Елена Логунова - Свидание на пороховой бочке

Елена Логунова Свидание на пороховой бочке

Автор предупреждает, что все описанные события и персонажи являются выдуманными, за исключением тех из них, в которых вам, ребята, будет приятно себя узнать.

День первый. Экскрементальное искусство и подозрительный красный «Пежо»

— Ну, не знаю, — сказал шеф, совершив пальчиками сложное движение, призванное распушить волосики вокруг лысины и одновременно как бы поправить воображаемую корону. — Конечно, не мне вас, ребятки, учить…

— Ибо не царское это дельце, — ехидно шепнула мне на ухо Алка Трошкина.

— Но я позволю себе напомнить, что денек зарплатки приближается, а денежек в кассочке на всех не хватит, — закончил шеф.

Все посмотрели на бухгалтера Катю.

Бухгалтер Катя ни на кого смотреть не стала, лишь виновато потупилась.

Стало понятно, что шеф не врет.

В кабинете Бронича часто звучит горделивая фраза: «У нас нет проблемы с деньгами!» И это правда. Следите за мыслью: проблемы — с деньгами. То есть деньги и проблемы — они по определению вместе, как Ленин и партия. А если нет денег, то нет проблем с ними!

Логика пылеводонепроницаемая, как сейф. В нашем случае, к сожалению, пустой.

— Вот так всегда! — подвывающим голосом театрального трагика возвестил наш режиссер Вениамин. — Денег у нас нет, а дерьма — сколько хочешь!

— Всего-то пятьдесят две баночки, — живо возразил новый коммерческий директор Жора Горохов. — И ведь это не просто дерьмо, хочу напомнить, а выдающееся произведение зарубежного искусства!

Последовавший за этим заявлением хоровой стон Бронич совершенно правильно расценил как признак обструкции.

Трудовой коллектив объединился, препятствуя новациям коммерческого директора.

Горохов пришел к нам директорствовать из торгового центра, где зарекомендовал себя великолепным продажником, способным всучить покупателю, пришедшему за простым трехколесным велосипедом для сына, радиоуправляемую инвалидную коляску для деда.

Было яснее ясного, что такие выдающиеся успехи немыслимы без соответствующего уровня хитрости, наглости и беспринципности. В связи с этим первый же проект, предложенный Гороховым нашему рекламному агентству, умудренный большим жизненным опытом коллектив воспринял с нескрываемым подозрением.

И то сказать, идея была очень смелой. Жора предложил привезти и представить в нашей местной художественной галерее инсталляцию модного прибалтийского художника, уже изрядно нашумевшую и даже, честно сказать, навонявшую в просвещенных европах.

В готовом к представлению виде скандальное произведение представляло собой расставленные по кругу банки с испражнениями автора. На каждой емкости имелась красивая наклейка с подробным описанием рациона питания художника на стадии создания конкретно этого фрагмента общей картины.

Критики сочли идею концептуальной и шедевральной, интеллигентная публика валила на выставки густой толпой, и Жора Горохов, конечно, не мог упустить возможность зримо продемонстрировать новому работодателю, что он умеет заработать на любом дерьме. Буквально.

Бронич, надо отдать ему должное, еще не сказал свое веское «да». У него тоже был немалый жизненный опыт, а вдобавок к нему имелось чутье, которое подсказывало, что смелая идея пованивает. Хотя это понял бы каждый, осведомленный о содержимом баночек, в настоящее время полным ходом едущих к нам в особой фуре с запломбированными дверьми.

— Видали мы такие произведения! — фыркнул прямолинейный видеомонтажер Андрюха. — В сортире мы их мочили!

Острота была натужная, но таким же представлялся и творческий процесс, результатом которого стали полсотни высокохудожественных баночек.

Горохов поморщился.

— Если это не сделаем мы, сделают «Паруса»! — пригрозил он.

Бронич тяжело заворочался в кресле. Кресло высказалось в том смысле, что вот это никак не годится.

Рекламное агентство «Алые паруса» было прямым конкурентом нашего «МБС». При приеме на работу Горохову была поставлена стратегическая задача в обозримом будущем порвать «Паруса» в мелкие клочья, и шеф не мог не оценить приведенный Жорой аргумент.

— Машина уже едет, — напомнил коварный Горохов. — И если мы беремся за эту работу, то аванс будет на счету агентства как раз ко дню зарплаты.

А вот это был аргумент, который не могли не оценить сотрудники.

— Да ладно! — почесав трехдневную щетину, махнул рукой Андрюха. — В первый раз нам, что ли, лепить конфетку из этого самого?

— Кстати, знаете, я вот выяснил, что еще в 1961 году нечто подобное сделал итальянский художник Пьеро Мандзони, — сообщил Вениамин, которого за болтливость, непоследовательность и умение ловко вывернуться в коллективе запросто кликали Веником, Вентилем и даже Вентилятором. — Представьте: он собрал собственные фекалии в баночки, пронумеровал их, написал на каждой на трех языках «Стопроцентное натуральное дерьмо художника» и продал по цене золота той же массы!

— В самом деле? — одинаково заинтересованно спросили Бронич и Горохов.

— Представьте себе, да! В шестьдесят первом году баночки ушли по цене, которая в пересчете на современный курс евро составляет тридцать тысяч, а в две тысячи седьмом одну из них продали на аукционе «Сотбис» за сто двадцать четыре тысячи европейских денег!

— Какой рынок, а? — подпихнула я Горохова.

— В три дня не обгадить! — подхватил Андрюха.

— Мандзони утверждал, что своим проектом он привлекает внимание к доверчивости покупателей искусства, — добавил Веник. — Он так и заявлял: «Всем этим буржуазным свиньям нравится только дерьмо!»

— Вот и определилась целевая аудитория нашей выставки! — показательно обрадовалась Трошкина. — Теперь я буду знать, какое обращение использовать в приглашениях: «Многоуважаемая буржуазная свинья!»

— Знаешь, а ведь если после «свиньи» поставить копирайт, в ссылке указать авторство Мандзони и еще дать справочку о ценах на его дерьмо на Сотбис, никто не обидится, сойдет за особый шик! — против воли включилась в работу и я.

— Что ж, я вижу, мы достигли взаимопониманьица, — подытожил шеф, небрежным жестом выметая народ из своего кабинета. — Ступайте, ребятки, и шлифуйте проектик.

— Вениамин и Андрей, с вас сюжет для телевидения, Алла, вы готовите анонс для рассылки и именные приглашения, а вы, Индия, начинайте писать хвалебные рецензии и раздавайте их газетчикам, — распределил работу повеселевший Горохов.

— А вы, Георгий, чем займетесь? — недружелюбно спросила я.

Не люблю, когда чужие люди называют меня Индией. Несмотря на то что это действительно имя, которым меня наградили любящие родители, да простится им этот страшный грех, за пределами узкого круга родных и друзей я предпочитаю скромно зваться Инной.

— А я поеду в музей, буду морально готовить сотрудников к большому культурному событию и принимать ценный груз.

— Вот это именно то, что я называю грязной работой, — не поднимая головы, с притворным сочувствием заметила Трошкина и подмигнула мне из-под кудрявой челки.

Остаток трудового дня я честно строгала заготовки для будущих рецензий и к вечеру запасла с десяток таких болванок. Дополненные броским заголовком сверху и именем автора снизу, они легким движением руки превращались в готовые рецензии.

Право сочинения заголовков я, как обычно, оставила журналистам, чтобы они могли проявить фантазию и продемонстрировать фирменный стиль своего издания. Можно было ожидать, что канареечно-желтая газета «Живем!» в подражание Маяковскому броско озаглавит текст «Хочешь дерьма? На!», а помешанное на местной специфике региональное отделение информагентства «Интермакс» с тонким ехидством напишет, что «Европа удобряет кубанские черноземы современным искусством».

А вот у Трошкиной работа шла туго. Ничего более эффектного, чем незабываемое обращение «Уважаемые буржуазные свиньи», Алка не придумала, а с этим вариантом возникла неожиданная проблема. ВИП-приглашения следовало сделать личными, а «свинья» как существительное женского рода однозначно годилась только для дам.

— Коллеги, не расходитесь, мне нужна помощь зала! — заволновалась Алка, видя, что я уже собираю вещички. — Подскажите, как обратиться к мужчине? «Уважаемый буржуазный свин Иван Иванович»? Это как-то не по-русски.

— Почему это не по-русски? — не согласилась я. — Вспомни Владимира Владимировича: «Вырастет из сына свин, если сын свиненок».

— Это когда наш Владимир Владимирович такое говорил? — Горохов посмотрел на украшающий красный угол портрет президента.

— Это другой наш Владимир Владимирович говорил — поэт Маяковский, — сказал Веник-Вентилятор и троекратно сморщил породистый нос, как бы показывая, что фи, фи и еще раз фи не знать творчество классика советской поэзии.