Наталья Александрова - Алиби для красавицы
– Скажите… а у вас запасы флюосцина этого остались? – осторожно поинтересовалась Виктория, надеясь, что профессор ответит отрицательно и она с облегчением переведет разговор на другую тему.
– Кажется, нет… – неуверенно проговорил Раймонд Генрихович.
– Что значит – кажется? – Виктория невольно повысила голос. – Это же очень сильный яд!
– Сам знаю, что яд! – закричал в трубку профессор. – Думаешь, я совсем из ума выжил? Ты вот что, если тебя это интересует, так говори прямо, а вообще-то лучше бы приехала ко мне завтра.
– Действительно, это не телефонный разговор, – согласилась Виктория. – Вот расстроила вас на ночь, теперь спать не будете…
– И так не спал! – буркнул Раймонд Генрихович и отключился.
Старик здорово сдал с тех пор, как Виктория видела его в последний раз. Правда, это было лет шесть-семь назад. Но Виктория Львовна решила, что ситуация слишком серьезная, чтобы тратить время на пустые восклицания типа «сколько лет, сколько зим!» и так далее.
– Значит, так, – начала она, как будто перед ней не старый профессор, а молоденький нерадивый ассистент, – расскажите-ка мне все про флюосцин. – И тут же сменила тон на более мягкий: – Раймонд Генрихович, миленький, давайте этот вопрос проясним раз и навсегда. Что у вас произошло с флюосцином?
– Ой, как мне все это не нравится! – помрачнел профессор. – Ой, чувствовал я, что дело на этом не успокоится… Вот слушай. Значит, работали мы с этим флюосцином недолго. Первоначально предполагалось выработать достаточно надежное и эффективное узко направленное средство для борьбы со шведской и гессенской мухами – опасными вредителями злаковых культур. Но позже разработку закрыли сама понимаешь из-за чего.
– Финансирование закончилось? – догадалась Виктория.
– Именно, да и честно сказать, разочаровался я в этом флюосцине. Мухи-то мерли от него, как… мухи, извини за каламбур, но вот наблюдались побочные эффекты. То есть я хочу сказать, что в растениях оседало гораздо больше допустимой концентрации этого инсектицида, то есть инсектицида, приготовленного на основе флюосцина. Ни о каких медицинских нормах, даже по нашим отечественным расчетам, там и речи быть не могло. А уж если по-западному считать, то там разработчиков такого средства, то есть меня с группой, сразу бы под суд отдали. Конечно, можно было работать по усовершенствованию, но требовалось на это много денег. А с этим у нас, сама понимаешь, большие трудности. Так что я не очень расстроился, когда разработку прикрыли.
– А дальше что было? – поторопила Виктория. – Я же чувствую, что на этом дело не закончилось.
– Да, есть продолжение, – нехотя согласился профессор Зайончковский. – Образцы флюосцина у меня остались. Хранились они здесь же, в лаборатории. Потом посмотришь – там у нас такой холодильник… Ну, на замок, конечно, запираем его, двери на ночь опечатываем и в журнале расписываемся.
– Да что вы мне рассказываете! – возмутилась Виктория. – Как будто я не в такой же лаборатории работаю. Правда, с финансированием у нас получше – институт побогаче. Опять же разные экспертизы нужно проводить для компетентных органов, а для этого оборудование нужно приличное…
– Да уж, – согласился профессор, – а растениеводство нынче никому не нужно. Но дело не в этом. А в том, что несколько недель назад пришел ко мне в лабораторию один молодой человек.
– После института? Молодой специалист?
– Да нет, – поморщился Раймонд Генрихович, – вовсе он не молодой специалист, а лаборант. Такой, знаешь, немножко заторможенный… без образования.
– Зачем же вы берете неизвестно кого в лабораторию? – насторожилась Виктория.
– Во-первых, я взял его по просьбе и рекомендации моей старейшей сотрудницы, – обиделся профессор, – а во-вторых, все было законно, через отдел кадров. А в-третьих, ты представляешь себе зарплату лаборанта?
– Представляю, – сдержанно кивнула Виктория.
– Ну вот, а мне нужен был человек покрепче. Мы ведь летом и на опытные участки выезжаем, там работа физическая. А стариков и так у меня хватает, я сам уже старый пень. Да только дал я маху с этим лаборантом – действительно придурошным каким-то он оказался. Неделю всего отработал или две, уже не помню я сколько, а потом полез за чем-то в холодильник и уронил три коробки с ампулами. Среди них была и коробка с флюосцином. Остальное-то не очень пострадало, а флюосцин – все ампулы вдребезги. Просто даже надо уметь так бросить!
– Что он их, ногами растоптал? – предположила Виктория.
– Было похоже на то. – Профессор Зайончковский сердито засопел и отвернулся.
– Сколько ампул с флюосцином оставалось в коробке?
– Так, всего в коробке было десять штук, но там был неполный комплект… Всего, я думаю, штук шесть-семь.
– Значит, вы не смогли идентифицировать каждую ампулу? Раз было так сильно все разбито?
– Разумеется, не смогли. Да, по правде сказать, мне и в голову это не пришло. Я тогда страшно рассердился, что лаборант сунулся куда не следует, зачем-то двигал не те коробки. И просто его выгнал, сказал, чтобы духу его в лаборатории не было. Еще на Марию Потаповну накричал, потом долго извинялся.
Профессор пояснил, не дожидаясь вопроса:
– Мария Потаповна – сотрудница, которая очень просила взять его на работу, дескать, она знает его с детства, что он временно сейчас без работы. А так, мол, человек старательный и внимательный. Очень я тогда рассердился и на нее заодно.
– Раймонд Генрихович, вы только не расстраивайтесь, но ответьте мне строго между нами: мог тот лаборант одну ампулу флюосцина прихватить, так, чтобы никто этого не заметил?
– Мог, – профессор отвел глаза, – сейчас я почти уверен, что мог. Только зачем она ему нужна? Ты что-то знаешь об этом?
– Наверняка я ничего не знаю. Доказательств никаких нет. Потому и пришла к вам просто побеседовать. Прежде всего неплохо бы выяснить, что это у вас был за лаборант такой. Фамилия есть у него? Точный адрес…
– Адреса я, разумеется, не знаю, а фамилия его, кажется, Рузаев. А вот имя не вспомню, – виновато ответил Раймонд Генрихович. – Но ведь можно спросить у Марии Потаповны…
– Не нужно! – вскинулась Виктория. – Не нужно спрашивать ничего у Марии Потаповны. Вы говорили, она хорошо с ним знакома… Ни к чему ей знать, что им интересуются. Раймонд Генрихович, ко мне обратилась подруга… Принесла комнатный цветок, который был буквально напоен флюосцином. И очень может быть, что от яда в этом цветке умерла молодая девушка. Хотя никто об этом не подозревает, поставили диагноз «инсульт». Для того чтобы идти с этим в полицию, у нас должны быть неопровержимые доказательства.
– Понял, Виктория. Все понял, – согласился профессор. – Я сам во всем виноват, старый дурак. Проявил преступную халатность, мне и разбираться.
Телефон в отделе кадров хронически не работал, и Раймонд Генрихович, кряхтя, поднялся из-за рабочего стола и отправился туда пешком.
Отдел кадров института располагался в маленьком, отдельно стоящем домике в глубине двора.
Когда-то домик был окружен густыми зарослями сирени и жасмина, но техническая революция сказала свое веское слово, и некогда цветущий сад превратился в свалку отслуживших свой век арифмометров, на смену которым пришли компьютеры, пришедших в негодность письменных столов и прочего морально и физически устаревшего инвентарного имущества.
Кроме того, во дворе бесконечно рыли какие-то ямы и траншеи – то прокладывали теплотрассу, то меняли силовой кабель. Из-за этого территория делалась похожей на поле боя, а проклятый телефон вечно не работал.
Раймонд Генрихович, проклиная радикулит и техническую революцию, обошел очередной котлован и проник в помещение отдела кадров. В глубине комнаты сидел, мрачно насупившись, начальник отдела Вилен Иванович Тархун, в прошлом – стойкий боец идеологического фронта. Вилена Ивановича давно уже пытались отправить на пенсию, но он так закалился в идеологических боях прошлых лет, что начальство обломало об него все зубы и решило больше не связываться: пусть себе сидит. И он сидел под выцветшим портретом вождя мирового пролетариата, чье имя с гордостью носил, и надзирал недреманым оком за кадровой политикой института.
Поближе ко входу сидела Людочка. Людочка числилась инженером отдела кадров, умела обращаться с компьютером и вела на этом компьютере всю кадровую документацию.
– Людочка! – воззвал от дверей Раймонд Генрихович. – Людочка, ангел небесный! Выручите старика! Еле до вас добрался через всю эту фортификацию.
– Чем вам помочь, Раймонд Генрихович? – Людочка подскочила на своем вертящемся стульчике и захлопала ресницами: профессор Зайончковский нечасто баловал своими посещениями отдел кадров.
– Вот какая история, Людочка, – начал неторопливо профессор, усевшись на подставленный Людочкой стул и опасливо оглянувшись на маячившего в глубине комнаты Тархуна, – у нас в лаборатории работал очень недолго один молодой человек. То есть он, собственно, почти и не работал, – смущенно пробормотал профессор, вспомнив всю эту не очень понятную историю.
