Дмитрий Вересов - Опер печального образа
— Доказанных два, да и те Расстегай, пользуясь случаем, на Бобра свалил.
— Я помню это дело… Вот так сидит пацан с ножиком и от нечего делать скамейку кромсает. То просто так порежет, то вырежет что-нибудь. Мне тогда казалось, что они так же с людьми, как со скамейкой. Кромсали от нечего делать…
— А может, такая рукоятка как раз под его трехпалую руку была?
— Возможно… А ты помнишь, там какая-то девица фигурировала? Видела — не видела, слышала — не слышала. Еще тебе щеку поцарапала. «Я буду ждать тебя, Расстегай!» — кричала. Ты тогда что-то ей про булку ответил.
— «Зачем ждать какого-то расстегая? Купи себе лучше батон нарезной».
— Во-во. Она тебя и царапнула… Где-то эта телка в пригороде жила?
— Думаешь, она Расстегая дождалась?
— Даже напрягаться головой не буду. Но этот адресок проверить надо в первую очередь.
Аня даже обиделась. Что она им, новогодняя елка после старого Нового года, что ли? Может, начать обнажаться, сбрасывать хвою, чтобы они обратили на нее внимание? А теперь в ее присутствии на какую-то девицу перешли.
— Эй, ребята! — подала она голос.
— Молчи, чудовище! — прикрикнул на нее Михаил.
— Ты — красавица, Аня, — поправил напарника Сачук, — но все равно помолчи.
— Я не рассказала вам о важном свидетеле, — вспомнила девушка. — Вас это интересует?
— Конечно. Быстро рассказывай. Нам, вообще-то, некогда. Про Озерки мы уже поняли.
— А про ресторан «Идальго»? — спросила Аня, выдерживая паузу, сохраняя интригу, мстя за невнимание к своей персоне.
— Еще пару секунд театральной паузы, — пригрозил Корнилов, — и я посажу тебя в «обезьянник» к Харитонову. Там как раз две цыганки временно прописались. Они тебе про твоего папу все расскажут: что было, чего не было, что будет… Говори, горе мое.
— Около гаражей, где Люду убили, я вчера встретила старого бомжа. Он рассказал, что видел в ночь убийства оборотня…
— Какого оборотня?
— Не бойтесь, не в погонах, — съязвила Аня. — Волка с хвостом, правда, на задних лапах.
— Бомж был трезвый? — спросил Санчук.
— Абсолютно трезвый…
— В смысле, после «Абсолюта»?
— Говорю вам, дураки, совершенно трезвый, — рассердилась Аня. — Я за информацию, правда, купила ему потом бутылку водки. Вообще, он говорил довольно мудрено. Сначала мне показалось, что он нес полную бессмыслицу, а теперь я так не думаю. Иносказание какое-то, другой взгляд, речь другая. Но оборотня он видел самого настоящего…
— Это последний твой свидетель? Больше нету? — спросил Михаил.
— Последний, остальные уже убиты, — вздохнула Аня.
— Как бы отвезти ее домой? — спросил Корнилов и Санчука, и себя, и Аню.
— Не могу я сейчас ехать домой, Корнилов, — Аня схватилась за подлокотники кресла, будто ее собирались вытащить из него силой.
— Анечка, мы сейчас поедем на задержание, — стал уговаривать ее Санчук. — Будем в войнушку играть. А тебе, Анечка, хватит впечатлений. Кровь людская — не водица…
Аня вспомнила, что эту же поговорку сказала ей Оля в кафе на Гороховой. Она пыталась отговорить Аню от необдуманных действий, сравнивала ее упрямую натуру с бульдозером, танком. Оля даже предупредила ее тогда, что второй раз спасти Аню не сможет.
А вот смогла… Спасла…
«Кровь людская — не водица», — говорят люди, и все льют, льют людскую кровь. Сколько будет еще продолжаться этот ливень?
А может, в мире происходит круговорот крови, наподобие водного? Может, этот процесс бесконечен? Пока существует наша планета, кровь будет проливаться, испаряться, растекаться?.. Как же так? Если человек способен по глупости, специально того не желая, изменить климат на планете, продырявить озоновый слой, разрушить биосферу, так неужели, собрав всю свою волю, применив весь свой ум, хитрость, смекалку, в конце концов, дождавшись вдохновения, он не сможет остановить кровь?
Господу Богу помолюся,Иисусе Христе поклонюся.Богородица Божья Матерь,Приступи, поможи Оле кровь замолити.
Бежала мурашечка через колоду,Несла ведром воду.Вода разлилася,У Оли кровь унялася…
— Ребята, возьмите меня с собой, — попросила Аня. — Я в омоновском автобусе посижу. Зато я сразу его опознаю. Договорились? Тогда не будем терять время…
— Баба бредит, да черт ей верит, — пробормотал Корнилов. — Ладно, поедешь с нами.
— Михась, это же моя поговорка, — обиделся Санчук. — Это же плагиат. Я же не повторяю за тобой всякие там самурайские выражения, типа «выстрели из пистолета без пули и жди, когда твой враг прозреет, что у тебя не все дома»…
Такое чувство испытывают пассажиры, когда поезд вдруг остановится посреди перегона, не говоря уже о туннеле метрополитена. Люди нервничают, с каждой минутой нарастает беспокойство. А ведь почти ничего не изменилось. Вагон перестал покачиваться и стучать, не мелькает за окном свет или темнота. Но люди беспокоятся так, будто сердце у них остановилось.
Сейчас Аня испытывала что-то подобное. Ей казалось, что она находится в застывшем посреди туннеля вагоне. Это было похоже на китайскую пытку, терзающую не тело, а психику. Ей нужно было хоть какое-то движение, даже его подобие, хотя бы ходьба по вагону. Ей казалось, что стоит только смириться, откинуться на спинку сиденья, безвольно отдаться покою и тишине, как все на этом закончится. Стальное перо судьбы только и ждет сейчас, чтобы поставить жирную черную точку.
Если бы Аню не взяли с собой на задержание какого-то Расстегая, она бы встала на колени, стала унижаться, пристегнулась бы наручниками. Хорошо, что этого не понадобилось.
«Фольксваген» Корнилова ехал впереди, за ним — омоновский автобус, на заднем стекле которого какой-то остроумец поместил дорожный знак «Осторожно — дети!» Со стороны так и казалось: детишек везут в пионерский лагерь.
— По Дороге жизни едем, — сказал Корнилов своим спутникам. — Санчо, посмотри по карте, когда будет эта деревня Бернгардовка.
— Это не деревня, — заметила Аня, — а микрорайон города Всеволожска.
— Откуда, Аня, ты все знаешь? — удивился Санчук.
— Я в местной газете практику когда-то проходила… Ты не разгоняйся. Видишь усадьбу? Это Приютино. Поместье Олениных.
Кирпичный, неоштукатуренный дом в строительных лесах был так близко от трассы, что на него едва успели взглянуть. Корнилов на месте водителя и вовсе ничего не увидел.
— Знакомая фамилия, — сказал зато Михаил.
— Артист такой был. В «Освобождении» командира батареи играл, — пояснил Санчук. — «Снаряд! Снаряд! Сашка, снаряд!»
— Не кричи ты так, — остановил его Корнилов. — Омоновцев напугаешь.
— Артиста звали Олялин, — покачала головой Аня. — Куда смотрит милиция? Неизвестно куда, но только не в книгу.
— У меня было очень тяжелое детство, — ответил Коля Санчук. — Малороссия. Буряки, бараки. Подножный корм. Мы ваших университетов не кончали.
— Коля хотя бы мыслью куда-то скачет, а некоторые вообще помалкивают, — прозрачно намекнула Аня. — К вашему сведению, Оленин был первым директором Публичной библиотеки. А в его дочку был влюблен Пушкин. Руку и сердце ей предлагал, но был отвергнут.
— Нечего тогда эту Оленину помнить, — отозвался Михаил. — Забыть Геростратку! Лучше бы сказали, какой дурак прямо через историческую усадьбу шоссе проложил? Заасфальтировали, можно сказать, следы Пушкина.
— Так это ж Дорога жизни, — возразил Санчук. — Когда ее прокладывали, не до того было.
— С Дороги жизни мы уже давно свернули. Ты, Санчо, смотришь на карту или голодное детство вспоминаешь? Где эта Озерная улица?
— Так у меня на карте идет Дорога жизни, а тут обрыв, — оправдался оперативник. — Какая-то гадина целый микрорайон вырвала и еще неизвестно, что с ним сделала. С усадьбой Приютино, между прочим, тоже. Можно сказать, с Пушкинским местом…
— Ладно, не дергайтесь, — успокоила их Аня. — Я на вашей Озерной была, кажется.
— Что это ты делала в бандитском гнезде? — поинтересовался супруг.
— Интервью брала у преподавателя ПТУ, — ответила Аня. — Вот, между прочим, это самое ПТУ. Справа будут пятиэтажки, а Озерная улица слева. Вон там…
— Там еще и дома деревянные, с садами и огородами, — заворчал Санчук. — Этого нам только не хватало. Надо было местных ребят подключить. У меня тут, между прочим, приятель начальником угро работает. Звал меня к себе. Обещал с жильем помочь, сейчас бы со своей картошкой был. Ползай тут по пересеченной местности. Интересно, а картошку они уже выкопали?
— Сейчас ты это узнаешь наверняка собственным комбайном, — пообещал ему добрый Корнилов.
Машины оставили около ПТУ. Аню Корнилов хотел оставить в «фольксвагене».
