Елена Басманова - Тайна серебряной вазы
– Добрый вечер, Мария Николаевна, – сдержанно приветствовал ее доктор, ощущая за спиной взгляд довольной Глаши, – никак вы заболеть вздумали? Совсем лишнее, уверяю вас. Хорошо, что я случайно заехал – совсем забыл, что вы собирались на благотворительный вечер. Давайте-ка я посмотрю своим медицинским взглядом, чем можно вам помочь.
Он взял стул, присел на него рядом с диваном. Мура смотрела на него паническим взглядом. Он взял ее руку, чтобы пощупать пульс, – рука ее дрожала. Потрогал лоб – нет, температуры у девушки не было. И все-таки он, решив до конца продолжить предложенную Мурой игру – да и игру ли? – обернулся к почтительно замершей Глаше.
– Простуда, пока в легкой форме. Надеюсь, удастся остановить. – Он снова повернулся к мнимой больной. – Милая Маша, откройте рот. Покажите язык. Так, язык чистый. У вас что-нибудь болит? Дышать трудно? Вы не могли чем-нибудь отравиться?
Мура мотала головой, в глазах застыла безмолвная просьба о помощи.
– Глаша, – обернулся Клим Кириллович к привставшей на цыпочки горничной, – приготовьте клюквенный или брусничный морс, да побольше. Кроме того, в мисочке разведите уксус с кипяченой водой и принесите парочку бязевых или льняных салфеток для компресса.
Глаша удалилась исполнять распоряжения доктора.
Как только она скрылась за дверью, Мура приподнялась, села, схватила за руку доктора и быстро зашептала.
– Доктор, придумайте что-нибудь, чтобы ее услать, мне надо поговорить с вами без свидетелей, только вы мне можете помочь, прошу вас.
Она снова откинулась на высокие подушки и прижала палец к губам, закрыв глаза.
Клим Кириллович взял стул и передвинул его к столу. Он пребывал в недоумении. Что значат все эти уловки? Зачем? Он поглядывал на Муру, не зная, что предпринять. Заслышав легкие шаги Глаши, быстро взял свой саквояж, вынул из него бланк рецепта и начал на нем писать.
– Куда прикажете поставить, доктор? – спросила горничная, держа на подносе миску, кувшин и стакан. Через руку у нее были перекинуты салфетки.
– На стол, пожалуйста, сюда, – Клим Кириллович не поднимал глаз. – И еще. Инфлюэнца нынче опасная – мягко стелет, да жестко спать. При первых признаках надо предпринимать экстраординарные меры. Я выписал рецепт на сильное и дорогое лекарство, к сожалению, оно есть только в аптеке Пеля, далековато. Но не откажитесь, сударыня, сходить за ним. Возьмите деньги. Я пока займусь компрессами. И буду наблюдать состояние больной.
Глаша взяла деньги и рецепт, глянула на Муру, которая полулежала с закрытыми глазами, и заторопилась выполнять распоряжение доктора. Доктор намочил салфетку водой с уксусом, сложил ее в несколько слоев и положил на лоб девушки. Входная дверь хлопнула, и Мура тут же скинула компресс со лба, привстала и быстро заговорила:
– Милый доктор, простите за комедию, спасибо, что вы мне помогли и поверили. У нас мало времени. Не думайте, это не бред, не причуды, не капризы – я сегодня всю ночь думала, глаз не сомкнула и поняла, что только вам могу довериться. Я все продумала, утром пошла с Брунгильдой в кондитерскую, полакомиться пирожными и там в удобную минуту передала посыльному записку. Где записка?
– Я ее разорвал.
Из монолога Муры Клим Кириллович понял только, что Мура не на шутку встревожена.
– Ах, я надеялась, что вы ее сожжете. Вдруг ее кто-то прочитает? Это опасно. – Мура в отчаянии вплеснула руками.
– Успокойтесь, милая Машенька, никто ее не прочитает, я разорвал ее на мелкие-мелкие кусочки.
Лихорадочное состояние Муры не нравилось Климу Кирилловичу, он уже подумывал, не дать ли ей брому.
– Хорошо, хорошо, я вам верю, – продолжала с беспокойством Мура, – сейчас я все расскажу. Мне нужен ваш совет, ваша помощь. Но обещайте мне, что это останется нашей тайной?
– Обещаю, клянусь именем Гиппократа, – торжественно заверил доктор.
– Клим Кириллович, вы напрасно шутите, все так серьезно, – досадливо поморщилась Мура, недовольно приподнимая черную, словно нарисованную, бровку, – и даже опасно.
– О чем вы говорите? – Клим Кириллович недоумевал, он все еще ничего не понимал.
– Обо всем, решительно обо всем. Я открою тайну вам – об этом не знает никто, ни мама, ни папа, ни сестра. Но вы обещали мне ее сохранить. Не только потому, что меня будут бранить, если узнают, но и потому, что всем нам может грозить чудовищная опасность. Я это поняла сегодня ночью, когда мы вернулись от Менделеевых и я никак не могла заснуть. Тайные знаки, которые накапливаются, поиск простого решения, озарения. Всякая всячина кружилась в моей голове – просто метель какая-то – и вдруг все остановилось, знаете, как в калейдоскопе – кучка разноцветных стеклышек складывается вдруг в четкий прекрасный геометрический рисунок. Я вдруг все увидела, и все поняла. И поняла, что Менделеев прав... Глаза Муры горели.
– Подождите, подождите, я ничего не понимаю. – Клим Кириллович начинал чувствовать, что беспокойство Муры передается ему, но как можно терпеливее сказал: – Давайте по порядку. Какую тайну вы хотите мне открыть? Постарайтесь не уклоняться от существа.
– Милый Клим Кириллович, – Мура вскочила с дивана и села за стол напротив доктора, – я начну с попугая. Мы с сестрой сказали родителям не всю правду. Попугая нам предложил сторож особняка князя Ордынского. Это так. Но взяла попугая я сама – сторож провел меня в особняк и показал, как пройти в кабинет князя. А сам вернулся к коляске, к Брунгильде. И я оказалась в этом странном кабинете одна. Признаюсь, мне было очень страшно. Особенно, когда произошло непонятное превращение с иконой. Вы читали в газете, что из особняка украли икону? Нет?
Она исчезла в ночь именно после моего посещения.
– Но вы не причастны к краже иконы? Вас не могут заподозрить? – испугался Клим Кириллович, – Вы не брали икону? И вышли из особняка только с попугаем в клетке? Правильно?
– Да, да, именно так. Но, Клим Кириллович, слушайте дальше. Я подходила в кабинете к этой иконе – к образу Богоматери с младенцем. Обычная икона, но она показалась мне странной, знаете, безотчетное чувство, мгновенно возникшее ощущение, не знаю почему. – Мура снова вздернула недовольно бровку. – Не улыбайтесь, я просто пытаюсь вам объяснить, почему я до нее дотронулась. Почему мне захотелось погладить рукой серебряный оклад. Лучше бы я этого не делала! – Мура в отчаянии закрыла лицо руками.
– Продолжайте, продолжайте, я внимательно слушаю, – доброжелательный, ровный голос Клима Кирилловича успокаивал.
– Клим Кириллович, поверьте мне. – Мура отняла руки от лица. – Я провела рукой по окладу и вдруг услышала странный звук. Отдернула руку и увидела, что изображение поползло вниз, а за ним стало открываться другое, совсем другое.
– Тайник? – вопросительно-утвердительно предположил доктор.
– Не знаю, я не смотрела, я испугалась и убежала. Но открывшая картина до сих пор стоит у меня перед глазами – образ святого царя Феодора Борисовича на фоне горы с храмом.
– Царя Феодора Борисовича? – переспросил доктор. – Святого царя? Не могу такого припомнить. Вы не путаете?
– Нет, доктор, нет, – уверенно подтвердила Мура, – вокруг нимба шли слова: «Василий Смиренный, Феодор Борисович».
– Но что вас так напугало? – сочувственно спросил Клим Кириллович.
– Не знаю, – понурилась Мура, – я убежала и не возвратила изображение Богоматери на прежнее место, я же не знала тайного механизма...
– Странно, – Клим Кириллович нахмурился, – сторож, которого мы подозреваем в причастности к секретным службам, должен был понять, что это вы открыли тайник. Вас должны искать.
– Клим Кириллович, – голос Муры перешел на шепот, – я ужасно волнуюсь, мне кажется, что за мной везде следят. Я вам не сказала самого главного – там, в особняке, убегая из кабинета, я случайно обронила свою перчатку.
– О Боже! – воскликнул доктор Коровкин, вскочил со стула и стал ходить взад и вперед по гостиной, Мура следила за его перемещениями. Климу Кирилловичу не хотелось еще больше пугать Муру, но и преуменьшать возможную опасность не следовало. – На перчатке были ваши инициалы?
– Нет, ничего не было, но это и неважно. Важнее другое. Вчера я получила эту перчатку, мне ее вернули!
– Как? Кто? – остановился доктор.
– Вы и не заметили, – Мура смотрела на Клима Кирилловича широко раскрытыми глазами, с трудом сдерживая слезы, – и я вам не сказала, потому что была поражена и испугалась. Когда мы садились в экипаж, помните, после выставки, Андрей Григорьевич, архитектор, незаметно сунул мне в руку мою потерянную перчатку.
– Андрей Григорьевич? – переспросил недоуменно Клим Кириллович. – А он произвел на меня благоприятное впечатление.
– И на меня тоже, – подхватила Мура, – и на меня. Но вы понимаете, что это значит?
– Что? – спросил настороженно доктор.
