Марина Серова - Не люби красивого
На следующий день после дня рождения Андрея я позвонила в квартиру Анастасии Федоровны. Дверь мне открыл Миша.
— Привет! Ты ко мне? Что-то с компьютером? Сейчас не могу. Убегаю.
Тут только я заметила, что Михаил был в костюме, а не в привычных домашних джинсах. Видимо, сегодня у него был присутственный день, когда он появлялся у себя в фирме.
— Привет! С компьютером все в порядке. Беги в свою фирму. Я к Анастасии Федоровне.
— А ее нет. Как всегда, вызвалась заменить кого-то. У тебя что-то случилось? — спросил он, увидев, что я расстроилась.
— Не у меня, а у моей родственницы. Она тяжело больна, и в больнице сказали, что помочь ей может только французский препарат «Дигикард». Но в аптеках его нет. Вот я и подумала, что, может быть, твоя мама мне поможет.
— Таня, тебе, вернее твоей родственнице, крупно повезло. Мамина больница сотрудничает с какой-то французской клиникой, и месяц назад им в кардиологию французы прислали этот самый «Дигикард». Это у них что-то вроде спонсорской помощи.
— Миша, ты ничего не путаешь? Это точно «Дигикард»?
— Да, точно. Мама мне про него все уши прожужжала. Если ее послушать, то он просто чудеса творит. Ты заходи завтра утром — она тебе все сама и расскажет. А мне, прости, некогда. Опаздываю.
Михаил закрыл дверь и, не дожидаясь лифта, побежал по лестнице. Я, не веря своей удаче, захлопала в ладоши. Мой восторг, видимо, произвел впечатление на соседей, потому что я услышала, как за моей спиной хлопнула дверь. Утро было раннее, и, наверное, кто-то еще отдыхал в преддверии рабочего дня. Я не стала оглядываться, чтобы извиниться за произведенный шум, а сделала вид, что это не я минуту назад оглашала подъезд бурными, переходящими в овацию аплодисментами, и юркнула в свою квартиру.
Дома энтузиазма у меня поубавилось. Воображение вновь взяло карандаш и скупыми линиями набросало портрет Анастасии Федоровны. Простое открытое лицо с немного грустными глазами, с сеточкой морщин вокруг глаз и со слегка опущенными уголками рта. Я знала соседку столько, сколько помнила себя, но никак не могла представить ее молодой, веселой. Казалось, что всю свою жизнь она была уставшей пятидесятилетней женщиной, все силы которой уходили на любимого сына и многочисленных больных. Что могло толкнуть ее на преступление? Однако сколько я ни ломала голову, никак не могла придумать причину, которая бы заставила Анастасию Федоровну убить двух человек, причем убить хладнокровно, тщательно обдумав мельчайшие детали. Но французский след, связанный с «Дигикардом», надо было отработать. Кроме того, оставалась еще одна потенциальная Мария Медичи, но она, скорее всего, уже была на работе, и разговор с ней тоже откладывался.
Андрей, конечно, сказал, что «Дигикард» в Россию не поставлялся, но, как выяснилось, не поставлялся он серийными партиями, но единичные поставки все же были, если верить Михаилу. Коммерческая жилка у предпринимателей бывшего купеческого города Тарасова была развита чрезвычайно, аптечный бизнес процветал, предлагая лекарства от всех болезней, включая сердечные. Я взяла телефон и начала звонить в аптеки, спрашивая, нет ли у них нужного мне препарата. Через два часа я с уверенностью могла сказать, что «Дигикарда» в тарасовских аптеках нет. «Слава богу, — подумала я, — пусть лучше больных этим «Дигикардом» под присмотром лечат».
Все, что пока можно было узнать про французский препарат, я узнала, с соседками разговор откладывался в лучшем случае до вечера, а в худшем — до утра. Образовавшееся свободное время я решила потратить на то, чтобы расплатиться с долгом, который тянул меня за душу. То, что я собиралась сделать, расплатой было назвать трудно, но в данной ситуации это была единственная возможность остаться честной в отношении взятых на себя обязательств. Речь шла о ларце с магической головой, который в настоящее время покоился на дне великой русской реки. Доказательством тому был дневник Ирины Александровны Мироновой. Его-то я и захотела отправить на адрес французского филиала Верховного рыцарского ордена Храма Иерусалимского. Невесть что, но так будет честнее, нежели исчезнуть и как следует не отблагодарить людей за свое освобождение.
Я взяла дневник, еще раз перелистала его и села за стол писать сопроводительное письмо. В нем я рассказала об обстоятельствах, при которых дневник оказался в моих руках. Через час письмо было готово. Вместе с дневником я положила его в большой конверт, на котором написала адрес, переданный мне еще в Париже русским консулом, — на всякий случай.
Почтовые отделения в Тарасове были похожи на бермудские треугольники, которые засасывали в себя время жителей города. Казалось бы, чего проще, пришел на почту, отдал бандероль или посылку, заплатил деньги и получил квитанцию. Нет, в Тарасове все было не просто. Прежде чем что-то отдать, оплатить и получить квитанцию, надо было отстоять в душном помещении огромную очередь. И это обязательно. Мне даже казалось, что в почтовом управлении была специальная служба, которая планировала работу отделений так, чтобы человек отстаивал в очереди не менее часа и уходил оттуда счастливым.
На этот раз на почте был аншлаг, и вместо ожидаемого часа я простояла в очереди два. Зато и вышла оттуда в два раза счастливее, чем ожидала, и сразу же захотела это отпраздновать. Ленка была далеко, Андрей лечился пивом после вчерашнего, предусмотрительно взяв отгул, а честный мент Гарик Папазян со светлым словом «праздник» как-то не вязался. «Значит, массовое гуляние отпадает, — подумала я. — Ну, и хорошо. Обойдемся без демонстрации».
Двойная порция счастья, как хорошая доза адреналина, призывала к действию и настоятельно требовала каких-либо свершений. Но поскольку до вечера вершить было особо нечего, а душа жаждала подвига здесь и сейчас, я села в «девятку», которая, как верный пес, ждала меня на солнцепеке у дверей почты, и отправилась к Светке.
У Светки, как на почте, тоже был аншлаг, но я входила у нее в разряд вип-клиентов, поэтому обслуживалась вне очереди.
— Ну, что? Преображаемся до неузнаваемости? — с ходу спросила Светка.
— Да! Но на этот раз никаких париков и накладных ресниц, — произнеся это, я внутренне содрогнулась, на секунду представив масштабы возможной катастрофы, но жажда подвига делала меня решительной и бесстрашной. — Сегодня я хочу быть естественной и очень красивой.
— И для кого эта неземная красота?
— Светка, не поверишь! Для себя любимой.
— Ну, для себя, так для себя, — поставила точку Светка и решительно взялась за ножницы.
Я закрыла глаза, чтобы не видеть, как воплощается в жизнь самый зверский из моих замыслов. И правильно сделала, потому что после ножниц Светка так же решительно взялась за кисточку и краску. Насколько я успела заметить, краска была радикально черного цвета. Я попыталась остановить приятельницу, но сделать это могло только цунами или, в крайнем случае, небольшое землетрясение. Я с надеждой посмотрела за окно, но там не было никаких признаков природных катаклизмов. Светка между тем уже добралась до моих бровей и ресниц и с воодушевлением мазала их такой же радикально черной краской. Я уже потеряла счет времени, а Светка все никак не могла остановиться. Высушив волосы и смыв краску с бровей и ресниц, она взялась за лицо. По утрам я тратила на макияж не более пяти минут, считая, что этого вполне достаточно. Светка же, поджав от усердия губы, творила не покладая рук в течение часа и только после этого, отступив на несколько шагов и придирчиво осмотрев получившийся шедевр (именно так и никак иначе Светка называла продукт своего труда), развернула кресло, в котором я сидела, к зеркалу и скромно отошла в сторону в ожидании заслуженных комплиментов.
Когда я попыталась разглядеть свое отражение в зеркале, я его там не нашла. Зато там была незнакомка, как две капли воды похожая на молодую Одри Хепберн, с короткой стрижкой и оленьими глазами. Незнакомка явно была довольна своей внешностью и крутила головой, рассматривая себя со всех сторон. Я открыла рот, чтобы возмутиться дурацкими штучками, на которые Светка была мастерица, но тут до меня дошло, что никакой Одри Хепберн в салоне нет, а в зеркале мое собственное отражение.
— И что мне теперь с этим делать? — спросила я, обращаясь к Светке.
— Да все что угодно, — невозмутимо ответила та. — Это уже не мое дело.
Вряд ли превращение блондинки в брюнетку можно назвать подвигом, но что-то героическое в этом явно есть — в этом я теперь убеждена!
Я еще раз внимательно посмотрела на себя в зеркало — новый образ мне начинал нравиться, поцеловала Светку и выпорхнула (с таким лицом ходить было неприлично) из салона.
Следуя женской логике, новый образ требовал завершения. А завершить его и довести до совершенства можно было только в торговом центре с подходящим названием «Восторг».
