Александр Зеленский - Грядет царь террора
— Лучше бы вам, господин доктор, переждать тут, — предупреждал он Самойловича во время позднего ужина. — А то еще попадете бунтовщикам под горячую руку…
— Что же, они и против врачей выступают? — недоверчиво спросил Самойлович. — Не понимают, что ли, дурьи головы, кто помогает, а кто вредит?
— Не понимают, — тяжело вздохнув, ответил Сухонин. — Да и как им понимать, когда верховодят ими сущие разбойники? Таких преступных рож я отродясь не видывал…
И все же доктор Данила не внял предупреждениям своего помощника. Ранним утром следующего дня он как обычно направился через все Замоскворечье на самую окраину города, туда, где находился Даниловский монастырь.
Его коляску задержали на перекрестке, когда он только-только собирался повернуть на правую дорогу, ведущую к монастырским стенам. Группа людей, состоявшая из девяти мужчин и четырех женщин, предводительствуемая здоровенным косматым мужиком неопределенного возраста, окружила коляску Самойловича с четырех сторон.
— Я узнал его! — прорычал предводитель бунтовщиков. — Это чумной доктор! Он специально на здоровых людей порчу наводит!..
Голос предводителя показался доктору Даниле знакомым. Где-то он уже слышал его. Вот только где?
— А что вам плохого доктора делают? — мирно спросил он у злобно таращившихся на него людей.
— Как это что?! — взвыла растрепанная толстуха. — Они все из-за моря-окияна сюда плывут, ироды, чтобы православный люд морить своими дьявольскими снадобьями!..
— Я не из-за моря и никому еще вреда не сделал, окромя пользы! — громко проговорил Самойлович.
— Ты смотри! — удивилась толстуха. — Он по-нашему говорить обучен… Может, и вправду не немец? Немчура-то по-человечески и объясниться не могет, только каркает… Кар да кар, и все тут!
— Да чего тут долго лясы точить! — прервал бабу предводитель, почувствовав, что инициатива ускользает из его рук, и те, кто недавно беспрекословно ему подчинялись, начали задумываться над его словами и своими поступками, а это было опасно. — Бей его! Одним гадом меньше!..
Бунтовщики, сжимая дубины и топоры, надвинулись на коляску еще больше. И тут Самойловича словно озарило воспоминанием. Ему совершенно отчетливо припомнился грабеж купеческого дома на набережной и здоровенный детина в черном балахоне.
— Постой! — прокричал Самойлович, вставая в коляске во весь рост и указывая пальцем на предводителя. — Ты же каторжник! Я видел тебя среди «черных дьяволов»!..
Эти слова прозвучали как гром среди ясного неба. Народ отхлынул от своего вожака, оборотив на него изумленные взоры.
— Это правда, что он говорит?! — взвизгнула все та же толстуха.
— Не слушайте его! Это брехня! — испуганно попятился назад Оглобля.
— Вспомни, как ты со своими дружками православные дома грабил, неповинных людей на огне жег!.. — дожимал Самойлович, все возвышая и возвышая голос.
— Стой, стой! — вскричал Оглобля, перепуганный вконец. — Я ошибся! Это не тот, кто нам нужен… Я знаю этого подлекаря! Он в Павловской больнице служит! А там нет заразного блока. Отпустим его с миром, православные! Пусть себе едет!..
Воспользовавшись замешательством среди бунтовщиков, доктор Данила подхлестнул лошадей и, сбив с ног мужика, не выпустившего вовремя сбрую, помчался по дороге, ведущей в сторону Павловской больницы.
«Пронесло! — подумал он, въезжая в ворота больницы. — Бог спас…»
И все же происшествие на дороге заставило Самойловича крепко призадуматься. Бунтовщики совершенно осмысленно, целенаправленно охотились на врачей, знающих толк в лечении морового поветрия. Кто же мог направлять этих темных, неграмотных людей против и так небольшого числа медиков, способных хоть как-то помочь заболевшим страшной болезнью? Кому это было нужно? Только тем, кому на руку была неразбериха, порожденная чумой, кто наживался на несчастьях других, ловя рыбку в мутной воде.
Прямо в Павловской больнице, где доктора Данилу хорошо знали, он потребовал перо, чернильницу и бумагу. Не выходя из больничной канцелярии, Самойлович написал прошение на имя генерал-губернатора Салтыкова с просьбой предоставить личную охрану всем медикам, работавшим в карантинах, а также поставить охрану у монастырских больниц.
Самойлович же сам и отвез это прошение в резиденцию губернского предводителя.
* * *Прошение доктора Самойловича до адресата так и не дошло. К тому времени, когда оно писалось, графа Петра Семеновича Салтыкова уже давно не было в Москве. Старый боевой генерал, убоявшись заразы, бросил градоправительство и еще в начале лета уехал в свое загородное имение, что находилось в Тверской губернии. Его примеру последовали и другие начальники: гражданский губернатор, военный комендант, полицмейстеры. Все они предоставили городское хозяйство на попечение сенатора Петра Дмитриевича Еропкина, ставшего впоследствии генерал-аншефом и главнокомандующим в Москве. Именно он учредил карантинные дома для опасно больных и для выздоравливающих. Он же поручил надзирать за карантинными домами наиболее искусным врачам, не убоявшимся чумной заразы. Им же были назначены «чумные капитаны», которые вместе с полицейскими командами и взяли контроль над отдельными районами города.
Сенатору Еропкину передали письмо доктора Самойловича только через несколько дней после начала бунта. До этого Еропкину «бумажными делами» было заниматься недосуг. Он, собрав сто тридцать ветеранов и инвалидов, оставшихся в Москве, вручил им оружие и вместе с ними усмирял толпы мятежников, овладевших Кремлем и намеривавшихся изничтожить всех врачей и дворян и обратить Москву в пепел.
Сначала Еропкин пытался остановить мятежников, воздействуя на них словом, но, кроме ушибов от брошенных в него камней, ничего не добился. Тогда он перешел к более действенным средствам убеждения. Выкатив пушки на прямую наводку, он приказал зарядить их картечью и стрелять в самую гущу озверевшей толпы. Таким образом ему удалось очистить от злоумышленников Кремль, а затем и весь Китай-город. Он же разослал нарочных с депешами к командирам полков, квартировавших в близлежащих от Москвы уездах, в частности в Великолуцкий полк.
Екатерина Вторая, узнав о Чумном бунте, послала для подавления его полк личной лейб-гвардии во главе с фаворитом графом Григорием Григорьевичем Орловым.
Еропкину нужно было, как говорится в таких случаях, день простоять да ночь продержаться, что он и сделал, выбиваясь из последних сил. Тем не менее он нашел возможность удовлетворить прошение Самойловича, послав охранять вверенную его попечению больницу нескольких инвалидов, вооруженных старинными мушкетами и саблями. Большего сделать он был не в состоянии.
Глава 22. Оперативное мероприятие
Больше всего на свете майор Краснов не любил пассивного ожидания. Будучи человеком взрывного темперамента, он предпочитал участвовать в тех оперативных мероприятиях, где нужно было действовать, а не сидеть сложа руки и ждать у моря погоды. А именно последним ему и приходилось заниматься. Вадим Николаевич вместе с Виктором Семиным сидел в квартире одного из домов, находившегося на Ракетном бульваре, и следил в бинокль через кухонное окно за квартирой на пятом этаже другого жилого здания, где, по предположению сотрудников районного отделения милиции из отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, находился самый что ни на есть обычный московский притон.
— Сейчас, сейчас… Как только полный комплект наркош соберется, тогда и будем брать… — то и дело повторял Виктор, почувствовавший в себе азарт охотника, выслеживающего дичь.
В отличие от своего младшего коллеги Краснов абсолютно не был уверен, что их многочасовые наблюдения и высиживания не пойдут коту под хвост. У него имелись свидетельские показания нескольких членов религиозной общины «Дети Шивы», задержанных в центральном офисе на улице Плющиха и допрошенных сотрудниками Управления Z, которые показали, что самые знающие люди, близко контактировавшие с махаришей Нгомо, могли появиться в любимом ими притоне на Ракетном бульваре.
«Могут появиться, а могут с таким же успехом и не появиться, — так думал Вадим Николаевич, отправляя в рот ложку за ложкой довольно вкусной и питательной пасты из небольшой баночки, которую выставил на стол Семин. — Собственно, религиозной общиной “Дети Шивы” мы заинтересовались после того, как основательно допросили задержанного на крыше гостиницы “Москва” Анатолия Брыксина, проходившего у нас по делу под кличкой Мабута. Он постарался всю ответственность за свои делишки переложить на сектантов. Особенно упирал на “особую общественную опасность, каковую представляет собой этот проклятый мулат Нгомо”… Так он говорил».
