Пожалуйста, избавьте от греха - Рекс Тодхантер Стаут
Назир Ибн-Бекр откинулся на спинку кресла, пару раз вздохнул, потом снова обвел глазами меня и Вулфа:
– Вот… Я вам все рассказал. Сегодня утром я прочитал ваше объявление. Шестьдесят пять тысяч долларов – это большие деньги. Я был с вами предельно откровенен. Это все, что я знаю. В объявлении не сказано, что я должен предъявить доказательства. – Он снова полез в карман пиджака, достал прежний коричневый конверт и вынул из него еще что-то. – В моем положении нужно быть готовым ко всему. Вот кусок долларовой банкноты, которую я разорвал на две части. Если вы узнаете, что я вам рассказал именно то, ради чего вы дали это объявление, а я не приду за деньгами, то это может означать, что меня уже нет в живых. В этом случае за деньгами придет кто-то другой, который и предъявит вторую половину доллара. Вас это устроит?
Он положил обрывок купюры на стол Вулфа. Я встал, повертел бумажку в руке, потом вручил Вулфу.
Вулф склонил голову и посмотрел на террориста:
– Думаю, вы говорите по-арабски?
– Конечно.
– И на ваших воскресных встречах вы тоже разговариваете на арабском?
– Конечно.
– Очень удачно. Для вас. Ваша попытка говорить на английском так, как должен был бы говорить цивилизованный палестинец, несостоятельна. Не следовало вам даже пытаться. Как вас зовут на самом деле?
Гость не моргнул и глазом:
– Вам это ничего не даст. – Потом что-то спросил, и для меня его речь прозвучала как бессмысленный набор звуков, но по интонации я догадался, что это вопрос.
– Изучал, – ответил Вулф, – но много лет назад. Арабский не относится к числу моих любимых языков. А знать, как вас зовут, я хочу, потому что у меня может возникнуть необходимость спросить вас о чем-нибудь.
Назир Ибн-Бекр покачал головой:
– Я рассказал вам все, что знал. Я и так пошел на огромный риск, придя сюда к вам, и добавить мне уже нечего. Вы правы. Арабский не мой родной язык. Родной испанский. Но по-арабски я тоже разговариваю хорошо. Скажу вам вот что: если что-то случится, если кто-то из них скажет еще что-нибудь важное для вас, я позвоню или приду сам. – Он встал и застегнул верхнюю пуговицу пиджака. – Позвольте откланяться.
– Одну минутку, – сказал Вулф. – За нашим домом следят. Полиция установила наблюдение. Мистер Гудвин покажет вам другой выход. Вы сможете выйти прямо на Тридцать четвертую улицу.
– Это ни к чему. Спасибо, конечно, но слежки я не боюсь. Кто бы ни попытался, будь это даже в Багдаде или в Каире, я уйду от любой слежки.
Он зашагал к двери. Было бы интересно выглянуть и посмотреть, кто из моих копов-приятелей сядет ему на хвост, но мне не хотелось проявлять излишнее любопытство. Заперев дверь, я выкрикнул:
– Горизонт чист!
Из ниши вынырнула наша троица. Они дружно зашли за мной в кабинет и выстроились перед столом Вулфа.
– Прошу прокомментировать, – попросил Вулф. – Фред?
– Не думаю, – сказал Фред. – Как бы он проник в кабинет Браунинга, когда никого там не было, и почему он выбрал именно нижний ящик?
– Орри?
– Лига защиты евреев, – выпалил Орри.
– Нет, – возразил Сол. – Он не подходит. То есть он, конечно, еврей, но не того типа. Я согласен с Фредом. С его логикой, хотя следует учесть и фактор времени. Трудно поверить в случайность факта, что бомба была подложена именно в тот день, когда должны были избрать нового президента.
– Вообще-то, он вовсе ничем не рискует, – заметил Вулф. – Пусть даже вероятность, что все случилось именно так, как он придумал, одна тысячная, все-таки у него есть шанс набить мошну. Арчи, перепечатай список, который он нам дал, добавь туда его имя и отдай Фреду. Фред, проверь, стоит ли тратить на них время. Проникни в эту квартиру со всеми мыслимыми предосторожностями. Рисковать не стоит. Условия наши обычные. Есть еще комментарии?
Ни у кого их не нашлось. Я развернул пишущую машинку, Фред сел в кресло, а Сол и Орри прошли в гостиную.
Это образец последовавших на объявление откликов. Вовсе не типичный, нет, но я так и не говорил. Впрочем, любой поместивший в этих двух газетах подобное объявление и указавший в нем свои имя и адрес, должен отдавать себе отчет в том, что от звонков и посетителей отбоя не будет, но остается только надеяться, что хотя бы в одном случае информация окажется мало-мальски стóящей. Чтобы просто заполнить страницы этого дневника, я мог бы привести еще дюжину подобных случаев за последующие пару дней, до 21:42 в четверг. Некоторые из этих случаев могли бы помочь вам лучше познать человеческую натуру. Вот, скажем, пожилой мужчина в безукоризненном белом костюме и пышном парике, которому в ночь на вторник приснился сон. А пришел он в среду. Во сне он видел мужчину, который открыл нижний ящик стола и с помощью клейкой ленты прилепил к перегородке небольшую пластиковую коробочку, из которой торчал тонкий провод длиной примерно фут. Он прикрепил конец провода изнутри к передней крышке ящика, задвинул ящик и ушел. Если бы ему дали фотографии людей, которые могли войти в кабинет Эймори Браунинга, он указал бы нам на убийцу, причем подтвердил бы свои показания в суде под присягой. Представляете, какие есть люди – он бы добровольно пошел в суд, даже без повестки. Или женщина, предсказывающая по звездам. Она позвонила, чтобы записаться на прием, и пришла в четверг утром. Худощавая особа с впалыми щеками и большими мечтательными глазами. Если бы мы дали ей даты рождения всех подозреваемых, она предоставила бы нам информацию, которая почти наверняка сработала бы.
Были еще три или четыре личности, которыми занимались Сол и Орри. В деле арабских террористов Фред пока не продвинулся ни на шаг.
Чтобы вы поняли, в каком гнусном настроении я пребывал вечером в четверг после обеда, я признаюсь, чем занимался. Во-первых, чем я не занимался. Я не пошел к Солу на традиционный покер. Вместо этого я сидел в кабинете
