Елена Логунова - Свидание на пороховой бочке
Соседи забеспокоились.
— Выключили все на хрен! — некультурно гаркнули мы. — Замолчали, затихли и спите, как уже убитые!
«Тынц-тынц-тынц» оборвалось. Мой внутренний суслик выдохнул и втянул ядовитые зубы. Я вернулась в постель, напоследок наставила чуткое ухо в стену, послушала — ти-ши-на! — и нырнула в подушку.
«Думаешь, это поможет?» — сонно свистнул мой суслик.
Я уклончиво пробормотала:
— Жизнь покажет…
«Или смерть», — шепнул он, укладываясь поудобнее.
Под подушкой по-прежнему отчетливо ощущался топор войны. В голове иллюминированной каруселькой с лошадками крутились мысли и образы. Чопорный аптекарь сэр Маковеев-Колобок, его рыжая бестия Лисичка, Зяма на горшке, фламинго с острыми, как шило, маховыми перьями, мамуля с ее порошковыми ужастиками…
Во сне я придумала для мамули сюжетик нового стишка — про Иванушку, который напился из копытца, а это был след дамской туфли, и превратился мальчонка не в козленочка, а в Кончиту Вурст. Я даже первые строчки сочинила:
хлебнул ивашка из копытца
не знал, что это лабутен…
Дальше дело не пошло, мой сон стал глубже и серьезнее. Я сочиняла какой-то пламенный манифест, но утром вспомнила только обращение: «Люди и селедки!»
Снилась мне вроде ночная Ницца, осыпающийся кирпичный балкон, а внизу грязевое озеро, в котором купаются бегемоты. Здоровенная черная горилла натирала спину, как мочалкой, скрученной в клубок лисой. Блондинка в розовой эмалированной венецианской маске и с сапфировыми бреккетами читала плохие стихи…
Все это совершенно не помогало вспомнить написанный во сне текст, а было так интересно, чего же я хотела от людей? А от селедок?!
День шестой. Мы ищем снегурочку, теряем машинку и находим хату
Жутко замороченная и плохо отдохнувшая, я проснулась на рассвете. Попыталась вспомнить свой сон, не смогла, плюнула на это дело и потянулась к телефону, чтобы спасти хоть кроху пользы, записав для мамули сюжет про Ивашку. Машинально перечитала свою же предыдущую эсэмэску про Волан де Морта в морге, и тут меня осенило. Я поняла, в каком направлении вести расследование!
Я сразу же позвонила Трошкиной и деловито затрещала:
— Алка, я знаю, куда нам двигаться дальше: в морг!
— Да? Слушай, конечно, мы все там будем, но мне бы не хотелось спешить, — прокашлявшись, ответила подружка.
Я поняла, что она чем-то поперхнулась, и ревниво спросила:
— Ты что, уже завтракаешь? Чем?
— Хачапури по-аджарски, — похвасталась Трошкина. — Очень вкусные, дядя Гиви сам испек.
— Ешь медленно, тщательно пережевывай пищу, я скоро буду, — велела я и побежала умываться.
Хачапури по-аджарски — это такая вкуснятина, которую надо есть горячей.
Пышные лодочки из теста с сыром и яйцом еще не остыли, когда я присоединилась к подружке за завтраком. Трошкина честно исполняла мой наказ и точила хачапури по крошечке, как благовоспитанная Дюймовочка пшеничное зернышко.
— Так что ты там говорила про морг? — опасливо спросила она, подождав, пока я наемся.
— На самом деле, не про морг, а про кладбище, — уточнила я. — Я вот подумала: где все вместе, разом собираются дорогие и близкие кому-то люди?
— На свадьбе? — предположила Трошкина.
— Романтичная дурочка, — заклеймила ее я. — Все дорогие и близкие разом приходят только на похороны! А хоронят человека когда?
— Когда он умрет?
— Логично. Но не в тот же самый момент, а через некоторое время, обычно спустя пару дней. А Маковеева когда убили, ты помнишь?
— Я поняла, — Алка кивнула. — Ты хочешь сказать, что похороны Маковеева должны состояться сегодня или завтра.
— Да! И хорошо бы нам с тобой к этому моменту тоже оказаться на кладбище!
— Но еще живыми! — зачем-то добавила Трошкина, и я обиделась.
— Можно подумать, кто-то тут сильно рискует жизнью! По-моему, у нас еще не было по-настоящему опасных приключений!
— Дело-то наживное, — пробурчала подружка, но больше со мной не спорила.
Мы расплатились и распрощались с гостеприимным дядей Гиви, без проблем забрали с неохраняемой стоянки Алкину машинку и покатили в город.
Мой план был прост и гениален: явиться на похороны Маковеева и рассмотреть всех-всех гражданок в трауре, чтобы выявить среди них Колобковую Лисичку. Коль скоро у них с усопшим была сердечная связь, она же придет проводить его в последний путь, правильно?
— Это при условии, что она действительно скорбит об уходе Маковеева, — шепотом возражала мне рассудительная Трошкина уже на кладбище.
Мы едва успели на похороны и пронеслись между могилками с неприличной скоростью. Зажатые в кулачках красные гвоздички — по две у каждой — на бегу весело колыхались, и я сильно опасалась, что со стороны мы с Алкой здорово похожи на пару цирковых лошадей в цветном плюмаже. А наши раскрасневшиеся от бега лица сильно контрастировали с печальной бледностью скорбящих. Я незаметно послюнила палец и нарисовала на щеках мокрые дорожки. Мне не хотелось выделяться из толпы и привлекать к себе внимание.
— Но ведь есть вероятность, что подруга Маковеева вовсе не огорчена его смертью! — шептала мне Трошкина, почти не открывая печально скривленного рта и лишь слегка поводя головой.
Из-под прикрытия темных очков она рассматривала присутствующих на скорбном мероприятии дам. Народу на похороны Маковеева пришло немало, и, чтобы не вертеть головами, мы с Алкой время от времени переходили с места на место.
— Мы же предполагаем, что именно Лисичка была заинтересована в гибели Колобка! — напомнила мне Трошкина, когда мы подобрались поближе к группе в трауре.
— Что вполне соответствует классическому сюжету, — тихо согласилась я. — Однако в этом случае Лисичка тем более придет на похороны и будет рыдать громче всех, чтобы никто не подумал, что для нее это событие радостное. Не забывай, что Маковеев не просто умер, а был убит, и Лисичка у полиции в числе подозреваемых. Пусть и не номер первый.
— Да, но полиция думает, что Лисичка — это ты! — упорствовала Трошкина. — В таком случае настоящей Лисичке вовсе не стоит светиться на публике.
Я встревожилась:
— Трошкина, мне только сейчас пришло в голову одно очень неприятное соображение. Появившись на похоронах, мы с тобой как бы сделали заявку на знакомство с покойным! Теперь можно подумать, что нас с ним что-то связывало!
— Например, что ты — Лисичка, — поддакнула подружка.
— Или что это ты! — Я порадовалась, что еще не смыла свой грим а-ля Лелька.
Мы переглянулись.
— Давай-ка поживее просканируем присутствующих баб и уберемся с погоста! — предложила я.
— Неузнанными, — добавила Трошкина и поправила темные очки. — Предлагаю разойтись в разные стороны, так мы быстрее осмотрим всю толпу.
Со всей возможной деликатностью перемещаясь в своем секторе, я тихо радовалась, что сейчас не зима. В холодное время года дамы на кладбище стояли бы с покрытыми головами, и под шапками, шляпами и платками трудно было бы рассмотреть их шевелюры. А так лишь безутешная вдова укрылась черной кружевной мантильей в испанском стиле.
«Роскошные кружева, кстати говоря, — завистливо заметил мой внутренний голос. — Похоже, валансьенские. И колец с бриллиантами полные пальцы! Вдова не бедствует! Жаль, благодаря прессотерапии у нее алиби».
Трошкина мыслила в том же направлении.
— Вдова брюнетка, — при встрече с сожалением шепнула она мне, рассмотрев выбивающиеся из-под кружева пряди. — Значит, Лисичка не она, а очень жаль. Было бы так логично: муж — Колобок, жена — Лисичка. Она хотела уйти к другому, а он не хотел ее отпускать. Он ее любил, а она его убила.
— У попа была собака, поп ее любил, — пробормотала я, покосившись на священника у гроба. — Она съела кусок мяса, он ее убил… Забыла тебе сказать, у вдовы алиби. В тот момент, когда ее благоверного пырнули шилом, она мирно избавлялась от отечности и целлюлита в СПА-салоне.
— Жаль, — вздохнула Алка.
— Еще как жаль. Лучше бы у вдовы был целлюлит, а не алиби, — согласилась я.
— Знаешь, я увидела лишь одну конкретно рыжую даму, но ей всего лет десять, так что вряд ли это она, — сказала Трошкина, возвращаясь к теме поисков Лисички. — А пышноволосых блондинок тут только две, смотри, покажу тебе. Вон девушка с толстой косой, и вот еще тетка с начесом «Воронье гнездо», очень пышным.
— Этих я тоже увидела, — кивнула я и показала подружке собственную находку. — Там еще дамочка в болонкиных кудрях. Итого всего три потенциальные Лисички.
— Я бы тетку с вороньим гнездом не считала, — подумав, сказала Алка. — Ты посмотри на нее, ей же лет шестьдесят, а Петру Даниловичу и пятидесяти не было.
Отчество и возраст Маковеева мы узнали по табличке на деревянном кресте.
