Светлана Алешина - Козырь в рукаве (сборник)

— Не-а, — ее рука инстинктивно потянулась за деньгами, — да, то есть могу, — вспомнила она, — если ты добавишь.

Я достала еще пятьдесят рублей. Света разочарованно вздохнула, но, видно, согласилась дополнить данную мне информацию за столь незначительную сумму.

— Говорил еще, что дяди крутые будут, и если Люська все как следует сделает, заработает никак не меньше трехсот гринов.

Света на миг задумалась.

— Это все?

— Все.

— Раньше ты этого дядечку не видела? — на всякий случай спросила я.

— Видела, — был ответ.

— Где, если не секрет?

— Секреты продаются и покупаются, — хитро улыбнулась она.

Я достала еще пятьдесят рубликов.

— Не-е, так дело не пойдет. — Света пренебрежительно выпятила губы и, словно соскучившись, завертелась на каблуках.

Я уступила, как говорится, просьбам трудящихся и выудила из кошелька еще полсотни.

— Другое дело, — довольно улыбнулась Света, — в баньке одной видела. Я туда не отсюда попала. Тогда я еще этой чернухой не занималась. Подружка одна предложила съездить в сауну с крутыми дядями. Вот мы и поехали.

Света замолчала.

— Ну и… — попробовала я ее подтолкнуть.

— Ну и… — в тон мне сказала она и сделала характерный жест большим и указательным пальцем, намекая на деньги.

Я покорно достала сотку, но спрятала обратно в кошелек пятидесятирублевку. Вот ведь цыганская порода: вымогает и вымогает!

— Там я его и встретила. А дяди, как видно, шишки были, — не без гордости сообщила Света.

— Чиновники, управленцы, бизнесмены?

— Да, да, чиновники важные. Что-то о бюджете трепались. Как бы его так крутануть, чтобы себе в копилки что-нибудь ссыпать. Только этот чернявый вроде как при них был. В разговоры ихние не лез, но все старался в рожу заглянуть, словно лизнуть собирался…

Она выразительно посмотрела на меня. Я молча расплатилась со Светой, полагая, что больше никакой ценной для меня информацией она не обладает, и вернулась в машину.

— Давай, Вить, побыстрее отсюда. Тошно что-то, — только и сказала я, сев на свое место.

— Какие мы чувствительные! — Маринка, похоже, обиделась на то, что ее многоминутное ожидание не получило должного вознаграждения в виде подробного отчета с моей стороны.

Глава 4

Засим мы решили на сегодня расстаться, вернее, так решила я на правах старшего по должности. И хотя мои полномочия главного редактора «Свидетеля» заканчивались с окончанием рабочего дня, никто возражать не стал. Сначала мы завезли Маринку в ее коммуналку, потом Виктор доставил меня в мои трехкомнатные апартаменты. Чтобы Виктору не пришлось добираться до дома на перекладных, я настояла, чтобы он ехал домой на моей «ладушке», а завтра утром, после моего звонка, приехал бы ко мне и отвез в редакцию. Может, у Виктора на этот счет были свои мысли, не знаю, во всяком случае, он мне о них ничего не сказал, чем я и воспользовалась. То есть воспользовалась его молчанием, которое посчитала за согласие.

Утром я люблю поспать подольше. Особенно в тех случаях, когда накануне поздно ложусь. Может, кто-нибудь устроен по-другому, но мой молодой организм нуждается в полноценном ночном отдыхе. Нагло пользуясь тем обстоятельством, что Сергей Иванович Кряжимский, мой зам, взвалил на свои плечи львиную долю моих обязанностей главного редактора, я позволяла себе иногда не заводить с вечера будильник и просыпаться не от его надрывно вибрирующего звука, а естественным образом.

Под утро я впадала в сладостное состояние полубодрствования-полудремы, которое незаметно, исподволь перетекало в ощущение парящей легкости, когда руки и ноги наливаются силой, в голове заново рождается мир, погибший вчера вместе со мной, ресницы сами собой взлетают и глазам открывается прекрасное, как в сказке Шахразады, утро. И даже не важно, ясный ли за окном день или льет как из ведра, — солнце у меня в душе. А рядом молчаливый друг будильник, и он из-за этой своей молчаливости становится еще ближе и роднее.

На этот раз все было не так. Вернее, не совсем так. Будильник я с вечера трогать не стала, только пожелала ему спокойной ночи, а вот про еще одного друга-приятеля забыла. Поэтому плавно текущий процесс пробуждения был напрочь скомкан, и я очнулась от верещания телефонного звонка.

— Алло, — не открывая глаз, я нащупала трубку и поднесла к уху.

— Доброе утро, Ольга Юрьевна, — нагло заявил мужской голос, показавшийся мне знакомым.

— Пусть будет по-вашему, — пробурчала я, — но лично я так не считаю.

— Что я слышу! — взял фальшивую ноту удивления голос. — Прямо уныние ослика Иа. На вас, Ольга Юрьевна, это не похоже.

— Кончай ерничать, Лютик, — наконец я узнала моего абонента, Романа Лютикова, с которым не общалась уже около года, — че тебе не спится-то?

— Во-первых, Бойкова, — Роман сменил тон на более серьезный, — я обычно сплю ночью, когда ночью не пью. Во-вторых, если я тебя разбудил, то прошу извинить, а в-третьих и самое главное, если ты узнаешь, что я тебе приготовил, ты забудешь про всякий сон, а станешь ползать передо мной на коленях и упрашивать, чтобы я поскорее тебе все выложил.

— Ну это навряд ли, — позволила я себе высказать недоверие, и в это самое время что-то торкнуло у меня в голове, потому что я знала, где работает Рома.

Лютиков работал в одной газетке демократического толка под названием «Глас народа», которая хоть и давала частенько острые материалы, но выходила таким мизерным тиражом, что эти самые материалы оставались практически никому не известными. Тем не менее Рома работал там уже не первый год. Может, из-за своего упрямства — а этого ему не занимать, — а может, по каким-то другим причинам, которых я не знала. Во всяком случае, там у него была возможность писать то, что он думает, хотя не всегда (да что там не всегда, почти никогда!) его критические наблюдения получали в городе широкий резонанс. Не один раз, зная его способности и нюх на сенсации, я пыталась переманить его к себе, но он всегда отказывался, мотивируя это надеждами, которые на него возлагало его либеральное начальство.

— Короче, Бойкова, — сказал он, — через час подгребай к Дому офицеров.

— Погоди-ка, Рома, — торопливо, боясь, что он положит трубку, сказала я, — давай лучше я к тебе подъеду.

— Ну нет, — заартачился он, — делай, как я сказал.

И повесил трубку.

Я сидела на постели и еще несколько секунд держала трубку возле уха, слушая короткие гудки. Потом все-таки положила ее на аппарат и кинулась на поиски сумочки, где у меня записная книжка. На розыски ушло не более пяти минут, но когда я наконец дозвонилась до «Гласа…», там мне ответили, что Лютиков в редакции еще не появлялся. Значит, он звонил из дома, решила я и, торопливо найдя его домашний телефон, попыталась дозвониться туда. Насчитала восемнадцать длинных гудков и только после этого повесила трубку. Во рту стало сухо и противно. Где еще искать Лютикова, я решительно не знала. Я прошла на кухню, достала из холодильника ополовиненную пачку апельсинового сока и принялась жадно пить прямо из отрезанного носика. Утолив жажду, позвонила Виктору и направилась в ванную.

Может, все еще обойдется, и Ромка не станет третьей жертвой, думала я, принимая душ, наскоро перекусывая и наводя марафет. Очевидно, что есть какая-то информация, из-за которой погибли уже два журналиста. Можно было бы списать эти два происшествия как случайные, если бы Коромыслов и Егоров не позвонили перед этим мне и не сообщили, что у них кое-что есть для меня. До смерти Егорова я вообще-то думала, что Коромыслов пал жертвой нелепой случайности, что его зарезала проститутка, которую он выиграл в бильярд. Но после гибели Егорова все стало выглядеть в совершенно другом свете. Но что именно Коромыслов и Егоров знали и хотели мне сообщить?

Виктор посигналил из машины. Я уже наготове. Тут же вышла, заперла за собой дверь и спустилась вниз.

— Привет, — бросила я, — едем к Дому офицеров. У меня там встреча с одним журналистом, — пояснила я и, вспомнив, что сегодня еще не курила, достала сигарету.

ГДО, как сокращенно именовался Гарнизонный Дом офицеров, главным фасадом выходил на довольно узкую улицу, по противоположной стороне которой тянулась выкрашенная в черный цвет металлическая ограда парка Липки. Другим своим фасадом ГДО смотрел на еще менее широкую улицу, которая упиралась в эту самую ограду. Остановить машину там можно только на стоянке, перед главным фасадом.

Мы подъехали, когда до назначенной встречи оставалось еще десять минут. Единственное свободное место, где можно запарковать машину, оставалось только в самом конце стоянки. Я не помнила, знает ли Рома мою машину, а так как стекла в моей «Ладе» тонированные и снаружи через них ничего не видно, мне пришлось выйти. Да я и не могла спокойно сидеть на одном месте. Сначала походила туда-сюда вдоль главного фасада, а потом свернула на примыкающую улицу. Там стояли три мусорных бака, в которых ковырялся палкой бомж в старом пальто с поднятым воротником. Видно, он заметил, что я на него смотрю, потому что повернул голову в мою сторону. Его морщинистое лицо показалось мне знакомым, но бомж тут же отвернулся и продолжил свое занятие.