Борис Каспаров - Копия Дюрера
Позади меня раздались шаги. Я услышал голос Меркулова:
— Где вы, товарищ старший лейтенант?
— Здесь, — негромко ответил я. — Будьте осторожны: из дома стреляют. Они там. Берите левее и окружайте дом.
Он коротко ответил: «Есть!» Раздался легкий треск кустов, и все стихло.
Я прицелился в одно из пустых окон и наугад послал туда одну за другой две пули.
«Неужели ушли?» — мелькнула мысль. Я раздвинул кусты и чуть было не поплатился за свою неосторожность. Левое плечо обожгло, словно по нему ударили хлыстом. От неожиданности я упал на бок. К счастью, пуля только поцарапала кожу. Но теперь было ясно, что Ранк и его сообщник были там и через несколько минут будут окружены. На этот раз им уже исчезнуть не удастся. Главное, захватить живьем Ранка. Но как это сделать? Судя по тому сопротивлению, которое нам оказывали, сдаваться они не собирались.
Словно в ответ на мои мысли, справа прозвучала короткая автоматная очередь. «Ковалев», — подумал я. Потом такая же очередь раздалась слева. Дом был окружен. Теперь я мог двигаться вперед.
Сумерки сгущались. Лишенные стекол глазницы окон дома начали уже сливаться со стенами. Я осторожно выполз на лужайку. На этот раз в меня никто не стрелял. Тем, кто находился в доме, было сейчас не до этого. Им приходилось отбиваться от группы Меркулова, которая приближалась к дому. Я вскочил на ноги и, описывая на всякий случай зигзаги, побежал вперед. Вот уже невысокая чугунная ограда и за ней каменная стена дома. Я перепрыгнул ограду и прижался к шершавым камням. Короткие автоматные очереди перемешивались с хлопками пистолетных выстрелов.
Надо было спешить. Еще четверть часа — и все вокруг потонет во мраке. Именно на это и рассчитывал Ранк, продолжая оказывать сопротивление.
Я проскочил в дверь и, держа пистолет наготове, стал медленно подниматься по ступенькам. Стрельба доносилась с противоположной стороны дома. По слуху я определил, что вели ее сразу два человека, и пока можно было не опасаясь двигаться вперед. Дверь комнаты, откуда вели стрельбу, находилась уже совсем недалеко. Но здесь мне пришлось остановиться. Упавшая бомба пробила потолок и снесла кусок пола коридора от стены до стены. Прыгать через пролом было опасно.
Треск автоматов усилился, выстрелы из комнаты, напротив, становились все реже. Там, под покровом густеющей темноты, видимо, готовились замести следы.
Неужели я не успею? А что, если обойти коридор комнатами? Я толкнул первую дверь слева и, вздрогнув, поднял пистолет. В чуть светлевшем четырехугольнике окна медленно поднималась, словно росла, человеческая фигура. Мое появление было для нее не менее неожиданным, так как она сейчас же прижалась к раме.
— Стой! — резким шепотом сказал я. — Не двигаться! Буду стрелять.
— Товарищ старший лейтенант, это я.
Только теперь я разглядел, что это был Ковалев.
— Они в угловой комнате. Сейчас будут уходить канавой, что ведет к реке, — быстро зашептал он.
— Почему именно канавой?
— Другого пути нет, я уже все осмотрел.
— Очень хорошо сделали. Имейте в виду — хотя бы одного из них нужно захватить живым. Стрелять только в крайнем случае.
Он хотел ответить и не успел: совсем рядом, внизу, одна за другой взорвались две гранаты. И почти в это же мгновение в комнату вбежал человек. Это было настолько неожиданно, что, прежде чем мне удалось пошевельнуться, он был уже в коридоре, не заметив никого из нас. Ковалев рванулся за ним. В комнату вбежал еще один человек. Инстинктивно я прижался спиной к стене, чтобы он не сбил меня с ног, и нанес ему сбоку удар рукояткой пистолета. Человек качнулся и свалился на пол.
В коридоре прозвучал выстрел, послышался удар и за ним — приглушенный стон. Меня ослепил яркий свет фонаря. Я отпустил человека и вскочил на ноги. Рядом со мной стояли Меркулов и Селин.
— Селин, возьмите этого на себя! — крикнул я. — Второй должен быть здесь!
Мы с Меркуловым бросились в коридор и в самом его конце наткнулись на лежащего у стены человека.
Это был сержант Ковалев. В свете фонаря лицо его отливало мертвенной бледностью; стиснув зубы, он держался рукой за левое плечо.
— Ушел, товарищ старший лейтенант, — проговорил он, тяжело дыша. — Не удержал, стрелять-то было нельзя.
В самом верхнем пролете лестницы нас встретила пуля. Меркулов погасил фонарь.
— Обходите с тыла, — приказал я.
Лейтенант Меркулов исчез. Я остался в темноте один. И вдруг откуда-то сверху упал луч фонаря. Он начал медленно спускаться вниз, ощупал стену, пошарил в углу и пошел вправо, вырывая из темноты засыпанный штукатуркой пол. Один за другим в темноте вспыхивали выстрелы. Ранк стрелял вверх. Но луч неумолимо двигался к своей цели. Он падал из узкого оконца под самым потолком. Там был Меркулов. Луч остановился, и я наконец увидел бывшего владельца Грюнберга. Он лежал на площадке лестницы, прижавшись спиной к стене, и держал в полусогнутой руке пистолет. Левая нога его была неловко подвернута.
Ослепленный светом, он щурил глаза и прикрывал их ладонью.
— Бросайте оружие, Ранк! — крикнул я.
Я видел, как в бессильной ярости он снова выбросил вперед руку с пистолетом. Но на этот раз вместо выстрела раздался короткий сухой щелчок. Ранк швырнул пистолет на пол и остался сидеть неподвижно.
ПОСЛЕДНЯЯ ОПЕРАЦИЯ
Ранк, его адъютант и Штейнбоки находились в наших руках, но очная ставка всех их не дала нам ровно ничего. Они категорически заявляли, что виделись в последний раз только несколько месяцев назад. Ранк сказал, что он и адъютант скрывались от плена и провели в бомбоубежище более месяца, питаясь консервами и пребывая в полном неведении, что делалось на поверхности. Никаких бумаг ни при них, ни в бомбоубежище найдено не было. Правда, вопрос о третьем ингредиенте заставил их несколько измениться в лице, но нисколько не сделал разговорчивее. Будь здесь Мюллер, он мог бы поставить Ранка в безвыходное положение. Но об этом пока нечего было и думать, так как кондитер находился в тяжелом состоянии.
Что представлял из себя третий ингредиент и у кого он находился? Мы могли подозревать трех человек: Мурильо — журналиста, который проявлял в свое время интерес к картине, исчезнувшего из Вайсбаха шофера, владельца плаща, и, наконец, того неизвестного, кто наблюдал за мной вместе с Пельцером в лесу и которого раньше там встретила Лерхе.
Первых двух мы знали в лицо, внешность третьего оставалась неизвестной, так как фрау Лерхе заметила только его фигуру, но лица не разглядела.
Единственное, что мне было знакомо на этом человеке, — это его кепка. На убитом Пельцере было совсем другого покроя и цвета кепи. Примета очень ненадежная, но другой мы не располагали.
С такими скудными сведениями мы втроем — Гофман, Селин и я выехали из Нейштадта.
Прежде всего мы направились в имение Штейнбока и здесь, к своему удивлению, узнали, что шофер уже находился на месте. Вчера он был в Вайсбахе у родственников, и о причинах его отсутствия хозяева были осведомлены.
Это был пожилой человек, скромный, тихий — именно такой, каким он мне показался при нашей первой короткой встрече. Все знавшие его не один год работники имения были о нем хорошего мнения.
Плащ, привезенный нами, он сразу узнал. Вещь эта не принадлежала ему, хотя он ею и пользовался, но однажды ночью она исчезла.
В эту ночь шел дождь, ревматизм не давал ему покоя, и он почти не сомкнул глаз. Его комната выходила в узкий коридор, заканчивающийся черным ходом. Он услышал чьи-то голоса и приоткрыл дверь. До него донесся голос хозяйки и другой, очень похожий на голос ее бывшего мужа. С ними был еще кто-то. Шумел дождь, но он все-таки сумел уловить одну фразу, хотя и не ручался за ее точность — «послезавтра на огородах, у озера». Потом зашелестел плащ, и вскоре все ушли.
Вот все, что мог рассказать нам шофер.
Послезавтра — это было сегодня. Место нам известно, но каким образом отыскать человека, если никто не знал его в лицо?
У Ринге мы узнали, что огороды, выделенные городским жителям и переселенцам, находились на берегу Вайсзее. Здесь же, в старых казармах, размещались временно и сами переселенцы.
Это, безусловно, было самое удобное место для человека, который хотел затеряться в людской массе. Да и встретиться здесь во время работы на огородах было легче всего.
Ринге вызвался быть нашим провожатым, и, не теряя ни минуты, мы двинулись к цели.
Я старался представить облик этого человека. Во-первых, ему должно было быть не больше пятидесяти лет, иначе он отстал бы от меня в лесу. И во-вторых, исходя из тех же соображений, — у него должны быть здоровые ноги и сердце. Если принять во внимание, что большинство оставшихся в селении мужчин были либо старики, либо инвалиды, эти предположения намного облегчали нашу задачу.
