Татьяна Устинова - Чудны дела твои, Господи!
– Все, хватит, – громко приказал себе Андрей Ильич.
Свет заливал просторное помещение со всех сторон. Здесь было пыльно, холодно и очень светло. Известно, что старый директор на чердаке писал свои картины, а для такого занятия нужно много света. Еще он любовался звездным небом в телескоп. Боголюбов оглянулся вокруг – никакого телескопа не было, – подошел к окну и посмотрел вниз. Внизу увидел собственный сад и свою собственную собаку, навострившую уши в сторону ворот. Яблони, под яблонями дорожку и прошлогоднюю траву, чуть взявшуюся зеленеть. Андрей Ильич подергал шпингалет. Окна были заделаны намертво, не откроешь. Он еще подергал, стал коленом на узкий подоконничек и посмотрел вверх. Странное дело!.. Внизу рамы хлипкие, трухлявые, должно быть, не менявшиеся с 1924-го, года основания музея! В тот вечер, когда к нему забрался неизвестный, решетка была выставлена, видимо, сделать это было легко. А здесь зачем такие… меры безопасности? Логичней ожидать набега лихих людей именно внизу, на земле, а не нападения с воздуха!..
Боголюбов по периметру обошел чердак, сел на подоконничек, скрестил ноги и посмотрел так и эдак.
– Скажите, девушки, подружке вашей, – пропел он задумчиво, – что я ночей не сплю, о ней мечтая…
…Ночью приснилось ему что-то хорошее, и это очень важно было запомнить не просто так, а для всей дальнейшей жизни, но он не запомнил…
Здесь должны остаться следы пребывания художника – любые, какие-нибудь, а их нет! Ни единого. Ни пятен краски, ни обрывков холста или александрийской бумаги, ни банок с засохшей мастикой и скипидаром, ни промасленных тряпок. Здесь даже не пахнет ничем, что навело бы на мысль о мастерской. Выходит, и в этом Саша Иванушкин тоже наврал? Зачем?.. Или после смерти старого директора здесь тщательно все убрали, так тщательно, что ничего не осталось? Кто мог здесь убирать – старательно, не пропуская ни сантиметра, оттирать пятна, выносить мольберт, кисти, ящики и тюбики с краской?
Тут вдруг Андрея Ильича осенило. Он скатился с лестницы, протопал по коридору и ворвался в кабинет. Мотя вопросительно гавкнула с крыльца.
– Подожди, – отмахнулся Боголюбов.
В кабинете хорошо пахло и все было прибрано – постели аккуратно сложены в углу дивана и даже прикрыты сверху кружевной прабабушкиной накидочкой. Это так похоже на его бывшую жену – прибрать и еще сверху накидочку накинуть! Юлька бы все разбросала и убирать за собой ни за что не стала бы. Боголюбов распахнул створки книжного шкафа, потом, присев на корточки, один за другим повыдвигал ящики письменного стола. Нигде ничего. Он вскочил и посмотрел на стены.
В кабинете висели три картины. На одной натюрморт с мертвыми утками, на другой с мертвыми зайцами, на третьей ни уток, ни зайцев не было, зато был виноград, неестественно красные яблоки и бутыль зеленого стекла. Последнюю Андрей Ильич аккуратно снял с гвоздика и перевернул. Полустертый типографский шрифт сообщал: «Ж.-Б. Ван-Эйкр «Яблоки и виноград», 1756 г. отпечатано в типографии издательства «Московский рабочий» 1976». И тираж, Андрей Ильич присмотрелся – что-то много, то ли триста тысяч, то ли пятьсот.
Он пристроил репродукцию обратно, отряхнул ладони о штаны и пошел в собственную спальню. Здесь тоже в простенках висели картины – три штуки в овальных рамах. На одной изображена дама в чепце, на другой девочка в венке, а на третьей две длинные собаки, похожие на охотничьих. Эти были напечатаны Калининским полиграфическим комбинатом и тоже лет сорок назад.
– Позвольте, – громко спросил Боголюбов сам себя, – а где же работы старого директора? Не может такого быть, что ни одной не осталось! Кому они могли понадобиться? Если их отсюда забрали… Да ну, ерунда! Зачем их стали бы забирать?! Или бывший директор не писал никаких картин и это тоже обман?
Тут ему вдруг пришло в голову, что Саша Иванушкин, оказавшийся «лейтенантом секретной службы ее величества», как это называлось в любимых английский детективах, ничем свою причастность к этим самым службам не подтвердил, разве что офицерскими часами, но выводы из данной детали он, Боголюбов, вполне мог сделать неправильные. В конце концов, Андрей Ильич никогда не готовил себя в разведчики или сыщики и не знал, как они делают свои выводы, всегда такие остроумные и блестящие.
Его собственные выводы относительно Саши были вполне остроумны и казались исключительно блестящими и очень логичными, только вот… правильные ли они? А что, если нет никаких похищенных драгоценностей и ювелирных магазинов и все это выдумано, чтобы отвести от себя подозрения? Только вот какие именно подозрения, Андрей Ильич не знал, потому что Сашу ни в чем, кроме вранья, не подозревал. Может, нужно подозревать?..
Очень сердясь, Боголюбов ткнул на плиту чайник, разыскал кофе и налил в ковшик воды – варить яйцо.
…Кто такая Ефросинья? Откуда она взялась в городе и чем занимается? Как она вчера безошибочно разыскала их посреди леса? Модест Петрович передавал ей координаты, а она их пеленговала? Или как?..
Почему Модест кидался на него с топором и что именно имел в виду, когда утверждал, что приезжие из Москвы только портят и гадят и мечтают разрушить все, что ему, Модесту, дорого? Какие приезжие имелись в виду? Кроме самого Андрея Ильича из приезжих в кружке Модеста был только Иванушкин! Что именно мог испортить или уже испортил Саша?..
– Они все как-то связаны, – вслух задумчиво произнес Боголюбов, выдвинул застревавший в пазах ящик и вооружился ложкой – доставать яйцо. – Они все роятся вокруг чего-то, и похоже, что именно вокруг музея. Что может быть такого в музее, что их всех объединяло бы? Любовь к искусству?..
Допустим, старый директор знал о махинациях, но никак не мог этому помешать. Допустим, он решился написать в Москву бумагу – не назначать Анну Львовну директором, стара, мол, уже, сил маловато, хорошо бы специалиста помоложе, поэнергичней, современного такого, и главное, чтобы со стороны. Министр культуры удивился немного, Анну Львовну не назначил и прислал «со стороны» Боголюбова, который раньше никаких музеев не возглавлял, а занимал в министерстве должность начальника аналитического управления. При этом дал Боголюбову «особое задание» – «разобраться, что к чему, и оценить обстановку».
– Место как раз для тебя, Андрей Ильич, – сказал министр, подписывая назначение. – Ты у нас главный аналитик, специалист по военной истории! Тебе и карты в руки, проведи там рекогносцировку и дай аналитическую оценку!
– Я музеями никогда не заведовал.
– Научишься. Ты мужик хваткий, и дело там поставлено крепко, само не развалится. Да ты мне месяц назад всю голову заморочил, что в Москве тебе оставаться никак нельзя. Вот я тебя и отправляю в Переславль. Иду навстречу просьбам и пожеланиям.
– Не морочил я вам голову, – пробормотал Боголюбов, понимая, что дело уже решено, и вот та самая бумажка, лежащая поверх многочисленных точно таких же на министерском столе, уже определила его судьбу. Точнее, определяет в этот самый момент, когда министр размашисто и с удовольствием, очевидно любуясь своей подписью, своей ручкой и манжетой, подписывает ее!
– Поезжай, – молвил министр отеческим тоном, хотя в отцы Боголюбову никак не годился. – Разберись. А то старика чуть удар не хватил тут, вот в этом самом кресле!.. У меня и кандидатур никаких на его место не было, я думал, что заместительница руководить останется, а он ни в какую!.. Нужен новый человек, свежий взгляд, и точка. Так что тебе – в самый раз. Простор, фонды отличные, финансирование хорошее, и музей на полном ходу. От Москвы не близко, но и не особенно далеко. Ты ж хотел уехать!..
Боголюбов признался, что хотел.
– Вот и прекрасно. А я к тебе на юбилей Лермонтова приеду, осенью. Лермонтов же там бывал, да?
Боголюбов согласился, что бывал, моментально в этом усомнился и решил потом непременно уточнить.
– Ну вот. Ты к осени как раз осмотришься и в курс дела войдешь. Только без резких движений, Андрей Ильич. Там дело поставлено вроде неплохо, а периферийные музейные работники, знаешь, очень трепетные.
Боголюбов, получив вместе с назначением не слишком приятное задание «разобраться», через несколько дней уехал из Москвы, но что-то никак у него не получалось разобраться. Все только запутывалось.
Тут он увидел, что вместо ложки держит в руке нож, а ножом яйцо из кипятка никак не достанешь, разозлился и бросил нож.
После скучного и неинтересного завтрака – чашка чаю с лимоном, яйцо «в мешочек» и стакан молока, а кофе не было, весь вышел, – Андрей Ильич хотел было еще раз позвонить бывшей жене, но не стал. Они без него разберутся. Они вполне самостоятельные, и у них есть Саша Иванушкин, который знает, что делает.
…Как это прекрасно – знать, что надо делать!
Вечером перед отъездом в Переславль в его квартиру явился его же приятель Паша. Он был сильно навеселе и собирался продолжить – перемещался с одной «тусы» на другую. В одиночку Паша ничего не умел делать – ни есть, ни пить, ни спать, ни тусоваться, – и ему понадобился Боголюбов, чтобы провести время между «тусами».
