Татьяна Устинова - Ковчег Марка
– Да уж.
– Мы живем в гуманное время! Мы это заслужили. Цивилизация заслужила! Нельзя убивать мышей таким варварским способом! Никого нельзя! Еще давайте гильотину обратно введём!
– Гильотина была во Франции.
– Какая разница! Человечество – единое целое, мы все представители цивилизации и носители гуманистических ценностей! Только дикари ловят мышей мышеловками, а волков капканами! Вы знаете, как зверь попадает в капкан?
Алла попыталась погладить его по голове, но он вывернулся.
– Выходит, ты полез на стеллаж, чтобы избавить мышей от ужасной смерти.
– Да! Мышеловок, между прочим, там много! Я стал их доставать, и на меня всё посыпалось! И больше я не помню ничего!
– Петька, Петька, – сказала Алла и всё-таки погладила его по голове.
– Их нужно вышвырнуть! Все до одной.
– Хочешь клюквенного морсу? Зоя Петровна целый жбан еще с обеда на крыльцо выставила охлаждаться.
– Если им так мешают мыши, пусть купят ультразвуковые приборы! Есть такие, я в Интернете читал! Мыши не выносят ультразвук и уходят. А перебивать им хребты – преступление! Или мы не люди, а?!
– Тебе самому чуть не перебило хребет.
– Ну не перебило ведь! – Он дернул плечом. – Давайте морсу, только если он вправду холодный.
Алла поднялась. Он сидел на диване, всклокоченный и очень воинственный, смотрел сердито.
Хороший мальчишка. Точно знает, что ломать спины мышам – негуманно. Человечество должно быть гуманным – всё целиком, и в отношении мышей тоже. Двадцать первый век на дворе. Идеалы и ценности.
– Петька, что ты написал в заметках? Такого, из-за чего стоило их красть?
Он пожал плечами. Он был уверен, что украли, чтобы выложить в сеть – как литературное произведение. Не зря он потратил на них полдня!..
– Ну, что там было?
– Характеристики героев, – буркнул Петечка. – Ну, Женька красивая, Марина тоже красивая. Вы… в возрасте, вам трудно. Степан – сила, Володька карьерист. Диман хороший парень, Сергей Васильевич весь в наколках, должно быть, зону топтал.
– Сергей Васильевич? – переспросила Алла. – А еще что?..
– Да ничего такого!.. Что тут, на кордоне, странные дела творятся, человека убили! А я чуть убийцу не засёк! Я в ту… В общем, я в ту ночь вставал, как раз под утро, Марина потом сказала, что под утро его и зарезали. И мог убийцу скрутить, а я не видел никого, только в коридоре в лужу какую-то наступил, Зоя Петровна, наверное, полы мыла и не вытерла.
– Но ты же никого не видел и не слышал!
– Никого! – подтвердил Петечка. – Я так и написал, что не видел!
Алла подумала. Не стоило жечь Петечкины записки, в которых было написано, что Женька красавица, Диман хороший парень, а в коридоре лужа! И уж совсем не стоило, если там было написано, что он никого не видел и ничего не слышал! Но их зачем-то взяли из «комнаты мальчиков» и сожгли! Кто угодно мог это увидеть и заинтересоваться, зачем жечь в печке бумаги, – по дому шляется полно народу!..
… Значит, что-то еще было в этих записках, чего сам Петечка – спаситель мышей и гуманист – не знает. Или знает, но не говорит?..
Ночью Алле снилось, как ржавая железка бьёт её по спине, с хрустом ломаются кости, она пытается уползти, спастись, но ноги больше не слушаются – позвоночник перебит. Она поворачивается из последних сил, чтобы увидеть лицо своего убийцы, и видит только красную куртку и шапку, натянутую до глаз.
Утром оба «лесных человека» – олимпийский чемпион и его тренер – ушли на трассу и не возвращались очень долго. Сергей Васильевич, Степан и Антон разгребали вокруг вертолета снег. Степан прихрамывал и ругался – прокатиться бы на лыжах, а он ногу распорол!.. Женька долго возилась на кухне, старалась, помогала, а потом ушла на улицу, села на широкую лавочку с подветренной стороны и подставила нос солнцу. Марина читала толстую книгу, а Володя играл с Петечкой в шахматы. Алла, закончив дела, тоже вышла на улицу.
Было холодно, воздух острый и чистый, но под стеной лиственничного дома, где сидела Женька, припекало вовсю. Алла пристроилась рядом.
– Хорошо, – не открывая глаз, сказала Женька. – Так бы и сидела. Ноги только мерзнут.
– Скоро всё закончится.
Женька шевельнулась и сбоку быстро взглянула на Аллу.
– Прилетят люди в формах, напишут кучу бумаг, заберут Виноградова. Женька, кто его убил?
– Вы уже спрашивали, Аллочка, – пробормотала Женька. – Я не знаю, правда.
– И даже не догадываешься?
– Я не знаю! Марк точно не убивал! И Кузьмич тоже, и я не убивала!..
– И я, – перебила Алла. – Но кто-то же убил.
Ей казалось, нет, она была уверена, что Женька знает. Знает и не говорит. Вполне возможно, что казалось так исключительно из-за того, что Женька единственная из группы была связана с «лесными людьми» давно и даже когда-то жила с ними общей жизнью – с одним из них! – а все остальные увидели олимпийского чемпиона Ледогорова «своими глазами» впервые, когда он примчался сквозь метель со своей необыкновенной собакой и быстренько спас всех от верной смерти. Или всё же в группе есть кто-то, кто, как и Женька, целенаправленно добирался до кордона «полста-три», чтобы… Чтобы убить Виноградова? Чтобы подставить Марка?
Алла была уверена, что это глупость и так не бывает.
– Ты не видела ни у кого из наших фотоаппарат?
Женька пришла в замешательство:
– Не-ет. Какой фотоаппарат, Аллочка, когда мы в зимний поход пошли, каждый грамм веса на счету!.. Помните, Сергей Васильевич на Петю ругался за то, что он телефон с собой потащил?
– Да, – согласилась Алла. – Помню.
– У Степы, по-моему, какая-то штука есть, узкая такая, вроде прибор для измерения силы ветра! Ну, черненькая, длинненькая. Он его всего только один раз и доставал, а никаких фотоаппаратов не было.
– Прибор? – рассеянно переспросила Алла. – Он, кажется, никакую силу ветра не мерил никогда.
– Может, прибор не работает, – предположила Женька.
Они взглянули друг на друга и засмеялись.
– Я не хочу в Москву, – сказала Женька и закрыла глаза. – Если бы вы знали, Аллочка, как я не хочу в Москву!.. Там у меня никого нет. Совсем. Вообще. Я вот когда думаю, как я вернусь обратно в квартиру… Я квартиру в Белой Даче снимаю, за МКАДом! Кругом всё серое, грязное, мрачное. Люди злые, глаза опущены. До метро утром добраться – помереть легче. И в вагон не войдёшь, поезда три надо пропустить, это в лучшем случае. А потом едешь-едешь, едешь-едешь, – Женька помотала головой, изображая, как качает в метро. – И толпа такая, что дышать трудно. Я себе прошлой осенью пальто купила. И порвали мне пальто! Совсем новое! На спине разошлось, от воротника и до самого низа, я протиснуться сквозь толпу не могла… А вечером домой, и в телевизор глядеть. А по телевизору показывают, как люди в Майами отдыхают! Вы не знаете, почему по телевизору то и дело показывают, как все отдыхают в Майами?! Почему не показывают, как в метро едут, потом в супермаркете пластмассовые помидоры покупают по триста пятьдесят рублей, потом на восьмой этаж поднимаются, а лифт не работает?! Вот этого почему никогда не показывают?!
Женька всхлипнула, выдернула из кармана темные очки и нацепила на нос.
– На работе только и разговоров, как всё подорожало, а к лету еще подорожает, кто какой кредит взял и что в Интернете написали про то, как певец Прохор в Майами отдыхает со своей девушкой топ-моделью.
– Женька, – сказала Алла, – если ты хочешь в Майами…
– Я не хочу! – закричала Женька. – Я здесь жить хочу! Я хочу сидеть на завалинке всю оставшуюся жизнь, и наплевать мне на Майами! На Урале лучше, неужели вы не понимаете, Аллочка?! Мы здесь сколько уже, а про кредиты никто ни слова не сказал, и про певца Прохора тоже, и про тяжелые последствия пластических операций! Вот вы, Аллочка, хоть раз в жизни делали пластическую операцию?
– Нет.
– А собираетесь?
Алла улыбнулась Женькиному отчаянию.
– Не собираюсь, Жень.
– И я не собираюсь! Но почему-то мне кажется, что я должна, понимаете?! Если мне с утра до ночи все рассказывают про пластические операции, а я ничего в них не понимаю и слушать не хочу, это значит, что я ненормальная, да?! И в Майами я не хочу! И певец Прохор меня не интересует!
– Что ты разошлась, Женька?
– Я хочу, чтоб был смысл, – сказала та твёрдо. – Вот у Марка он есть, смысл. И у Павла есть. И у меня раньше был!.. Кредиты, пластические операции и Майами – бессмыслица.
…Смысл – это очень трудно. Трудно и непонятно, где его добыть. Раньше, до похода на Приполярный Урал, у меня тоже был смысл, или мне казалось, что он есть, и теперь его не осталось. Мне тоже предстоит заново его найти, и я не знаю – как. Только мне давно уже не двадцать четыре года, и я ничего не могу решить, сказав правильные и нужные слова. В моей жизни давно уже ничего не решают слова! Да, собственно, и говорить их некому и незачем. Я точно знаю, что никто не станет мне помогать, решать за меня самые трудные вопросы, подставлять плечо, тащить за руку из болота. Я никому не нужна, я не строю никаких иллюзий, и мне придется обходиться только собственными силами. В этом нет ничего хорошего, но и ничего особенно плохого. Это просто такая данность – я одна, мне не на кого рассчитывать, и я не рассчитываю. В мои двадцать четыре года всё было по-другому. Только вот я никак не могу вспомнить, интересовал ли меня тогда… смысл? Или без малейшего моего усилия жизнь казалась осмысленной и прекрасной?..
