Елена Михалкова - Золушка и Дракон
То же самое вышло и с растениями. Валентин Петрович, даже рисуя с натуры, умудрялся изобразить на бумаге одно и то же: изогнутый стебелек с зубчатыми листиками, а сверху мохнатую шапочку цветка, похожего на клевер. Олег бился-бился с дядей, да в конце концов и плюнул.
Больше всего его злило то, что Валентин Петрович отказывался признать свое художественное фиаско и раз за разом старательно выводил в альбоме заученные линии. Затем, склонив голову набок, сверял результат с образцом, вздыхал, выдирал лист и начинал все заново. Он изводил один альбом за другим, и, случалось, Олег приходил домой и заставал дядю в окружении смятых листов, разбросанных по всему полу.
Поначалу он выходил из себя, но вскоре смирился с привычкой дяди. На него нельзя было долго сердиться. Он с такой неподдельной страстью копался в своих растениях, что Олег иной раз даже завидовал его увлечению.
«Они говорят со мной, Олежек! – зазвучал в его голове растроганный голос Валентина Петровича, любовавшегося очередной „петрушкой“. – Честное слово, разговаривают! Они мне благодарны!»
– Вот и разговаривай с ними, – буркнул Олег, пиная ком земли. – Энтузиаст, блин.
Он забрался в темные заросли неподалеку от клуба и решил дождаться момента, когда внутрь зайдет большая толпа взрослых парней, чтобы незаметно присоединиться к ним. Олег совсем упустил из виду, что все, кто хотел попасть на танцы, уже пришли. Громыхала музыка, время от времени кто-нибудь вываливался из клуба, распаренный, словно из бани, и, пошатываясь, уходил прочь, а иногда появлялись хихикающие парочки – провожались, как говорили в Вязниках… Но все это никак не могло помочь Олегу. С каждой минутой он все больше наливался злобой, словно комар кровью, и от мечтаний об отмщении крепышам уже перешел к ненависти ко всем, отплясывающим сейчас в небольшом душном зале.
Из дверей клуба выскользнула женская фигурка, торопливо отошла в сторону и остановилась за колонной. Присмотревшись, Чайка узнал одну из самых красивых девчонок Вязников – высокую, грациозную, с копной черных волос. Несколько раз она боязливо выглядывала из своего укрытия, будто дожидаясь кого-то, и снова пряталась.
«Сестру, что ли, ждет? – удивился Олег. – А чего прячется тогда?»
Сестра черноволосой тоже была красоткой, но другого склада – скромнее и тише. Кому-то тихоня нравилась больше, Олег же облизывался на эту – правда, лишь издалека: девчонка была с норовом, в дурном настроении могла одним только ненавидящим взглядом обжечь так, что хотелось провалиться сквозь землю и больше не попадаться ведьминой дочери на глаза.
В клубе заиграл «медляк», и на крыльцо вышел высокий парень, рванул узел галстука, нетвердо стоя на ногах. «В галстуке? – поразился Чайка, пытаясь разглядеть в темноте его лицо. – Это кто еще такой?» Парень, держась рукой за ближнюю колонну, сделал шаг вперед, наклонился и попал в круг света от сгорбившегося фонаря. «А, приезжий! Москвич…»
Олег презрительно усмехнулся, глядя, как пьяный москвич пытается запихать галстук в карман. Цветастая лента сопротивлялась, как живая, обвивалась вокруг его руки и внутрь не лезла. Справившись с упрямым галстуком, парень дернул воротник рубашки, и Чайка услышал, как по дощатому полу забарабанили пуговицы. «Во дурак-то, – насмешливо подумал подросток. – Нажрался, а пить не умеет!»
Наконец пьяный сдался: выпустив галстук из рук, он постоял, бессмысленно тряся головой, и, покачиваясь, направился в ту сторону, где пряталась девчонка. Он не дошел всего пары шагов: остановился, оглядываясь, и она тут же выскочила ему навстречу, притянула к себе, в сумрак за колонной. Парень жадно прильнул к ней, и несколько секунд Олег видел только белую руку, словно запутавшуюся в темных вьющихся кудрях.
Кто-то вышел из клуба, и парень с девушкой замерли, прислушиваясь. Со своего места Чайка хорошо видел, как они стоят, перешептываясь, прижимаясь друг к другу и не рискуя выглянуть. Когда голоса у входа стихли, девчонка схватила друга за руку и, смеясь, увлекла за собой на темную тропинку, уводящую прочь от клуба.
Не колеблясь, подросток выскользнул из зеленого укрытия и осторожно последовал за ними, прижимаясь к заборам и скрываясь в ночной тени кустов.
К счастью для него, ночь была безлунная. Глупый смех и приглушенные голоса выдавали сбежавших, сам же Олег передвигался тихо, как крыса. Он не знал, куда они идут – похоже было, что они и сами этого не знают – но следовал за ними с усердием охотника.
Когда беглецы перебрались через старый забор, он замер, прислушиваясь, не раздастся ли злобный собачий лай. Но в поселке стояла тишина. Только издалека еле слышно доносилась музыка из клуба и противно звенел над ухом Олега назойливый комар, обрадовавшийся добыче.
Комара он прихлопнул и подбежал к забору, воровато оглядываясь. Минута – и Чайка уже сидел верхом на заборе, вглядываясь в темноту. В глубине сада виднелась постройка – кажется, сарай – и ветер донес до Олега короткий смешок, определенно доносившийся именно оттуда.
Он спрыгнул вниз и пошел в ту сторону, широко раздувая ноздри от охватившего его возбуждения. Если бы навстречу ему попалась собака, Чайка мог бы придушить ее голыми руками. Преследование, ночные запахи, дразнящий смех девчонки, поцелуи, за которыми он наблюдал, притаившись в зарослях, – все это привело его в странное лихорадочное состояние: ему казалось, что все его чувства невероятно обострились, как у зверя, и он может слышать и чувствовать через стены. Приближаясь к старому сараю, Олег дрожал, будто от холода. Но холодно ему не было.
Он остановился у покосившейся двери, осторожно толкнул ее, стараясь унять дрожь, и заглянул, готовый убежать в любую секунду, стоит только раздаться возмущенному возгласу.
Но те двое внутри ничего не заметили. Их тела показались Олегу невероятно белыми, точно вылепленными из снега: они соединялись, снова разделялись, катились по полу, обнявшись, и белоснежная кожа осквернялась прилипшими к ней соломинками и грязью. Он не отрывал взгляда от них, замерев, не в силах ни прокрасться в сарай, ни закрыть дверь и уйти. Его тяжелое дыхание сливалось со стонами и тихими вскриками, он плохо соображал, что с ним происходит, и, забывшись, точно в опьянении, думал, что кто-то в ночной темноте подкрался к нему и ласкает внизу, принося болезненное наслаждение, пока не понял, что это он сам.
Он успел отшатнуться за дверь – за секунду до того, как все закончилось – и съехал вниз, в холодную, влажную от росы траву.
Олег сидел в траве долго, не меньше получаса, и его снова начала бить дрожь – уже от ночной прохлады и сырости. Все звуки внутри сарая затихли. Он встал, чувствуя, что голова кружится, и тут дверь изнутри кто-то толкнул – осторожно, медленно. Чайка немедленно вжался в стену и присел, стараясь слиться с травой.
Девушка, пригнувшись, вышла наружу. Он слышал, как глубоко она вдыхает воздух, словно пытается напиться и не может. Держа в руке туфли, она, крадучись, пошла в глубину сада, осторожно переступая босыми ногами.
Туфли перелетели через забор, а вслед за ними и сама девушка, легко подпрыгнув и подтянувшись на руках, перебралась через него. Мелькнули белые бедра под задравшейся юбкой, раздался негромкий удар от приземления, шаги – и все стихло. Пару минут спустя на соседней улице нехотя тявкнула собака, обозначая свое присутствие, но никто из дворовых псов не отозвался лаем. Поселок спал.
* * *– Нет, не помню ничего, – в третий раз повторил Олег Чайка.
Разговор явно тяготил его, и он старался закончить его побыстрее. Но чем больше упирался Чайка, тем настойчивее становился Сергей.
«Он был мальчишкой, четырнадцатилетним оболтусом. Такое происшествие не могло забыться. Какого черта он темнит?»
До сих пор из разговора Бабкин не узнал ничего нового – того, чего не прочитал бы в архивном деле и не услышал бы от Ольги Григорьевой.
После очередного уклончивого ответа Сергей окинул взглядом фигуру Чайки, пытаясь представить его в четырнадцать лет. «Тощий, нескладный… Мог он убить девчонку? Пожалуй. Чтобы по затылку шарахнуть, большой силы не надо».
– Если ты думаешь, что это я ее убил, – внезапно сказал Олег, – то я тебя огорчу. Не я. У меня, типа, алиби.
– Типа или алиби? – спросил Сергей, в глубине души разозлившись на себя за выданные мысли и на Чайку за его проницательность.
– Алиби. Типа. Я в райцентр ездил с утра, меня там многие видели. Заодно зашел в гости к знакомым дяди и просидел у них до вечера.
– Теперь, через столько лет, твое алиби уже не проверить, – жестко сказал Сергей, которому надоели увертки Чайки.
– Как раз проверить, – усмехнулся тот. – Если тебе это надо. Те люди до сих пор живы, только они переехали из города в Вязники. И, если не впали в маразм, наверняка помнят, как я приезжал к ним в тот день.
Бабкин задумался.
– Координаты дашь? – наконец спросил он.
