Дмитрий Вересов - Опер печального образа
Очнулась она в кресле под знакомым цитрусовым деревом, худым и длинным. Этот грейпфрут ее немного успокоил, так что она смогла, по крайней мере, говорить.
— Оля, — это были ее первые осмысленные слова. — Что с Олей?
Корнилов переглянулся с Санчуком, ответил не сразу.
— Два пулевых ранения в грудь. Положение очень тяжелое. Аня, будь мужественной. Тебе сейчас нужно все вспомнить и нам подробно рассказать. От мелких, незначительных деталей может зависеть, как быстро мы поймаем преступников. Ты же жена милиционера. Сама должна все это хорошо понимать…
— Это я во всем виновата… Чертова жена милиционера… Какой черт потащил меня в «Арлекин»? Зачем мне надо было писать эти проклятые статейки? Я же не переношу журналистику. Умные вещи себе придумывала. Не любила ее как метод постижения действительности… Я ее ненавижу! Эти жанры, заголовки, клише, штампы, «наши собственные расследования»…
— Анечка, погоди, родной, — остановил ее Коля Санчук, опускаясь перед Аней на корточки и заглядывая ей в глаза. — Так это ты — Пульхерия Серебряная?
Девушка кивнула. Она хотела спрятать лицо, отвернуться, но сверху смотрел на нее Корнилов, а снизу ловил ее взгляд Санчо. Как ненавидела она сейчас свою челку, за которую нельзя спрятаться, которой нельзя занавеситься от всего этого, да еще напоминавшую ей парня, стрелявшего в Олю.
— А почему такой странный псевдоним? — спросил Санчук. — Какая-то старина! Пульхерия Ивановна, князь Серебряный… Не вижу связи.
— Коля, ты что, тупой? — сквозь слезы бросила ему Аня.
Санчук покраснел и пожал плечами. Михаил, наблюдавший за их разговором, в этот момент подумал, что Аня его напарнику, наверное, нравится. И без «наверное», факт, что нравится. Кстати, сам он тоже не знал происхождения этого странного псевдонима.
— Пульхерия Серебряная — это серебряная пуля, — пояснила Аня. — Оборотня можно убить только серебряной пулей.
Напарники одновременно «акнули».
— Какая ты, Аня, дурочка, — отомстил за приятеля Михаил. — Ты пыталась топорно выманить убийцу на себя, совершенно не предполагая, с какой стороны надо ждать удара.
И как ты вообще собиралась с ним справиться, задержать его? Приманку ты выставила, но ружье-то у тебя где? Что ты собиралась предпринимать? Твой дальнейший план?
— Не знаю, — проговорила Аня. — Я не думала, что все будет так быстро. Думала, начнутся звонки, предложения о встрече.
— Анечка, разве так можно? — Коля Санчук был сама мягкость, таким же голосом он разговаривал только с Аниной тезкой — своей дочуркой. — За тобой уже давно следили и ждали только команды, чтобы… — Санчо замялся. — Ну, чтобы совершить в отношении тебя противоправные действия.
— Теперь-то я понимаю, что давно чувствовала за собой слежку. Видела этого парня, но не придавала этому значения. Значит, так. Записывайте. Рост — выше среднего. Одежда — синие джинсы и темная футболка. Глаза — маленькие, черненькие, круглые. Волосы — светло-русые, челочка. Лобик — низенький. Морда — рыхлая, полная. Возраст — лет 20–25. Нет, не больше двадцати двух. Следил за мной в Озерках, у ресторана «Идальго» и на Гороховой. Машина…
— Машину мы знаем, — остановил ее Корнилов. — «Жигули» пятнадцатой модели. Машина эта числилась в угоне… Все-таки в Озерки ты съездила. Проснулся инстинкт собственницы, который ничто остановить уже не могло! Мы же с тобой договаривались?..
— Михась, не надо так, — остановил его Санчук. — К тому же это к делу не относится.
— Если бы! А кто мне говорил, что у Горобца особняк в Озерках с бассейнами, фонтанами и бультерьерами?
— При чем здесь Горобец? — Санчук разговаривал с Михаилом как бы за Аню.
— Между прочим, я видела человека, который подарил мне этот дом.
— Тебе? — уточнил Корнилов, как Ане показалось, с некоторой обидой в голосе.
— Мне, потому что это мой отец. Помнишь, я когда-то просила тебя порыться в записках Вилена Сергеевича?
— Помню. Я тогда порылся, но ничего не нашел.
— Зато теперь мой таинственный отец нашел меня, — сказала Аня.
— Почему же он не захотел с тобой встретиться, поговорить, а сразу стал откупаться дорогими подарками?
— Вот этого я не знаю. Я видела, как он выходил из машины, а когда подбежала, он уже уехал.
— Ну, это точно был твой отец! — убежденно сказал Михаил. — Судя по его странным, непредсказуемым поступкам, — родной твой папочка. Князь Серебряный!.. Ладно, Аня, не дуйся. Некогда сейчас обижаться, предков твоих тоже потом будем искать. Давай лучше про второго рассказывай.
— А что про второго? — стала вспоминать Аня, все еще недовольно косясь на мужа. — Высокий, темноволосый, вот и все… Его я толком не рассмотрела. Сначала он меня ударил в лицо, потом я ударила его… не знаю, куда. Сначала он меня запихнул в машину, а потом я его оттуда вышибла.
— Вышибала, — проговорил Михаил. — Ничего особенного ты не заметила?
— Нет, вроде ничего.
— Ты говоришь, он ударил тебя в лицо, но я что-то не вижу у тебя ни синяков, ни кровоподтеков, — сказал Корнилов, хотя даже не смотрел в этот момента на Аню.
— Что я, по-твоему, вру, что ли? — опять обиделась Аня. — Он не ударил, а толкнул меня в лицо пятерней…
Михаил стал ворчать, что удар от толчка надо бы уметь отличать, тем более, жене милиционера. Но Аня его не слушала. Тогда у машины что-то показалось ей странным в прикосновении этой омерзительной, грубой ладони. Ей припомнилась даже какая-то обида, неизвестно как успевшая возникнуть в этой суетливой поспешности, когда все остальные чувства, кроме страха, должны были исчезнуть. Само касание руки показалось Ане очень странным, словно тот человек испытывал к Ане чувство брезгливости. Ее женское начало даже в той пограничной ситуации вдруг взбунтовалось, хотело заявить о себе, возмутиться, закричать, как Петя Ростов французам: «Я хороший!
Я красивый! Меня все любят!»
Еще раз она прокрутила в голове всю сцену кадр за кадром. Нога встает на ступеньку. Рывок назад, боль в плечах, удар затылком о машину, рука хватает ее лицо, как мячик, и бросает ее в гандбольные ворота, то есть в распахнутую дверь автомобиля. Откуда же взялась эта странная, мгновенная, как вспышка молнии, женская обида? Что ее взяли рукой за красивое лицо? Взяли как-то пренебрежительно, словно боясь испачкаться?
Аня посмотрела на грязную банку из-под повидла, в которой рос милицейский грейпфрут, и дотронулась до нее ладонью. Вот так и тот поджал пальцы, словно боялся измазаться. Это об ее ангельское, как все говорили, личико?
— Он толкал меня в лицо тремя пальцами, — сказала Аня уверенно.
— Почему? — спросил Михаил.
— Наверное, мое лицо ему было неприятно трогать, — откровенно призналась она.
Санчук расхохотался, словно это была шутка. Корнилов внимательно посмотрел на смеющегося напарника, а потом на Анино заплаканное лицо.
— Маловероятно, — проговорил он. — А если у него всего три пальца на правой руке?
Смех Санчука мгновенно оборвался. Напарники уставились друг на друга, словно играли в «гляделки». Первым моргнул Санчук.
— Расстегай? — спросил он Михаила.
— Расстегай? — не ответил, а спросил его в свою очередь Корнилов.
— Это зацепка…
— Это шанс…
— Оля, как же так? — простонала Аня, которую напарники на короткое время оставили наедине со своими тяжелыми мыслями. — Первый раз она приехала раньше времени. Она же всегда появлялась минута в минуту. Я даже думала про нее, что она специально стоит где-нибудь за углом, смотрит на часы, хронометрирует, выпендривается. Или, наоборот, мчится на красный свет… Зачем она сегодня приехала так рано?
— Чтобы ты осталась в живых, — ответил Михаил.
Про Аню вдруг совсем забыли. Началась беготня, хлопанье дверью, разговоры по телефону, состоявшие из парочки дежурных шуток вместо приветствия, вопроса, короткого молчания… Время от времени Корнилов с Санчуком сходились то за левым, то за правым столом. Аня ловила какие-то фрагменты разговора, смысл которых был ей непонятен. Со стороны казалось, что два взрослых человека занимаются чепухой — разыскивают рецепт какого-то пирога-расстегая, звонят для этого в справочные службы, копаются в документах, тормошат коллег по работе. А потом собираются у стола и начинают месить тесто без муки, дрожжей, яиц, из одних только слов.
— Полгода, как он освободился.
— Как время быстро летит для этой мрази. Если бы тогда Бобра омоновцы не застрелили при задержании, Расстегай получил бы на всю катушку. Помнишь его перо?
— Какое там перо! Я таких ножей никогда не видел. Он на стальной бумеранг больше похож или на сапожный инструмент. Андрей тогда посмотрел его, он же вообще спец по холодному оружию, в руках подержал и говорит, что качества боевые у этого ножа исключительные. Колет, режет, рубит… Человека разделывает, как тушку кролика. Сколько за ними было трупов?
