквозь стекла виднелись разноцветные абажуры, занавески, шторы. Подъезды в количестве двух штук оборонялись массивными железными дверьми с кнопками кодового замка.
Повинуясь внезапному порыву, Олеся выскочила из-под кроны дерева и через секунду, шумно сопя, стояла на крыльце, возле удивленной дамы с хозяйственной сумкой. Та вот-вот собиралась набрать код и открыть дверь.
— Ох, напугала! — схватилась за сердце женщина. — Ты откуда вывалилась?
— Можно я с вами зайду? — робко спросила Олеся.
— А ты в какую квартиру? — поинтересовалась дама. Из сумки у нее торчала дубинка полукопченой колбасы и просматривались помидорные очертания.
Олеся с удовольствием оттяпала бы сейчас, как уличная собачка, излишки колбасы, не уместившиеся в прокрустово ложе хозяйственной сумки, — после трудового дня она очень хотела есть, ее желудок давно расстался с приятными воспоминаниями о мясе по-французски и картофельном салате.
— Я… Я в гости пришла. Мне сказали, что код — 3890, а дверь не открывается!
— Странно, код совсем другой.
Женщина критически оглядывала Олесю, но, кроме претензий к ее экономичному одеянию, вероятно, ничего не имела против — изящная девушка совсем не подходила на роль грабителя, взломщика квартир.
— А в какую квартиру? — на всякий случай спросила она.
— В сто пятнадцатую, — уверенно ответила Олеся, в точном соответствии с надписью над подъездной дверью.
— Ладно, заходи.
Внутри было чисто, холодно, гулко и сидела в стеклянной кабинке вахтерша.
— Девочка в сто пятнадцатую, — кивнула ей дама.
На каком-то из этажей Олеся покинула лифт и прошлась по коридору. В закутке у мусоропровода, кишечник которого усиленно, с грохотом и треском перерабатывал отходы жизнедеятельности квартирантов, стояло несколько больших картонных коробок. Их содержимое раньше, судя по надписям, составляли стиральная машина «Индезит», телевизор «Дэу» и холодильник «Самсунг».
«Хоть что-то!» — грустно подумала Олеся, вызывая в памяти чудное видение шведовской супружеской кровати — гигантской, мягкой, гостеприимной.
Ледяной бетонный пол подъезда травмировал нежные бока Олеси сквозь хлипкий картонный матрас. Но несмотря на все неудобства, сон все же развернул войска и пошел в наступление несокрушимой древнеримской фалангой.
«Это мне наказание, — бормотала Олеся, засыпая. — Наказание. Я ведь ждала, что когда-то буду наказана за свое гадкое поведение. За каждым преступлением следует наказание. Раскаяние и катарсис. Я сама во всем виновата. Но я исправлюсь. Только бы вернуться домой…»
Случайный свидетель подобной сцены мог заподозрить, что девушка, свернувшаяся клубком на груде пыльного картона, повинна в страшных земных грехах. На самом деле Олеся всего лишь вспоминала и все никак не могла простить себе своего раскованного поведения на свадьбе Тани Птичкиной. Блистательный кастаньетный танец на столе, битье посуды, пьяные горячие объятия поклонника Димы, — по мнению Олеси, это все было безобразно, чудовищно, безнравственно. И долгие месяцы после той памятной февральской гулянки Олеся подспудно ждала возмездия. И вот оно грянуло.
Лес, лес, лес. Бесконечный лес! Третьи сутки Таня блуждала в лесу.
Свободные от одежды территории были плотно усеяны комариными укусами мерзкие насекомые воспринимали Таню как ходячий ресторан. Ее ноги были изрезаны острой травой, а руки — поцарапаны ветками деревьев, на ладонях засохли красные пятна земляничного сока, губы потрескались, волосы падали на лоб грязными сосульками, а все кости ныли от ночевок на твердой земле. Она уже не задумывалась, куда идет, в какую сторону и соответствует ли ее маршрут цели — найти человеческое поселение, она просто тупо брела вперед, механически передвигая ноги и яростно прихлопывая зловредных комаров. За стакан воды и куриную ножку она согласилась бы на лишние три километра пути. Страшное подозрение, что она движется по замкнутому кругу, Таня тщательно отметала в сторону.
Так же ушла куда-то мысль о похищенном Валерке. Его наверняка давно уже избавили от неприятного общества. Единственное страстное желание заполняло теперь всю Татьяну и сияло над ее головой космическим нимбом выжить!
Земляничные полянки встречались на ее пути с издевательской периодичностью — на завтрак, обед и ужин. Или это было несколько одних и тех же полян? К землянике Татьяна воспылала стойкой ненавистью — несмотря на то, что скромные невзрачные ягодки хоть как-то спасали ее от голода и жажды.
Не менее яростные чувства испытывала теперь лесная странница и к сотовой связи. Телефон, который, по идее, должен был давно выручить ее из беды, упорно безмолвствовал. По закону подлости, он, думала Таня, оживет и настойчиво затрезвонит в самый неподходящий момент — когда она, например, будет прятаться от медведя, маскируясь под пятилетнюю елочку.
— А если у меня начнутся критические дни? — с паническим ужасом спросила Татьяна у сосен и елей. — Критические дни! Надо же, какое милое придумано название для этой-неприятности. Только этого мне и не хватало. А по графику — самое время. Что же я тогда буду делать? Вертеть тампакс из мха, как это делали женщины на заре цивилизации?
От одного животрепещущего вопроса по короткой ассоциативной цепочке (критические дни — беременность — секс — муж) мысли кочевали к следующему: знает ли Алексей о ее исчезновении? Мчится ли домой из командировки спасать любимую жену?
— Не знает, — уныло констатировала Таня, продолжая лесной монолог. Откуда? Вряд ли он будет звонить, мы же договорились не тратить деньги на недешевые телефонные звонки, чтобы сказать друг другу то, о чем и так прекрасно знаем, — о взаимной любви. А если и позвонит, нарвется на длинные гудки, Я ведь не дома. Я здесь. С этой чертовой «соткой», которая не работает. А если позвонят родители из Екатеринбурга? Раньше воскресенья точно не позвонят, будут ждать льготного тарифа. А до воскресенья я пять раз успею погибнуть от жажды, страха и горя.
Последнюю фразу Татьяна добавила исключительно ради плавного завершения выраженной вслух мысли. Погибать она не собиралась ни за какие коврижки. Бывшая спортсменка, дзюдоистка, Таня была готова плутать по лесу еще неделю, да хоть две, но все-таки выбраться к людям. Впрочем, ей оставалось путешествовать по шлимовским джунглям вовсе не две недели, а пять дней.
Наградой за стойкость духа ей был маленький и холодный лесной ручеек, журчание которого показалось Тане таким же чудесным и мелодичным, как серебристые переливы арфы.
Вчерашняя поездка из аэропорта в город, в квартиру московского друга Лео Хантера, увенчалась закономерным финалом.
Развязная манера Маши себя вести, июньский зной, автобусная толчея привели к тому, что, доехав до места, Лео, парень молодой, здоровый, спортивный, был так же готов к сексуальному подвигу, как сдерживаемый доллар к скачку. А Маша была готова круглосуточно.
Абсолютное совпадение желаний Лео и Маши требовало решительных действий. Лимонное бюстье жалобно треснуло и порвалось по шву уже в прихожей. Три метра до комнаты стоили Маше юбки, а Лео утратил футболку и джинсы.
— Я бояться СПИДа, — признался он постфактум под струями прохладного душа.
— А я стригущего лишая, — простодушно ответила Мария. — Тоже гадость, знаешь ли. У меня в детстве был.
— У тебя ведь нет СПИДа? — с трогательной надеждой спросил Лео.
— Ха-ха! Заволновался! Раньше надо было думать! Если бы дело происходило где-нибудь в Европе или дома, в Америке, рациональный и педантичный Лео конечно же не забыл бы о необходимости презерватива, да и партнерша непременно проводила бы его настойчивым взглядом, требуя безопасности и гигиеничности. Но в России, где все было, по мнению Лео, перевернуто с ног на голову, где привычное благоразумие казалось скучной, нудной и даже постыдной чертой характера, нагловатая и веселая Маша не дала ему опомниться. Подаренное случайной знакомой наслаждение было больше, чем Лео мог себе представить. Он и не думал, что такое возможно. Или все дело было не в Машиной виртуозности, а именно в том, что он забыл укрепить боезаряд латексной прокладкой?
В общем, через два часа после знакомства в аэропорту московская журналистка Маша Майская обзавелась новым преданным рабом. Теперь Лео смотрел на нее как на божество и готов был самозабвенно любить ее. Вплоть до окончания его российской экспедиции…
— Квартирка так себе, — сообщила Маша, осматривая кухню. — Всего две комнаты, ремонта сто лет не было. Но телевизор, к счастью, работает. Я уже проверила.
О том, что можно было бы одеться, она и не подумала. Холодный кран привлек ее на целых три минуты, Маша жадно глотала хлорированную воду, а Лео, уже нацепивший свежую футболку и шорты, обессиленно сидел на табуретке и рассматривал свое приобретение. Через три минуты, когда Маша оторвалась от крана, он вновь бросился в атаку, плюнув на все меры предосторожности и контрацепции. Гулять так гулять!
